Александр Хоц. Имя Розовой

Когда я читаю про 22-летнюю Елизавету Кривоногих [незаконную дочь Путина], до сих пор живущую в Париже (куда только смотрит Макрон с его Sеcurité?), то почему-то вспоминаю про другую Лизавету, из «Преступления и наказания» с печальной судьбой, хотя обе Лизаветы ни в чём не виноваты. Но, как известно, судьба — злодейка.

В одном из романов 90-х герой говорит: «Хоть я и выблядок, а всё же царский сын, и неприлично мне врать» («Посмотри в глаза чудовищ», 1996). В том году «Луиза Розова» ещё не родилась, но «о ней» уже написаны довольно точные слова..

И хотя у девицы по фамилии Кривоногих, которая выбрала «изячный» никнейм Луиза Розова, можно констатировать полное отсутствует вкуса, но проблема не в словах, а в печальной доле «выблядка» военного ублюдка.

У такого человека после смерти «папеньки» только два выхода. По примеру Светланы Аллилуевой написать о семействе и отце честные мемуары. То есть в духовном смысле отречься от отца. (Помню, как в 80-е нам дали почитать машинопись «Двадцать писем к другу».) Или разделить судьбу с отцом, о чём иносказательно писал ещё Пушкин: «Самовластительный злодей, Тебя, твой трон я ненавижу, Твою погибель, смерть детей С жестокой радостию вижу».

Необязательно вести речь о физической «смерти». Доля Рифеншталь после падения рейха ещё покажется «Луизе» оптимистической трагедией. В россии её чествовали, но в Европе презирали, загнав кинематографического «гения» (не могу придумать феминитив) на морское дно и к племенам далёкой Африки, которых не удивишь людоедством.

Во всяком случае выбор перед «выблядком» (снова обойдусь без феминитива) возникнет нехилый, — порвать с наследием отца или разделить его посмертную репутацию. Как я понимаю, многие родственники нацистских преступников сделали выбор, достойный уважения.

В общем-то, о том же (конфликте «родной крови» и духовной чуждости) снят фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние», — до сих пор не принятый российским «большинством». Неувиденный и непонятый. Россияне так и не выкинули Сталина из своего имперского пантеона даже после того, как стеснительно убрали из мавзолея. Но страсть к насилию так и не закопали.

Трагический символ фильма (и одновременно оптимистический) — это сын Варлама Аравидзе, выкидывающий диктатора из могилы — под мистические визги сил зла, которое он олицетворял. «Так проходит земная слава» одних и подтверждается нормальность и порядочность новых поколений.
Победа нормальности над кровавым «величием» — это азбука истории. Она случается даже в пределах семьи. Поколенческий разрыв — это разрыв ценностей и гуманитарного кругозора. Если для отцов насилие и кровь — часть социальной нормы, то для детей — аномалия.

Впрочем, важно учесть, что у грузинского общества, пострадавшего от террора, не было сомнений в оценке репрессий. Сталинизм не являлся «скрепой» Грузии, и внутренне отречься от него было сравнительно просто. Если говорить о Германии, то её покаяние было вынужденным, — имперский вирус был насильно удалён из национального организма. У немцев просто не было выбора. Но у россии особый путь: здесь страсть к насилию передаётся в виде «скреп» самой империи, которая держится исключительно на насилии.

Отречься от «скреп» — означает «предать» империю, саму форму векового национального существования. Не всякая генерация согласится срыть имперский могильник. Именно поэтому национальная катастрофа (общая для всех поколений) мне кажется единственной лазейкой (кротовым ходом, по Гегелю) из имперского проклятия.

Посмотрим, насколько грамотной окажется «Луиза» Кривоногих, — если она, конечно, умеет читать. А если умеет ещё и писать, — то ждём от неё книжку «Двадцать писем к другу» после пышых похорон папаши-вурдалака.