Александр Иличевский. Три миниатюры (5 ноября)

Когда одолевает отчаяние, что никому и никогда ничего не объяснить, полезно вспомнить: на передовой современной математики, в области, требующей абсолютной ясности мысли и глубины познания, есть всего около ста человек на девять миллиардов, которые понимают друг друга. Эти люди трудятся на границе, где логика и интуиция сталкиваются с пределами познания. Даже здесь, где общение должно быть максимально точным и конкретным, понимание — редкая роскошь, требующая колоссального усилия. Однако сама возможность, что это понимание существует, хотя бы для избранных, обнадеживает. Она напоминает нам, что даже в самых изолированных и абстрактных сферах знания понимание возможно, что передача мысли, пусть сложная и медленная, остаётся достижимой.

Мы живём в эпоху, когда само мироздание всё чаще заявляет нам: познание вселенной — это познание сознания. Современные науки всё больше сходятся на мысли, что устройство нашего разума, наших восприятий и интуиций способно рассказать нам о происхождении вселенной и её законах не меньше, а иногда и больше, чем внешние исследования космоса. Мозг — структура, созданная теми же элементарными силами, что и сама вселенная, возможно, именно поэтому содержит в себе ответы на вопросы о Большом взрыве, о том, как пространство и время сложились в том первичном акте рождения бытия. Реликтовое излучение — это отголосок этой древней катастрофы, но, может быть, человеческий ум — это её продолжение, возможность осмысления, отпечаток порядка, возникшего из хаоса.

Здесь мы приходим к неожиданному повороту: не всё можно объяснить словами, но, возможно, многое можно почувствовать. Прогресс науки и разума давно доказывает, что сознание — это не просто механизм познания, но и средство познания самого себя, а значит, и вселенной. Мы сами — частички этого мироздания, и изучая себя, свои когнитивные процессы, свой разум, мы косвенно открываем законы мироздания. Этот факт меняет картину нашего отчуждения. Каждое открытие о том, как работает наш мозг, как рождается мысль, как возникает понимание, делает нас частью огромной, непостижимо сложной структуры. Даже если мы не можем объяснить это другому, мы понимаем это внутри себя, и это знание даёт ощущение причастности.

В этом есть немалое утешение. Возможно, даже обнадёживающее осознание: мы живём не только для того, чтобы делиться знанием с другими, но и чтобы найти ответы на вопросы внутри себя.

********************************

Надежда есть дитя воображения; в сущности, это самое первое орудие человека, гандикап, гораздо более мощный, чем крепостные стены, более полезный, чем палка-копалка или ледоруб. Ибо человек, потерявший надежду, лишается главного — поисковой активности, позволяющей с большей вероятностью внести свой личный вклад в генный текст, уже напитавший биосферу и сейчас вместе с произведениями искусства формирующий ноосферу.

Есть разность между эволюцией бессознательной жизни и жизни сознательной. В последнем случае человек участвует в отборе не в одиночку, а с партнером, джинном-слугой, готовым потягаться с самой действительностью — воображением. В то время как надежда, хотя и не вполне слитна с воображением, создана из той же самой материи:  нового смысла.  Вместе с воображением надежда наследует эволюционному отбору, обеспечивающему все живое жаждой жизни, то есть будущим.
Около двадцати тысячелетий мир развивается благодаря воображению — единственному рычагу, способному не только сдвинуть с места мироздание, но и перевернуть его; причем рычаг этот совершенно не нуждается в точке опоры. Если человечеству и суждено развиваться в дальнейшем, это случится благодаря тому, что люди глубоко погрузятся в воображаемые миры.

Коллективное воображение, каким бы замысловатым оно ни было, по неким чудесным, все еще малообъяснимым причинам созвучно Вселенной. И в то же время мироздание рано или поздно, так или иначе появляется в густых контурах метафизических штудий и визионерских травелогах, и конкурентный рынок идей и сюжетов оскудеет еще не скоро, особенно если учитывать опыт современных психоделических исследований.

Происхождение надежды, веры и воображения из одного источника более или менее очевидно. Не так очевидно то, что интуиция связывает эти категории математикой.

Многие аспекты математики настолько же необъяснимы, насколько маловразумительны видения людей, выпавших за пределы нормы. Математика грандиозна, безумна — и одновременно абсолютно верна. Как раз это — однако, боюсь, только это — дает нам основание полагать, что коллективное воображение отвечает категории истинности, а божественное присутствие все чаще ощущается в том пределе, где царят математическая истинность и трансцендентные прозрения. Математические объекты чем-то напоминают инварианты мифологического пространства. Не только тем, что и те и другие суть продукты эволюционного отбора, который прошли их носители. Я бы осторожно предположил, что состояния сознания пророка и сознания математика, думающего о глубокой научной проблеме, сходны; хотя сейчас мы, живя в эпоху без пророков, склонны отнести мышление пророка к психозу.

Математика основана на идее истинности — и какое бы мудреное определение вы ни взяли, вам встретятся примерно такие слова: «интуитивное ощущение истинности доказательства». Откуда следует, что самое незыблемое и в то же время грандиозное (превосходящее любые воздушные замки) создание человечества — математика — имеет самое непосредственное отношение к вере, а значит, и к надежде.

*******************************

Война — это искусство разрушения, единственной целью которого становится само выживание. Всё прекрасное, сотворённое людьми, не укладывается в рамки этого принципа. Каждый акт творчества, каждый жест заботы и каждый шаг, сделанный человеком на пути к красоте и смыслу, — это всегда подвиг вопреки, всегда риск, всегда выбор в пользу чего-то, что стоит выше первобытного инстинкта выживания. В этом вся трагедия и парадокс человеческой природы: наше стремление к прекрасному несет ущерб выживанию, потому что оно требует выхода за пределы простого бытия, требует жертвенности.

Жертвенность как идея появилась вместе с цивилизацией. Это своего рода отказ от простого существования ради чего-то более глубокого, ради сохранения высокой идеи, истории или будущего, которое нельзя ни потрогать, ни оценить сразу. Это решение жить ради другого, а не ради себя. Поэтому война унижает человеческое достоинство: она низводит человека до функции, убивая в нём способность к жертвенности во имя большего. Она ставит своей целью только одно — выжить любой ценой, вытесняя из нас всё человеческое, всё, что выходит за границы инстинкта.
Война обесценивает баланс жизни и смерти, похищая у нас выбор. Она заменяет волю к самопожертвованию холодным диктатом инстинкта: жить любой ценой, даже если жизнь перестает быть жизнью, а превращается в цепь отчаянных попыток сохранить дыхание. Вот почему мы стремимся к миру, как к концу времён, как к точке, где бытие и смысл снова сходятся вместе.

Покой возвращает нам смысл. Он вбирает в себя красоту и значимость всей нашей жертвенности. В древности оливковая ветвь, присланная врагами, была сигналом к перемирию. Она говорила: «Скоро урожай оливок, пора его собирать». Эта ветвь была символом того, что время кровопролития уступает место миру, иначе обе стороны, сражавшиеся друг с другом, обречены на гибель. Эта оливковая ветвь говорила: перед лицом земли и её щедрот мы равны, и если урожай не собран — мы погибнем вместе.

Однако война не всегда имеет один облик. Есть войны внутренние, войны, которые ведутся не только с внешними врагами, но и с самими собой, со своими слабостями и страхами, с жаждой мести или властью. Мир не всегда означает победу, и наоборот: победа не всегда ведёт к миру. Истинная победа — это та, что ведёт нас к покою, как к высшей цели, когда оружие перековывается на плуг, а мечи втыкаются в землю, как верный знак того, что эта земля будет вспахана, что на ней взойдут новые ростки.

Мир — это не просто отсутствие войны. Это наличие уважения к границам других и стремление сохранять не только своё выживание, но и выживание того, кто стоит напротив. В момент, когда битва окончена, а мечи сложены, начинается истинная победа: это победа человеческого достоинства, когда враги становятся людьми, способными протянуть друг другу оливковую ветвь.
И если когда-то настанет конец времён, он непременно должен завершиться миром, потому что только покой способен вернуть нам целостность, потерянную в эпохи конфликтов.