Когда мы пересекались в послекрымской Москве на собраниях в Сахаровском центре во второй половине 2010-х годов, я, к стыду своему, не читал еще стихов Аркадия Штыпеля. Читать их я стал только после 2022, когда Аркадий Штыпель и Мария Галина вернулись из Москвы в родную Одессу, под российские бомбы и в попытке сопротивления душегубству. Душегубству с печатью, под маркой «русского мира». Если бы я знал тогда, в 2018 году, это стихотворение Штыпеля, разве же мы бы о нем с ним не поговорили?
в кругу дружелюбных животных
в запущенной старой квартире
с географической картой
а что было дальше не помню
тут сон оборвался
и раз
мороз воевода дозором
со связкой небесных колбас
а кто-то был изгнан с позором
споемте товарищи хором
тем более глаз ватерпас
и тут же возник контрабас
при свете и дыме огня
такая вот в общем сюрня
в запущенной старой квартире
в кругу дружелюбных животных
и фото на стенке над этим
злопамятным ветхим диваном
мороз воевода дозором
мороз воевода шампунем
железом жезлом перегаром
недаром москва под ударом
под связкой небесных колбас
линолеум и керогаз
в запущенной старой квартире
и звук до того монотонный
и воздух такой довоенный
проверенный
Дружелюбные животные четыре года спустя после аннексии Крыма и неудавшейся попытки засосать в русский мир и Одессу пытались успокаивать себя и других: «Ну да, ведь Крым всегда был более русским, чем украинским. Да и Одесса — русский ведь город. Разве Бабель писал не по-русски?» Дружелюбные животные не объясняли, отчего бы это всему русскому в мире следует покориться военно-чекистским Красной и Старой площадям Москвы. Из-под связки небесных колбас дружелюбные животные не чуяли еще других запахов.
После 24 февраля 2022 года смрад погнал из Москвы многих из тех, кто был легче на подъем и прежде не прогибался под протекшими режимами и системами. Но украинское бегство, бегство граждан Украины назад в Украину, и особенно — в многоязыкую Одессу, оказалось решением, уменьшившим только одну боль — разрыва с великодержавной Москвой.
Если читать лирику Штыпеля как дневник, мы увидим, что он готовился к этому разрыву давно. Вот стихотворение, датированное 15 апреля 2018 года:
почему-почему? потому!
по всему что не здесь и не с нами
ни случись! по тюрьму да суму
по потьму с голубыми глазами
ибо речь непостижна уму
то-то радости — щёлкнуть зубами
то-то счастья — свистать сквозь губу
так и так мол и мы пацанами
без оглядки видали в гробу
эпицентр цунами
имярек выбирает ходьбу,
по сугубому замоскворечью
нарезая с резьбы на резьбу
кристаллически варварской речью
кроет вран на дубу
бу-бу-бу! и картечью
каррр! не встречу тебя на пиру
каррр! тебя на перроне не встречу
протеку в корабельном бору
корабельною течью
ты умрёшь — он умрёт — я умру
с волосами — костями — ногтями
нет бы юркнуть в сухую нору,
в золотую дыру меж мирами
подобру — поутру
нет бы выпорхнуть хоть бы в майами
чтоб всучить неизвестно кому
ибо речь непостижна уму
хохлому, чухлому, бугульму,
хохму-рифму сиротку муму
с хризантемой цунами
Три дороги перед поэтом — оставаться в «сугубом Замоскворечье», где ведь тоже можно найти «золотую дыру меж мирами» (вам что, Пастернака мало?), «выпорхнуть в майами» или — умереть в Одессе. Забрав с собой русскую поэзию. Этот последний путь избрал одессит Аркадий Штыпель. Двуязычный поэт, он начал личное сопротивление «русскому миру», выгрызая для перевода на украинский самых любимых своих русских поэтов, вернее — главные для него стихи, написанные на русском языке — от Заболоцкого до Ходасевича. Моего понимания украинского языка не хватает, чтобы писать об этом подробнее.
Римляне знали, что поэт, когда он в своем элементе, умеет пророчествовать. Негромко, но внятно. Так и в сонете Штыпеля, опубликованном еще в 1990 году.
ПОСЛЕ ВСЕГО
Есть реки: Тайна и Беда.
Кто здесь бывал, сюда еще вернется,
здесь в зазелени каждого болотца
гниет окопная вода.
И по воде круги, как годовые кольца,
и эти реки: Зависть и Нужда…
Здесь в чреве придорожного колодца
спит безнебесная звезда.
Под кисленькой, махорочной звездой
сойдемся мы, как бы с живым живой,
как две ладони на пиле двурогой,
когда откроется горелый окоем,
когда откроется, что все-то мы идем
одной, единственной, дорогой.
То, что было видно уже в начале 1990-х, — попытка эрэсэфэсэровских еще властей не мытьем так катаньем вернуть Украину в состав Российской империи. То, что все никак не получалось у лужковых и ельциных, совсем уже выродившееся следующее поколение решилось довести до конца, поэт уже тогда разглядел в «двурогой пиле», которую многие пропустили мимо ушей.
Но что же это за второй рог? Неужели есть что-то, что может быть столь же опасно для жизни, как душегубство текущего «русского мира»? Да, есть. Это — душеедство, или объявление людей, одесских (и не только) поэтов, украинских граждан, пишущих и говорящих на русском языке, «москворотыми».
Беда, которую свалили на Украину россияне — и те, кто управляет бомбами и самолетами, и те, кто помалкивает об этом, — столь огромна, что на ее фоне любые разговоры о чьих-то переживаниях кажутся неуместными.
Но приходится выбирать между уместностью и своевременностью. Что делал двуязычный Аркадий Штыпель, когда переводил на украинский язык Владислава Ходасевича или Анну Ахматову, Николая Заболоцкого или Осипа Мандельштама?
Как раз то, в чем клянутся друг другу попавшие в тень врага люди, которых в сердцах называют «вышиватниками» далеко не только «москворотые». Штыпель в своей «золотой одесской норе» раздвигал рамки украинского языка, творил новый поэтический мир Украины, отбирая русскую речь у кремлевских захребетников и покорных им бесхребетников.
Душеедам этого никак не понять, как не понять им и того, почему с Эрэфией сражаются и другие русскоязычные украинцы, и просто русские, не желающие служить кремлевскому Чекистану. Может быть, кто-то скажет, что не очень-то и уместно в речь об умершем поэте вплетать вместо лент какую-то колючую проволоку.
Но как же иначе понять нам боль ушедшего 23 октября 2024 года поэта, одного из редчайших, жившего в двух языках и спасавшего свой родной русский для украинской Украины и родной украинский — для будущей человечной России.
я заговариваюсь, значит
я говорю и значит я
есть средоточие задачи
неявный корень бытия
тот, кто учился понемногу
переходил из класса в класс
переходил дорогу,
не поднимая глаз
(дуб-береза-ель-сосна
солнце звезды и луна
дуб-сосна-береза-ель
ветер облако, метель)
. . . . . . . . . . . .
ничейная родная речь
лежит раскрытая ничейная
как арифметика ничейная
и ведь не то чтобы пособие учебное
а именно что вот: родная, речь
та самая которую нам велено беречь
ревнительствовать ревновать
нет бы родимую и в хвост,
и в гриву перерифмовать
извлечь
единый корень
ее гвоздей и звезд
как в горне греют шкворень
как россыпь жирных зерен
охлестывает клест
ведь нету слов прекрасней, чем ничьи
они текут как чисел гибкие ручьи
И снова, если вычитать из этих стихов политическую составляющую, то ведь снова попал в самый нерв Штыпель: слова-то — ничьи! Не принадлежат ни государствам, ни людям, а сообществам свободных людей. Хватит того, что кремлевские прут на Украину с целью сгубить ее людей, разрушить города, чтобы присвоить чужую землю и населить ее покорным себе путиноязычным людом. Штыпель не попал в тень врага, он знал цену и тем, кто сегодня визгом о «москворотых» заглушает многоязычный голос украинцев.
В дневниковой записи 25 апреля 2019 Штыпель написал:
ЩОДО МОВНОГО ЗАКОНУ
Ми поки що не знаємо його остаточної редакції, сподіваюся, що якісь хибні позиції первинної будуть там скасовані. Але я вітаю і підтримую закон, який встановлює не тільки державний, але й провідний статус української мови у публічному просторі. Десь із шістдесят років тому я був свідком такого діалогу біля книжкової ятки. Хлопчик, років дев’яти: „Мамо, купіть оцю книжку“. Мати, така собі сільська молодиця: „Та нашо воно тобі, це ж українське“. Звідтоді я й зробився українським мовним націоналістом.
И в русском переводе:
ОТНОСИТЕЛЬНО ЯЗЫКОВОГО ЗАКОНА
Мы пока не знаем его окончательной редакции, надеюсь, что какие-то ошибочные положения первой редакции будут отменены. Но я приветствую и поддерживаю закон, который устанавливает не только государственный, но и ведущий статус украинского языка в публичном пространстве. Лет шестьдесят назад я был свидетелем такого разговора у книжного киоска. Мальчик лет девяти: „Мама, купите эту книгу“. Мать, такая себе сельская молодая женщина: „Да зачем тебе, она ж по-украински“. С тех пор я и сделался украинским языковым националистом.
Из немногих стихов, написанных с тех пор по-русски, приведу еще одно:
19 июня 2022
+
что уж перечь не перечь
поступью орд
проклял русскую речь
двадцать второй год
фосфор или картечь
миллионами морд
плюнул в родную речь
двадцать второй год
Гасан Гусейнов. ГДЕ ТЫ, ЗОЛОТАЯ НОРА МЕЖДУ ДУШЕГУБАМИ И ДУШЕЕДАМИ?
Колумнист русской службы RFI, филолог Гасан Гусейнов пишет об умершем 23 октября 2024 года в Одессе поэте Аркадии Моисеевиче Штыпеле. Русско-украинский поэт и философ после вторжения РФ в Украину 22 февраля 2022 года вернулся в родной город, где переводил на украинский стихи русских поэтов. Зачем он это делал? Понимают ли люди в обеих странах, кого потеряла культура Восточной Европы?
Когда мы пересекались в послекрымской Москве на собраниях в Сахаровском центре во второй половине 2010-х годов, я, к стыду своему, не читал еще стихов Аркадия Штыпеля. Читать их я стал только после 2022, когда Аркадий Штыпель и Мария Галина вернулись из Москвы в родную Одессу, под российские бомбы и в попытке сопротивления душегубству. Душегубству с печатью, под маркой «русского мира». Если бы я знал тогда, в 2018 году, это стихотворение Штыпеля, разве же мы бы о нем с ним не поговорили?
в кругу дружелюбных животных
в запущенной старой квартире
с географической картой
а что было дальше не помню
тут сон оборвался
и раз
мороз воевода дозором
со связкой небесных колбас
а кто-то был изгнан с позором
споемте товарищи хором
тем более глаз ватерпас
и тут же возник контрабас
при свете и дыме огня
такая вот в общем сюрня
в запущенной старой квартире
в кругу дружелюбных животных
и фото на стенке над этим
злопамятным ветхим диваном
мороз воевода дозором
мороз воевода шампунем
железом жезлом перегаром
недаром москва под ударом
под связкой небесных колбас
линолеум и керогаз
в запущенной старой квартире
и звук до того монотонный
и воздух такой довоенный
проверенный
Дружелюбные животные четыре года спустя после аннексии Крыма и неудавшейся попытки засосать в русский мир и Одессу пытались успокаивать себя и других: «Ну да, ведь Крым всегда был более русским, чем украинским. Да и Одесса — русский ведь город. Разве Бабель писал не по-русски?» Дружелюбные животные не объясняли, отчего бы это всему русскому в мире следует покориться военно-чекистским Красной и Старой площадям Москвы. Из-под связки небесных колбас дружелюбные животные не чуяли еще других запахов.
Читать дальше в блоге.