Марина Шаповалова. Заметки на полях к деколонизаторскому дискурсу

Ну кто же не знает, что вторгшиеся в доколумбов мир обеих Америк свирепые и беспардонные европейцы прикончили культурно-цивилизационную самобытность тамошних беззащитных аборигенов. Посчитали дикарями, не разбираясь в деталях, частично перебили, остальных согнали с мест, ограбили и навсегда обездолили. Что оспорить трудно, потому как тут несомненная правда о покорении Нового Света европейцами налицо, но, как водится, не вся. И только о завоевателях. В свете которой самих аборигенов оставалось лишь жалеть, как жертв идеализировать и целиком сваливать вину за их цивилизационное поражение на колонизаторов. Дескать, если бы жадных до золота европейцев туда черти однажды не принесли, то сами обитатели роскошных континентов ого-го каких высот бы достигли!

А они и достигли. Много чего, как выяснилось, когда их эксклюзивное на протяжении тысячелетий житьё-бытьё принялись, наконец, изучать по чудом сохранившимся в результате «культурной» интервенции источникам и артефактам. Удивились, прослезились, прокляли уничтожителей значительной части культурного наследия и вынуждены были признать высокий цивилизационный уровень, по крайней мере, доколумбовых народов Мезоамерики и Анд.

Ну как, высокий? – Где-то на уровне того, что мы у себя, в Старом Свете, откапываем в Междуречье и долине Нила. Приличные в целом цивилизации, одна неолитическая, другая – та, что в Андах – эпохи бронзы. Не кот начхал: тут вам и развитые аграрные технологии с террасированием и системами орошения, и пирамиды, и сложные социальные структуры с городами и культовыми комплексами. Календарь, опять же, невозможный без математики и астрономических наблюдений. Прикладные искусства, ткачество, торговля, прибрежная навигация – всё как у людей, словом. Животных, правда, они не одомашнивали – просто некого было одомашнивать, кроме ламы в нынешнем Перу. Не ягуаров же. Зато по части селекции растений коренные американцы с гаком опередили даже институт Вавилова, при европейском научном прогрессе подоспевший лишь к 20 веку. Расчувствовавшиеся от признания этаких достижений европейские историки прям расплакались о том, какую Америку мы потеряли. А потом стали задаваться вопросом: и что же у них там пошло не так?

Нет, календарь замечательный. И кукуруза, ничего не скажешь. А также тыквы, картофель, какао и т.д. Но ткацкий станок, например, за пять тысяч лет можно же было придумать нормальный? Колесо с приводом под падающую воду приспособить? Гончарный круг, наконец – ну, ёлки, не заколебало же людей тысячи лет миски из глины на коленке лепить! Игрушки с колёсиками делали, но не додумались даже до тачки, так и носили всё на горбу. Металлы выплавляли, а лезвия ножей продолжали строгать из нефрита и обсидиана. Весь сельхозинвентарь – сплошь модификации палки-копалки, ничего похожего на лопату ни разу не нашлось. По всему выходило, что были у них какие-то проблемы, обитателям Евразии и Африки неведомые, а то бы не видать нам Колизея с акведуками, а от империи Габсбургов на память остались бы сто пятьдесят впечатляющих сортов брюквы. Ну не смешно?

И, кстати, об империях – с этим у самых продвинутых американских аборигенов всё сложилось. Государство Инков иначе не назовёшь: десятки племён и народов вкалывали на своих организаторов-эксплуататоров как карлы, строя в горах террасы, дороги, мосты и перетаскивая по ним сотни тонн грузов в царские закрома. Уплата и отработка повинностей строго учитывалась, для чего, надо полагать, и изобрели узелковое письмо. Которое не столько письмо, сколько система счёта, потому мы про этих суровых имперцев мало что знаем. Зато майя после дешифровки их письменности раскрылись нам во всей красе: похоже, епископ де Ланда сжёг их лубяные кодексы-гармошки, придя в ужас от описания способов вызова дождя и тому подобных «агротехнических» ритуалов. К счастью исследователей, майя писали не только на лубяной бумаге, но и отливали важные тексты в граните, так что, осталось что почитать. И мы узнали много интересного про их методы борьбы с засухой, которая, как говорят климатологи, накрыла Мезоамерику в 9 веке.

Вот этой самой засухой стало очень удобно объяснять некоторый упадок цивилизации майя, начавшийся, как выяснилось, задолго до Колумба. А выяснилось это после раскопок древних городов и сравнения более поздних артефактов и архитектурных сооружений с более ранними. И все, вроде, хорошо укладывалось в климатическую версию: и оставленные города, и заметное сокращение численности населения. Но некоторые засомневались: всё же, далеко не все мезоамериканские сельхозкультуры требовали обильных осадков, а некоторые вполне засухоустойчивы, их урожаи не могли существенно сократиться. Да и вся впечатляющая агротехника, сооружением которой обычно объясняют необходимость сложных социальных иерархий, превращение вождеств в государства – она-то ради чего тогда, если не помогает избежать пагубного влияния природных стихий? Нет, это примитивные собиратели могли вымереть в засушливые годы, а не устроители сложных оросительных систем. Да и по срокам, определённым в какой-то степени гадательно, начало упадка не совсем совпадает с засушливым столетием – он, похоже, начался раньше. Опять же, примерно в то же время в мезоамериканскую цивилизацию проникают тольтеки, потом ацтеки – во-первых, не совсем понятно, кто такие и откуда (вероятно, с севера), во-вторых – зачем, если тут как раз начался голодомор от засухи? Может, их вторжение что-то нарушило? Или между собой майянские города-государства чего-то не поделили и решили повоевать?

В общем, подходящих под причины упадка объяснений находилось немало, но чтобы какая-то одна прямо однозначно – да, так нет. Но факт: город Тулум, например, построенный позже Чичен-Ицы со знаменитой пирамидой Кукулькана, подобными сооружениями поразить воображение не может – строительные технологии классического периода оказались утраченными к 11 веку. Разучились строить?..

Важно ещё заметить, что обе высокоразвитые (по меркам Нового Света) цивилизации отличались одна от другой не меньше, чем они вместе от современной им Европы. Единство Мезоамерики было культурным, а не государственным: десятки народов с разными языками и разными социальными структурами тут как бы варились в одном соку, активно обменивались, чем богаты, и оставили нам (несмотря на гигантский объём уничтоженного и утраченного) столько разных письменных памятников, что дешифровщикам ещё на сто лет работы хватит. Для исследователей плюс ещё в том, что многие из них пользовались письменностью майя – наверно, их язык служил чем-то вроде местной латыни. Ничего похожего не было в продвинутой (у них же «бронза»!) империи Инков: от них осталось два диалекта бесписьменного языка кечуа и связки верёвок с узелками. Зато – тридцать тысяч километров горных дорог и города на недосягаемых для нормальных людей высотах – но камни трудно разговорить.

Почему же деградировала культура, умевшая сохранять и передавать свой исторический опыт? Возможно, отчасти отгадка кроется за резолюцией епископа де Ланда: изучив содержание собранных по всему Юкатану майянских книг, он принял решение их сжечь, поскольку не нашёл в них «ничего, кроме суеверий и дьявольского соблазна». И лишил нас возможности узнать правила игры в мяч, которая у всех мезоамериканских народов была частью… ритуала жертвоприношения. Увы-увы, но смысл игры сомнений давно не вызывает. Как и цели прочих роскошных церемоний, над подготовкой которых регулярно трудились целые коллективы ремесленников, организаторов и мастеров прикладного искусства: массовое жертвоприношение для майя всегда было большим праздником.

Не верьте фильму Мэла Гибсона: для сакральной жертвы никогда не отлавливали в джунглях каких-то лохов. Богам, тем более Солнцу, преподносили лучших из лучших, самых красивых, молодых и сильных. А если пленённых врагов, то только самых достойных и храбро сражавшихся – им таким образом оказывали большую честь, отобранные умирали с мыслью, что жизнь удалась. Кому такая честь была не по заслугам, те довольствовались личным периодическим кровопусканием. Возможно, ежедневным, хотя это не точно. Жертва собственной крови у майя, ацтеков и других народов Мезоамерики была чем-то вроде молитвы. По их космогонии боги вообще завели на земле людей, чтобы подпитываться их кровью, а, не получая этой дани в достаточной мере, просто прекратили бы существование человейника поддерживать. Буквально: не отцедишь сегодня божеству своей кровушки – завтра все твои тыквы засохнут. Или вообще не проснёшься. А если вырванным сердцем достойного соплеменника не порадовать Солнце в критический день – вообще страшно представить, что будет.

Когда археологам удалось заглянуть на дно огромного священного сеноте (это озеро в карстовой дыре) Чичен-Ицы, стало ясно, как местное население боролось с засухой. Возможно, оставшаяся кучка недостойных сограждан в какой-то момент пришла к выводу, что больше ничем водных богов не умилостивишь – топить в сеноте некого, умных и красивых не осталось, пора расходиться.

Версия вымирания майянских городов классического периода вследствие увеличения масштабов жертвоприношений – так себе, но все прочие по отдельности тоже не кажутся убедительными. Хотя конкретно утрату некоторых строительных технологий, всё же, можно объяснить столь специфическим неестественным отбором. Отдельный вопрос без ответа: могло ли стремление к почётной смерти служить мотивацией к инновационной деятельности? Судя по тому, что Мезоамерика так и не вышла из неолита, стимул на большее не работал. И начавшийся кризис мезоамериканской цивилизации, значит, был предвестником её неизбежной трансформации, перехода в новое качество. Возможно, этот «новосветский Рим», пришедший в движение под натиском «варваров с севера», последние столетия перед вторжением европейцев готовился к преодолению своих географических и ментальных границ. Возможно, мощным толчком к такому переходу послужило бы знакомство с имперской цивилизацией Анд, устроенной на совсем других принципах и уже осваивавшей некоторые новаторские технологии, но не находившей внутри себя им применения.

По той же аналогии с Евразией, цивилизацию Анд можно условно уподобить Китаю с его культом предельно централизованной государственности. Трудно сказать, что мотивировало небольшое племя инков к столь серьёзной организационной инновации как централизованная империя, но они в каком-то смысле осуществили цивилизационный переворот. Быт и нравы народов, живших в долинах и на западных склонах Анд, по-видимому, примерно до 10 века не слишком отличались от мезоамериканских. Правда, у них были ламы, пригодные к одомашниванию – вьючные животные и источник мяса. Но меньше земли и более сложные условия для её возделывания. С нехваткой продуктов питания они в целом боролись тем же способом – массовыми жертвоприношениями. Способы умерщвления существенно отличались, о чём свидетельствуют сохранившиеся рисунки, но были ничуть не менее издевательскими. С третьего тысячелетия до нашей эры и по эпоху испанской колонизации в артефактах абсолютно всех андских народов вы не найдёте ни одного фигуративного сюжета без расчленёнки, оторванная голова в чьих-то лапах или с хлещущей кровью – необходимый элемент даже в регулярном орнаменте ковров. Инки же, единственные во всём регионе, как-то сообразили, что производительность труда можно повысить организационными методами. Убеждать соседей им пришлось не только добрым словом, но нет оснований считать, что те долго и упорно сопротивлялись: империя выстроилась лет за сто с небольшим, как раз в то время, когда майя, наверно, добивали своих архитекторов.

Инновация инков была в коллективной организации труда по созданию общественных благ на пущее благо правителей. Которыми инки назначили себя. Повинность покорённых племён заключалась в участии в строительстве дорог, переправ, дворцово-храмовых комплексов и гигантских хранилищ для продуктов. Строительство орошаемых террас, видимо, осуществлялось самими общинами для собственных нужд, но унификация позволяет предположить то же управленческое авторство. Налоги взимались третьей частью урожаев – она по дорогам свозилась на ламах в столицу и другие дворцы. Системы хранения тоже были уникальным изобретением: картофель и кукуруза в них не портились годами. Это позволило создавать запасы как в отдельных общинах, так и централизованные. Предметы престижного потребления – ткани, ковры, золотая чеканка, гончарные изделия и т.д. – производились созданными в спецпоселениях артелями и тоже накапливались во дворцах инков. Инками же распределялись как плата за службу.

В довольно короткие сроки инкам удалось построить империю, в которой никто не голодал. Сохраняемых продуктовых избытков хватало для раздачи на несколько неурожайных лет подряд, система коммуникаций позволяла делать это оперативно. Массовые жертвоприношения прекратились, тем более, что инки их не поощряли. Лишь изредка – наверно на всякий случай — убивали специально отобранных детишек, предварительно опоив их галлюциногенами до бесчувствия, и захоранивали на окружающих горных вершинах в качестве духовных оберегов. Не более того.

Но повывелись в империи не только массовые жертвоприношения, а вообще всё, что инкам не нравилось. А им, похоже, не нравилось любое несанкционированное разнообразие и самодеятельность. Типа, сказано расписывать керамику только геометрическими узорами с символическим изображением оторванных голов – исполняйте по утверждённому образцу! Ну а чем ещё можно объяснить, что фигуративные сюжеты, прежде характерные для некоторых племён, начисто исчезли в инкский период? И так во всём: жёсткий госплан и никакой инициативной отсебятины!

Сегодня мы не знаем (и вряд ли сможем когда-то узнать), какие языки существовали в Андах до империи Инков, и были ли там хоть зачатки письменности. Есть логичная версия (подтвердить которую невозможно), что письменность инки запретили. Создавать нарративы инкам было недосуг, отслеживать, что кто-то там себе записывает – лишний геморрой. Централизация требовала только учёта и контроля, а для этого достаточно счёта с фиксацией поставок и недоимков. Для чего-то похожего на рыночные отношения не возникало ни малейших предпосылок: распределителем безусловных базовых благ, от еды и одежды, до чичи (витаминно-эйфорическое пиво) и галлюциногенов, могло выступать только государство в лице инков-правителей и инков-чиновников. Личное потребление строго контролировалось ими же — ни одной картофелины и кукурузины для обмена на то, что человеку иметь не положено. Да и взяться ему неоткуда.

Словом, бандам Кортеса и Писарро при одинаковых целях конкисты выпало столкнуться с очень разными обстоятельствами. Первые, будучи сами отъявленными головорезами, натурально обалдели от зрелища рядового ацтекского празднества с отрезанием то ли сотен, то ли тысяч голов (по их рассказам, а у страха глаза велики) и потоками крови по щиколотку. Но, пережив испуг, они сообразили, кого можно взять в ситуативные союзники против ацтеков, ведь их самих поначалу было лишь три сотни. Не будем пересказывать подробно изложенное во всех энциклопедиях, нам важно отметить, что первых покорителей Мексики полегло больше, чем в результате обогатилось – две трети примерно. Ватага Писарро, отправившаяся за золотом Перу, напротив, обошлась лишь одной хитрой подлянкой: убив несколько тысяч инков, включая Атауальпу, и заполучив всё золото его казны, они не потеряли ни одного солдата.

Дальнейшее покорение европейцами не только Мексики и Перу, но вообще обеих Америк, происходило «в союзе» с завезёнными из Старого Света инфекциями. (Завезёнными естественно, без умысла – обойдёмся без конспирологии.) Американские аборигены, в отличие от европейцев, столетиями переживавших моровые эпидемии, не имели иммунитета к ним, а тут оспа, чума, корь, тиф и грипп обрушились на них одновременно. В отдельных описанных случаях летальные потери от первых же эпидемических волн доходили до 75%, обычно умирало не меньше половины заражённых. Но чаще всего, конечно, никто потерь не фиксировал, потому сегодня наиболее реалистичные оценки доколумбовой численности населения обоих континентов гуляют в диапазоне от 50 до 100 миллионов. С уверенностью можно сказать только, что болезни унесли больше жизней, чем все сражения и зверства колонизаторов – у тех, что называется, рук бы не хватило. Возможно, что именно эпидемии сыграли решающую роль в окончательном подавлении сопротивления народов Мезоамерики и империи Инков.

Первоначальное сопротивление ацтеков захватчикам было ожесточённым и кровавым. Майя, вытесненные испанцами со всего Юкатана, сосредоточились в городе Тайясале, который им удавалось удерживать (отпором и договорами) за собой до конца 17 века. А воины-инки поначалу вели себя так, словно не знают, что делать, без приказа. Но их восстания, уже под испанским владычеством, вспыхивали ещё сорок лет. (Более жестокие способы эксплуатации «непослушных» андских индейцев наверняка сыграли в этом роль, но не только.) В то время как ацтеки и подконтрольные майя уже совершенно свыклись и со своим поражением, и с порядками под новой властью, осваивали денежный обмен, и частично сотрудничали с колонизаторами. Позже обнаружились ещё удивительные различия: города инков, в отличие от городов покорённых ацтеков и майя, то ли вмиг опустели совсем, то ли никогда не были жилыми. Скорее, второе: сегодня есть основания считать, что удивительные города инков были всего лишь храмовыми комплексами и резиденциями великого Инки со свитой на время проводимых там священных ритуалов. В жилищной части – временными общежитиями артелей ткачих и ремесленников.

Так или иначе, но испанские колонизаторы решили, что имперские подданные массово подались в бега от новых хозяев. Что, наверно, тоже происходило в реальности. Ведь чужеземное начальство не накапливало продуктовых запасов, не снабжало общинников одеждой и инвентарём, и не поило чичей на строительных работах – и как тогда жить? Обитателям Анд после проедания общинных запасов пришлось возвращаться к доимперскому образу жизни на голодном самопрокорме, да ещё и прятаться при этом от испанцев. Которые их отлавливали и пытались побоями заставить работать, как раньше, но ничего толкового из этого не получалось. Формально христианизировать народы Анд оказалось проще, чем поработить с применением самых жестоких практик – они не видели проблем в сочетании собственных космогонических представлений с почитанием Христа и Матери Его, а обширный ассортимент психотропных снадобий (привычный в их обиходе) способствовал снятию ментальных противоречий и адаптации к плохо понимаемым переменам в рухнувшем мире. В отличие от обитателей Мезоамерики, большинство здесь других способов адаптации для себя не видело и ещё столетия искать не собиралось.

В заключение о том, чего мы никогда не узнаем.

Была ли империя Инков накануне испанской конкисты прочной и устойчивой, или, наоборот, тоже стояла на пороге системного кризиса – об этом сейчас можно судить лишь гадательно.

Династический кризис, однако, там как раз начался. И вырос слой элитариев, претензии которых по мере накопления богатств уже могли выходить за установленные строгим распределительным порядком границы (кстати, большую часть этих элит истребили отнюдь не испанцы). Какие перспективы могло бы для них открыть неизбежное в будущем знакомство (столкновение?) с цивилизацией северных соседей? Вряд ли они захотели бы перенять практики массовых жертвоприношений, к которым с упадком своих городов-государств постепенно охладевали сами майя. Проще предположить, что им больше понравились бы практики рыночного обмена, в строгой имперской системе Инков невозможные. Тем более, что они могли познакомить мезоамериканцев с технологиями выплавки металлов, в Андах не находивших себе применения, кроме престижного потребления. Наконец, у майя была письменность, преимущества обладания которой трудно не оценить.

Есть одна интересная подробность, говорящая о том, что подданные империи Инков подспудно сохраняли или накапливали что-то вроде протестного потенциала: в самом начале испанского владычества на производимые ими предметы обихода вернулись фигуративные сюжеты. Сразу, как только контролировать запрет стало некому. Сакральные и батальные сюжеты, но часто без непременных прежде отрезанных голов и конечностей. Как всё это могло развиваться в перспективе трёх-четырёх столетий автономного существования американских континентов, если бы такой шанс был предоставлен им историей – интересно, но неизвестно. Альтернатива была перечёркнута опережающим европейским прогрессом, и вряд ли реально было ей сохраниться ещё на столетия. Только воображение может подсказать, что это могла бы быть совсем другая История.