Перевод слово в слово

Буквализм справедливо считается самым страшным грехом перевода, и уж особенно художественного перевода. Есть мнение (и я его, кстати, разделяю), что близость к оригиналу нередко достигается именно тогда, когда переводчик осознанно удаляется от него. Впрочем, нет правил без счастливых исключений. Взять хотя бы Байрона – вот несколько примеров перевода едва ли не дословного, и при этом куда как удачного, так что зависит все, пожалуй, от личности переводчика.

I only know we loved in vain –
I only feel – Farewell! – Farewell!
…Что тщетно в нас жила любовь,
Лишь чувствую – прости! прости!
(М. Ю. Лермонтов)

Sun of the sleepless! melancholy star!
Неспящих солнце! Грустная звезда!
(А. К. Толстой)

I had a dream, which was not all a dream.
Я видел сон… не все в нем было сном.
(И. С. Тургенев)

Each day a trumpet soundeth in mine ear,
Its echo in my heart
В моих ушах, что день, поет труба,
Ей вторит сердце…
(А. А. Блок)

10 комментариев для “Перевод слово в слово

  1. Дорогой Виктор!
    Ставите ли Вы данную проблему только в отношении поэтического перевода и только с английского на русский, или более общо? В отношении перевода прозаических текстов с русского на английский я уже однажды писал Вам, но так как вопрос как общая проблема повторился, то я тоже повторю.
    Не так давно Richard Pevear и Larissa Volokhonsky сделали новый перевод “Войны и мира”. Конечно, по-английски этот перевод мне не прочитать, однако я прочитал рецензию на этот перевод, сделанную James Wood (Nov. 26, 2007, The New Yorker). Вот что он, примерно, пишет:
    “Ричард Певир и Лариса Волохонская предоставляют нам новый доступ к духу и идеям книги. Литературные переводчики склонны делиться на то, что можно было бы назвать буквалистами и активистами. Первые стремятся воспроизвести текст настолько точно, насколько это возможно; вторые менее обеспокоены буквальной точностью, но более – “музыкальным обеспечением” своей работы. Любой хороший переводчик должен быть отчасти обоими сразу. Хотя Толстой был хорошо обслужен переводчиками – англичанами, такими как Констанс Гарнет, Розмари Эдмондс, и Эйлмер и Луиза Мод, все они имели тенденцию быть более активистскими, обходя трудные слова, сглаживая ритм русского языка и устраняя один из самых отличительных элементов Толстого – повторения. Pevear и Volokhonsky ближе к буквалистскому лагерю, чем активистам. Они хотят, чтобы перевод звучал как можно более близко к русскому оригиналу, насколько это возможно; они также являются пылкими сторонниками идеи о важности “огрубления” их версии, если русский язык требует этого. Перевод – это не перенос значения из одного языка в другой, пишет Певир, но диалог между двумя языками.»

    1. Дорогой Ефим!
      Анализировать соотношение, или соответствие оригинала и перевода – задача, на мой взгляд, литературоведческая, а я сроду литературоведом не был, являясь по образованию лингвистом (замечу в скобках и не без гордости – учеником Ирины Александровны Ершовой). Мое отношение к тексту весьма примитивно и определяется простейшей формулой «нравится – не нравится».

      Тема, которую Вы поднимаете – о буквалистах и активистах – крайне важна и уже куда как интересна; потому было бы обидно загнать ее в примечания к примечаниям – не начать ли (Вам, как первопроходцу на этих страницах) ее рассмотрение отдельно, самостоятельно, и я с удовольствием приму участие в дискуссии.

      «Перевод – это не перенос значения из одного языка в другой, — цитируете Вы, — но диалог между двумя языками». Целиком и полностью поддерживаю эту мысль. И добавлю к этому рассуждения Бабеля о переводе: «Фраза рождается на свет хорошей и дурной в одно и то же время. Тайна заключается в повороте, едва ощутимом. Рычаг должен лежать в руке и обогреваться. Повернуть его надо один раз, а не два».

      1. Дорогой Виктор!
        Вы — очень скромный человек, что сейчас является редкостью.
        К сожалению тема, предложенная Вами, для меня неподъемна. Но в нашем блоговом сообществе есть несколько человек, включая Вас, которые вполне могли бы быть ее зачинателями. С моей стороны — поддержка в качестве «комментариев к комментариям», как Вы написали.
        Всего Вам доброго.

      2. Тема очень интересная. Что касается поэтического перевода, то слежу за ней по сайту «Век перевода». Вопросов много больше, чем ответов. Если бы задалась дискуссия, а не базар, было бы здорово.

  2. Лермонтов, положим, смысл заметно изменил, дав «Прости» вместо «Прощай». А буквализм — да, не точность.

    1. Даль дает «Прощай, прости» как синонимы: «приветъ расстающихся, прости, коли в чем виноватъ, не поминай лихомъ»

      1. Спорить особенно не о чём — есть, как есть. Но всё-таки «прощай» и «прости» сами по себе и «прощай, прости», объединяющее первые два — не одно и то же.

  3. Не знаю, уважаемый коллега, если вы помните историю к книжкой Норберта Винера, которая в оригинале называлась: «God & Golem, Inc.». В русском переводе она стала называться: «Творец и Робот». В советские времена слово «творец» могло означать только «… советского человека, творца будущего …», так что Б-г оказался благополучно обьехан по кривой. «Голем» тоже не проходил, в частности, как нечто сильно еврейское — и его сменил обычный «робот». Что до «корпоративного начала» в виде «Inc.», то его убрали вовсе. Хотя какой-нибудь Сельхозмаш мог бы послужить некоей калькой 🙂

    1. Как не помнить эту книжечку малого формата в белой бумажной обложке… Кажется мне, что Вы уж очень строги к переводчикам (М. Аронэ и Р. Фесенко) – по-моему, они постарались, и довольно удачно, передать звукопись названия God and Golem: рифмующийся первые слоги, плюс сонорные n в and и m в Golem, да к тому же and является как бы связующим звеном между d и m, последними буквами двух существительных заглавия. Давайте прочтем это вслух: Годэнд Голем и порадуемся затейливости Винера. Вот и переводчики постарались следовать автору, выбрав вполне созвучные «твор» и «роб». Год выхода книги в свет – 1964 – был сравнительно мирным в плане идеологическом, и слово «Бог» у литературных цензоров особых хватательных рефлексов не вызывало (кстати, в этом году вышли «Хищные вещи века», книга уж куда как подстрекательская). Слово же «Голем» просто не было бы воспринято широкой читательской аудиторией, и его замена на другое слово (тоже пражского происхождения, кстати, придуманное Йозефом Чапеком по просьбе брата Карела) представляется мне вполне оправданным. Опознавшие же имя Голем вспомнили бы скорее не Махараля, а открыто шедший в советском прокате фильм «Пекарь императора».
      А вот что касается «Inc.», то его опустили, как мне кажется, потому, что народ таких слов тогда просто не знал, и вариант вроде «Корпорация “Творец и робот”» вызвала бы недоумение – а цензура запретила бы его именно из-за несоветской «корпорации», а не из-за религиозных или еврейских аллюзий. Аналогичные трудности, кстати, вызвала и необходимость перевести название романа Шекли Immortality, Inc.

      1. Что сказать, уважаемый коллега ? По-видимому, вы правы. Мне эта книжка в русском переводе попалась, по-моему, в 1970, и привычка читать между строк уже укоренилась во мне настолько, что, по-видимому, вычитывалось и то, чего не было 🙂

Обсуждение закрыто.