Марина Шаповалова

Как я уже говорила, я люблю исторические империи. И говорила это исключительно для того, чтобы хоть иногда, хоть одним своим голосом перебивать ту псевдолиберальную фейсбучную муть, в которой что попало клеймят «имперством». Казалось бы, чего ожидать от потребителей костюмированных сериалов, где герои в 15-веке изъясняются языком постмодерных «дискурсов»: неужто я надеюсь кого-то убедить не натягивать чучело совы марксистских формаций на картографическую проекцию Меркатора? Отнюдь. Не страдаю подобными иллюзиями. Но мне это не мешает стоять на своём. На том понимании исторических процессов, в частности, в котором империи Нового Времени были естественным этапом развития человечества – самым плодотворным и ярким, сформировавшим (оформившим, кристаллизовавшим и породившим) всё то, что мы сегодня считаем мировым культурным наследием. Породившим в ходе развития философской мысли и тот самый позитивизм, плоды которого прикончили естественный ход Истории «проектным подходом» и «научными методами» конструирования социумов.

Из этого не следует, что я будто бы считаю империи Нового Времени райскими государствами. Совсем не считаю и хорошо знаю, что ни одна империя не стремилась сделать жизнь своих подданных ни лёгкой, ни справедливо устроенной – у империй другие цели. Империи расширялись, обещая жителям захваченных территорий, разве что, безопасность от набегов соседей. Как побочный результат: охрана собственных территориальных приобретений была, прежде всего, в интересах самих империй, ради спокойного извлечения прибыли из завоёванных ресурсов. Побочным было и распространение империями своих цивилизационных парадигм на колонизируемые народы. При накоплении несметных богатств имперскими центрами. Но в результате всех этих негуманных процессов мы имеем то, что имеем. И большей частью имперских наследий сегодня невозможно не восхищаться.

Пока никому не приходило в голову управлять странами «по науке», имперские власти эмпирически находили приемлемые для себя варианты управления удалёнными провинциями и колониями. Не все одинаково удачно, но в целом метрополиям обычно удавалось обеспечивать себе лояльность местных элит и населения – даже Османской Империи в её христианских провинциях, несмотря на жестокие по европейским меркам порядки. Ошибки всегда стоили кровопролитных бунтов и тем вынуждали вносить поправки в методы управления. Условно «французский» способ управления колониями заключался в насаждении администраций, устроенных по подобию метрополии. Англичане, напротив, чаще склонялись к сохранению в колониях аутентичных управленческих иерархий. Местные традиции колонизаторами подавлялись только такие, которые выходили за рамки допустимого в представлении европейцев, как каннибализм или убийство вдов, например. В остальном ни в частную жизнь колонизируемых, ни в их хозяйственную деятельность колонизаторы не вмешивались: не было средств контролировать результаты столь масштабных вмешательств. Да и смысла не было. Насколько удачно метрополии обогащались за счёт колоний – это тоже зависело от эффективности управления, в меру способности минимизировать затраты на удержание контроля над территориями, но «на круг» лидерство тут осталось за Британией. И по заслугам – потому что смогли.

Навязыванием аборигенам своих языков империи не занимались никогда. По логике «проблемы индейцев шерифа не волнуют»: они лишь открывали доступ к изучению языка метрополии тем, кто очень добивался, и то не всегда. Потому что это доступ к образованию, повышающему социальный статус, что могло интересовать самого аборигена, но в задачи колониальных администраций не входило. То, что вам кажется исключением – а именно, указы РИ, ограничивающие употребление «малороссийского наречия» — никаким исключением не является: Украина никогда не была колонией России. Напротив, она была «материнской платой» империи, и только как таковая не могла иметь какого-то своего, отдельного языка. До существования в границах РИ сотен других языков и наречий никому дела не было.

Способы управления Российской Империей в целом не назовёшь удачными, поскольку итог известен. Но итог-то общий, а в детальном разборе найдётся немало примеров весьма эффективных управленческих решений. И не в реформах Александра Второго, хоть и запустивших бурное развитие капитализма в России, но недоделанных и половинчатых, потому позволивших его сыну свернуть процесс в сторону нарастания диспропорций, противоречий и революционных настроений. Я сейчас вызову бурление оскорблённых чувств в комментах, но скажу, что таким примером были законы о «черте оседлости», принятые Екатериной Второй. (Их было два, плюс несколько промежуточных дополнений и поправок.) Ими и другими указами о нововключённых в состав империи землях был заложен долгосрочный, никем и ничем не свёрнутый позитивный тренд.

Обычно к «положительным» (по последствиям) решениям, принятым при Екатерине, относят льготы новосозданным городам, превратившим ту же Одессу, например, в стремительно растущий и богатеющий «порто франко». А за «черту оседлости» императрицу только проклинают. Перенося на реалии 18 века современные представления, туда вообще невместимые как «сферические в вакууме». Между тем, сформулированные в указах Екатерины «условия проживания лиц иудейского вероисповедания» создали еврейским общинам на тот момент достаточно комфортные условия жизни и деятельности с минимальным вмешательством центральной власти. Они примерно этого и хотели: жить обособленно по своим религиозным законам, откупаясь от чуждой власти только налогами. Вопреки сложившимся представлениям, законами Екатерины права иудеев не ограничивались сравнительно с остальными подданными – они вписывались в общие тогда ограничения для всех сословий империи, согласно которым свободным правом на выбор места проживания не обладали даже дворяне. (В течение следующих ста лет ограничения для иудеев очень редко смягчались, а иногда и усиливались, в то время как положение других подданных медленно, но изменялось в лучшую сторону – но это другая большая тема.) Зато активное заселение еврейскими общинами пустынной в ту пору Новороссии внесло заметный вклад в её экономическое развитие – наряду с немецкими и прочими переселенцами, которых поощряли субсидиями и стартовым освобождением от налогов. Немцам и прочим протестантам тоже предписывалось селиться компактно и записываться надлежащим образом в сословия. Тем самым поощрялось занятие «иноверцев» ремёслами и – опосредованно – торговлей. Благодаря чему в течение первых десятилетий 19 века в Новороссийских губерниях появились и начали расти промышленные предприятия. А из еврейских местечек постепенно выходили купцы, которым членство в купеческих гильдиях позволяло расширять свою деятельность за пределы «черты оседлости».

Заметьте, в несвободной стране, где значительная часть православных христиан «титульной нации» оставалась бесправной собственностью своих хозяев, были созданы условия для жизни и экономической деятельности пришлых иноверцев – в интересах хозяйственного развития недавно присоединённых территорий. Всего лишь потому, что империи не управлялись «по науке» и при естественном стремлении к унификации законодательной базы могли делать исключения из чисто практических соображений выгоды.
В пределах Российской Империи таких исключений было много (Бухарский эмират, например, был присоединён к империи в статусе протектората), но далеко не все дали столь впечатляющий экономический эффект: новороссийские губернии к началу 20 века стали центром промышленной революции и притока иностранного капитала, поднявшим Россию на пятое место в мире по общему объёму промышленного производства.

Фаина Георгиевна Раневская шутила, что автобиографию ей надо бы начинать со слов: «Я родилась в семье бедного нефтепромышленника». Доля шутки тут в том, что нефтепромыслы не были основным бизнесом Гирша Фельдмана – там его участие было долевым. Но перечень его собственных владений и производств в Таганроге и окрестностях занял бы здесь два десятка строк. Плюс к тому, выходец из еврейского местечка Минской губернии, переехавший в Таганрог двадцатилетним, только что женившимся мещанином, к началу Первой Мировой был уже купцом первой гильдии и миллионером. Старостой городской хоральной синагоги и одновременно – членом правления учреждений императрицы Марии. Это в империи, напомню, с неотменёнными законами «черты оседлости». Ограничения которых на Гирша Фельдмана в его последнем сословном статусе уже не распространялись. Но добиться этого статуса и разбогатеть почему-то не помешали. Похоже, этим «тюрьма народов», всё же, выгодно отличалась от государств, построенных на развалинах европейских империй по «глубоко научным» проектам социальной и национальной инженерии.

В Таганроге не было ни одного еврейского погрома. Вообще не было никаких национальных конфликтов между многочисленными национальными общинами, совместно занимавшимися благоустройством города – только такие свидетельства остались в документах. И в завершение маленькая подробность из дневников Беллы, старшей сестры Раневской: в доме Фельдманов на Рождество ставили ёлку с подарками для детей. Да, папа, староста хоральной синагоги так решил. Находились, правда, со слов той же Беллы, строгие ревнители, чтобы ему за это попенять. На что папа им отвечал, что Бога невозможно оскорбить никаким праздником в его честь. Хотя про толерантность тогда никто не слышал и, тем более, не вменял её в обязанность под давлением вездесущего «общественного мнения». Жуткие имперские нравы. О которых вы нынче много слышите, не утруждая себя тем, чтобы изучать и думать.