Михаил Бару

Ответ Михаила Бару на следующие вопросы Ольги Баллы:

В каких городах из многих виденных вами вы остались бы жить (если это вообще правильно поставленный вопрос)?

Вообще, есть ли у вас любимые города и/или особенно притягивающие Вас регионы нашего трудноизмеримого отечества?

Сразу мне вспомнился Осташков. Увидел я там одноэтажный домик с мезонином – памятник архитектуры XVIII века, но при этом жилой, с петуньями в окне, с сиренью в палисаднике, – и сразу влюбился и в дом, и в город. Таким от него повеяло уютом и обаянием… Несмотря на то, что сам город довольно запущен. Там даже обветшавшие дома живописны, а уж близость озера Селигер делает его и вовсе неотразимым. В нём я бы остался жить, если… Этих «если» огромное множество, но я бы остался.

К Осташкову прибавим Кинешму, Каширу, непременно Кимры с их прекрасным деревянным модерном, миниатюрную Нерехту с её чудесными плюшками и пирожками с яблоком, капустой и рыбой, которые пекут на местном хлебозаводе и продают на главной площади города из детской коляски, накрытой клеёнкой, разрисованной арбузами и ананасами. Прибавим Торопец, Шую, Рыбинск, Галич…

Побывал я за много лет, наверное, в ста двадцати или больше городках нашего трудноизмеримого отечества.

Если же говорить о регионах, то это прежде всего средняя полоса и севернее её. Впрочем, и на востоке много интересного. Правда, дальше Уржума и Лальска на восток я ещё не забирался.

Когда-то я написал о провинциальном городке, в котором мне хотелось бы жить. Для меня рай – это маленький уездный или вовсе заштатный городок. Неширокие улицы и совсем маленькие переулки, кое-где поросшие травой, многочисленные тропинки, небольшие частные домики, старые двух- и трехэтажные довоенные или купеческие дома, палисадники, пионы, георгины, река, от которой по вечерам тянет свежестью, плотва и уклейки, которых вывесили вялиться на бечёвках во дворах, кошки, которые ходят сами по себе или сидят на заборах, высматривая, как бы украсть рыбу, люди на скамеечках перед домами, тихие бесконечные разговоры, которые можно оборвать в любом месте и начать с того же места хоть через неделю, шашлычные дымки из-за заборов, дети, играющие в казаков-разбойников, катающиеся на трёхколесных велосипедах, бегающие наперегонки с собаками, маленький кинотеатр, в котором показывают только комедии шестидесятых годов, запах свежеиспеченного хлеба, которым пахнет из городской пекарни, старое, заросшее бузиной кладбище с замшелыми и позеленевшими мраморными надгробиями, привидениями и каменной часовней времен Алексея Михайловича, в которой по ночам кто-то страшно шуршит, трагически шепчет и невыносимо жалобно стонет.

И непременно краеведческий музей, расположенный в старинном купеческом или дворянском особняке. Стены в нем толстые – все подоконники можно уставить цветочными горшками и утро начинать с того, чтобы поливать герани с фикусами и монстеры с традесканциями отстоявшейся водой из большой позеленевшей изнутри пластиковой бутылки. Чтобы на рабочем столе никаких компьютеров, а только чернильный прибор, стопки книг и рукописей, чтобы в книгах бумажные закладки, которые перекладывать каждое утро на новые места, чтобы каждое утро подчеркивать остро отточенным карандашом новые места, а старые стирать. И каждое утро писать себе новые напоминания на цветных бумажках и разбрасывать их по всему кабинету.
Много лет сочинять многотомную историю этого городка. В самых мельчайших подробностях. Одно описание платья жены первого городничего пусть занимает целую страницу, а то и две. Может быть, даже написать отдельную статью об этом платье, о цветочных гирляндах, которыми расшита атласная юбка, о батистовых ангажантах, о меховой выпушке, о воланах и отправить ее в «Вестник второй половины XVIII века» или отыскать в запасниках музея старинную карту из бересты, где красным крестиком отмечен клад из золотых арабских динаров, который зарыли в этих местах разбойники Емельки Пугачева, когда отступали и разбегались под натиском правительственных войск, или нарисовать план разрушенного дома, в котором родился Павел Иванович Чичиков или останавливался Гоголь, когда плыл из Петербурга в Рим на пакетботе «Святой Пётр», найти в этом доме обрывок письма Виссариона Григорьевича к Николаю Васильевичу, или к Павлу Ивановичу, или к ним обоим с тремя тщательно зачёркнутыми словами, или… ничего этого не делать, а просто смотреть в окно на копошащихся в пыли кур, на щенка, играющего со старым рваным ботинком, повторять про себя «В Москву, в Москву, в Москву!» и никогда в неё не уезжать.