Татьяна Нарбут-Кондратьева

…В бою с теробороной
зачищены с лихвой –
серёжка с малой бронной
и витька с моховой.

Почему они, солдаты армии агрессора, непременно «мальчики» («ребята», «пацаны») в нарративе московской тусовки? А русская культура потому что. Ну-ка, бывшие советские пионеры, что у нас с ассоциациями к этому образу «мальчики на войне»?

Кузнечик из «В бой идут одни старики»? «До свидания, мальчики!», «он кепчонку, как корону
Набекрень, и пошёл на войну», «Незатейливые парнишки —

Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки,
Внуки, братики, сыновья!»

Пробирает, да?

Да и без войны. «Мальчик» — дитя, ребенок со слезинкой, мама купала (ст. «Тупая» Жука), на коленки сбитые дула. А? Екает сердечко?

«Мальчик-танкист, одноклассник кого-то из наших, кто-то из наших коллег по эху написал. Танковое училище. Родину хотел защищать. Погиб в первые дни войны в месиве.

Детский сад (вы еще не рыдаете?) первая любовь (вот вам контрольный в сердце)

При всем отвращение — не могу не восхититься. Идеально.

Если не помнить, что значит «в первые дни, в месиве». Не помнить, как «мальчик» наводил дуло танка на красивый частный дом, дом построенный для счастливой долгой жизни. С кошкой, собакой, детьми.

И тут новая звезда российской гуманистической философии г-н Немцев утверждает, что нельзя посмотреть «глазами украинца», то есть из подвала этого дома на этот танк мальчика. Видимо, там оптика только через прицел мальчика. И это самое важное.

P.S. Ни у одно хру не читала «мальчик» в адрес полицейского, ведущего в наручниках Беркович. Ни про детство его, ни про первую любовь, и как бы надо пожалеть его, обманутого, обалваненного, может, у него мать-инвалид или ребенок больной? Нет! Нет сочувствия. Потому что посмотреть глазами Беркович из клетки, не будучи в клетке — способны. А из украинского подвала в дуло танка мальчика — нет. Никак.