Владимир Пастухов

Есть «вечные» темы, требующие постоянного возвращения. Я чувствую, что снова назрел разговор о той гражданской войне в России, — и шире: на постсоветском пространстве, — которая то ли еще не начиналась, то ли еще не закончилась, то есть превратилась в исторического «кота Шредингера», который одновременно существует и не существует в нашем пространственно-временном континууме. При этом и в России, и в Украине сама постановка вопроса о гражданской войне вызывает в лучшем случае недоумение, но по совершенно разным причинам.

В Украине  тезис о гражданской войне воспринимают как часть «кремлевского нарратива» об «освободительной» миссии русской армии, – мол, чего вы хотите, там же была гражданская война «русских» с «нерусскими», и Россия пришла защитить своих, — поэтому данный тезис вызывает у украинцев ярость именно как пропагандистский формат оправдания агрессии. Интересно, что и в России оппозиционно настроенное по отношению к режиму меньшинство воспринимает «досужие разговоры» о гражданской войне так же — как часть кремлевского нарратива, но другого. Здесь тоже многие считают, что нет в России никакой гражданской войны, а есть «плохой Путин» (с сотоварищами), от которого надо «по-быстрому» избавиться, после чего все  станет хорошо. Итог тот же – в России, как и в Украине, тезис о гражданской войне воспринимается как скрытая апология режима. Но главное состоит в  том, что никто не видит никаких признаков гражданской войны вокруг себя: нет ни белых, ни красных, и вообще баррикады на улицах никто пока не строит.

Я думаю, дело здесь в том, что обывательское и философское понимание гражданской войны сильно расходятся. В обывательском понимании гражданская война – это вооруженная борьба организованных групп (партий, классов, банд, в конце концов) за власть. В философском смысле слова гражданская война – это борьба индивидов друг с другом и неспособность к какой-либо коллаборации без посредничества власти (государства). Там, где идет гражданская война, как правило, устанавливается тоталитарный режим. Просто потому, что власть становится единственной соединительной тканью, которая проникает во все поры общества (отчасти по необходимости, так как без такой «склейки» общество распадется на атомы). Тоталитаризм – это всегда симптом скрытой гражданской войны.

Более того, как справедливо заметил Павел Щелин, в принципе гражданская война является нормальным, естественным состоянием архаичного общества. И только в современном обществе возникает возможность для такого состояния как гражданский мир (в силу способности современного общества достигать высокой степени самоорганизации). Но и  современные общества постоянно балансируют на грани, норовя в любой момент свалиться в гражданскую войну. В этом смысле для всех постсоветских обществ, включая и Россию, и Украину, гражданская война никогда не заканчивалась. Другое дело, что в Украине именно сегодня и именно в связи с агрессией возникли уникальные условия для «гражданского водяного перемирия» (куда качнется маятник после окончания агрессии, пока сказать трудно), а в России, наоборот, формируются условия для того, чтобы латентная, скрытная гражданская война всех против всех переросла, наконец, в легко узнаваемую, привычную форму открытой гражданской войны в формате вооруженной борьбы политических банд друг с другом.

Для России «водяное гражданское перемирие» началось чуть менее десяти лет назад аннексией Крыма и сейчас практически исчерпало себя. Агрессия, помноженная на агрессию, приводит к обнулению «гражданского перемирия», в фундаменте которого лежит плита войны. То, что десять лет назад работало как ингибитор (замедлитель), десять лет спустя стало катализатором гражданской войны. То есть в России вирус гражданской войны, который персистировал в обществе десятилетиями, если не столетиями, почти никак внешне не проявляя себя (находясь в инкубационном периоде), готов проявить себя как открытая форма болезни, манифестирующая о себе стихийным вооруженным насилием. Россия как никогда близка к очередному преодолению этой красной черты. Волки гражданской войны рвутся за флажки.

***********************************************************************************

В продолжение темы гражданской войны, но в практическом ключе. Пригожин – безусловный главный ньюсмейкер России последних недель. Он создает за день больше шума и драйва, чем вся АП за месяц. При этом вскрылся его недюжинный талант организатора и шоумена (без тени иронии). Это, однако, как раз и является одновременно как сильной стороной, так и уязвимостью. В своей игре он заходит слишком далеко и слишком часто выходит из берегов, чтобы у Кремля рано или поздно не возникло желание укоротить его дамбой.

Парадокс ситуации состоит в том, что за эти две недели Пригожин наговорил фейков о российских вооруженных силах на два пожизненных срока. Но, поскольку он сейчас «памятник», кто ж его посадит? Думаю, ему будут слать иные сигналы. Впрочем, это вряд ли его остановит. Он стал наемным революционером не от хорошей жизни. Операция под Бахмутом, как и вся СВО, зашла в непроходимый тупик. Кто-то должен быть назначен стрелочником, и Пригожин отчаянно борется за то, чтобы этим стрелочником не стал он сам.
Проблема в том, что как образно выразился один из политических конкурентов Пригожина, председатель поддерживаемого Стрелковым «Клуба рассерженных патриотов» Павел Губарев, вступив на стезю бунтаря, Евгений Пригожин сел на велосипед, и теперь, чтобы не упасть, ему придется непрерывно крутить педали. Причем чем выше горка, тем сильнее придется крутить. А вот спрыгнуть с этого велосипеда не так просто, как запрыгнуть на него. Революция засасывает своих детей. Уже не важно, что по этому поводу думает сам Пригожин – это он так прикалывается или так бредит. Его велосипед тащит его вперед по колее, которая ведет в ад почище Бахмута.

Все ищут в поведении Пригожина какую-то логику, хотя бы «конспирологику», — напрасный труд. Ее там нет, его действия иррациональны, как и действия всех его оппонентов, кураторов и прокураторов. И в нарастании этой иррациональности я вижу главный эмпирический признак  перехода гражданской войны в России в фазу открытого горения. Однажды мы проснемся и поймем, что это утро стрелецкой казни.