Автор: Был мир мой страшен и прекрасен. Как достоевский идиот,
я сочинял немало басен, романсов, песенок и од,
жрал граппу, в шубе из барана на резвых девушек глядел —
но стал похожим на варана и очутился не у дел.
Се, ныне, удрученный горем, сиречь молчанием, ей-ей,
практически уже покорен невзрачной участи своей.
Не бухгалтерия минкульта, где клерки в очередь стоят,
поэзия есть катапульта, предзимний морок, ясный яд,
а может быть, еще хитрее. Ах, как в контексте данном жаль
что так стремительно старею, как механический рояль!
Играют трубы. Стынет ужин. Герасим кушает Муму.
Он никому уже не нужен и не обязан никому.
***
Всяк, кто близко со мной знаком,
за глаза давно говорит,
что недобрым стал старичком
жизнерадостный ферт бахыт.
Был и я золотой пострел,
по ночам в барабан стучал.
Каюсь, милые, постарел
и порядочно одичал.
Потому ли, что жизнь долга,
под конец охренел, охрип.
Разучился прощать врага,
слушать шелест осенних лип
и нести стихотворный вздор,
подпевая горлице наугад.
Неспроста от горючих гор
надвигается мор и глад.
Неужель наше дело швах?
Голосить уже ни к чему.
Лишь под пеплом помпейский Вакх
выцветает в пустом дому.
Бахыт Кенжеев. Два стихотворения
***
Был мир мой страшен и прекрасен. Как достоевский идиот,
я сочинял немало басен, романсов, песенок и од,
жрал граппу, в шубе из барана на резвых девушек глядел —
но стал похожим на варана и очутился не у дел.
Се, ныне, удрученный горем, сиречь молчанием, ей-ей,
практически уже покорен невзрачной участи своей.
Не бухгалтерия минкульта, где клерки в очередь стоят,
поэзия есть катапульта, предзимний морок, ясный яд,
а может быть, еще хитрее. Ах, как в контексте данном жаль
что так стремительно старею, как механический рояль!
Играют трубы. Стынет ужин. Герасим кушает Муму.
Он никому уже не нужен и не обязан никому.
Другое стихотворение читать в блоге.