Александр Иличевский. МОРЕ И РОЗЫ

Время детства наполнено ароматом роз и запахом моря, и они оба предвосхищались запахом нефти, ибо именно ею благоухали цистерны на подъездных путях, мимо которых медленно катил поезд, пересекая Апшерон, в то время как я высовывался в окно, переполненный восторгом окончания долгого пути и торжеством начала летнего южного счастья, замирая сердцем при виде блещущей полоски моря, то появляющегося, то исчезающего за холмистым горизонтом.

Запахи своего рода основа памяти. Почему так? В Песни Песней (4:14) ладан упоминается как «левона». Ладан — составная часть фимиама из одиннадцати благовоний, воскурявшегося в Храме, — ароматическая смола деревьев рода босвеллия (ладанного дерева) и некоторых других, растущих на Аравийском полуострове и в Восточной Африке. В феврале-марте на стволах делаются надрезы, и вытекший из-под коры и высохший сок собирается для продажи. Благовония высшего качества — смолы, собранные без надрезания коры, выделенные растениями естественным путём. Дым курящихся благовоний уходил вверх, слившись с молитвами, унося вместе с ароматом слезы, молитвы и благодарность Богу.

Родиной благовоний считается Восток, здесь произрастает наибольшее количество растений-эфироносов. Первые благовония возникли ещё у истоков цивилизации: крошечные сосуды с узким горлом, хранившие пахучие вещества, обнаружены археологами при раскопках памятников древних культур Индии, Вавилона, Египта. Египтяне хранили в таких сосудах мирру. При вскрытии гробницы Тутанхамона лорд Карнарвон и Говард Картер вдохнули запах, царивший здесь три с половиной тысячелетия, — аромат мирры; тут же, в гробнице, были обнаружены сосуды с ладаном.

В древности запаху придавалось сверхъестественное значение не только потому, что он способен влиять на человеческие эмоции. Курение благовоний и стремящийся к небесам дым от них — своего рода музыка незримого. Запах летуч, действие его волшебно и скрытно. Здесь и находится его связь с метафизикой. С помощью благовоний создавалась характерная эмоциональная атмосфера вокруг алтаря. Она помогала молиться и была в то же время приношением, смычкой с незримым.

Память тесно связана с запахами. Если, заучивая иностранное слово, человек ощущает, например, духовитость яблока, — слово запомнится твёрже. Из вкуса пирожного можно извлечь великий роман. Благовония — это что-то вроде якорей памяти, поднимающих пласты времени. И единственное, что в точности сохранилось после разрушения Храма, — запах. Мы не можем с достоверностью указать ни на один камень, утверждая, что именно он был частью Храма (кроме Стены Плача); мы ничего не сможем сказать с абсолютной точностью о его, Храма, убранстве: что находилось внутри, как были устроены внутренние помещения и так далее. Но мы в точности назовём несколько ароматов, которые можно было вдыхать в Храме.

Так почему же воскурение благовоний составляло важнейшую часть ритуальных действий? Что знаем мы об обонянии? Нам известно о его власти над телом. И дело не только в том, что запах регистрируется мозгом быстрее, чем болевой импульс.

Давайте представим себе совершенный орган обоняния. Такой аромателескоп, который способен регистрировать абсолютно все запахи окружающего нас мира. Трудно представить, насколько важными для учёных окажутся передаваемые им данные. Ибо человеческий нос столь же слеп во вселенной запахов, как крот на свету. Но в этом есть и польза, ибо если человек вдруг обрёл бы способность осознавать все запахи, его окружающие, мозгу не хватило бы вычислительной мощности для их обработки. Запахи человек обрабатывает мозгом, в то время как животные — самим органом осязания (подобно тому, как зрительный нерв человека освобождает мозг от вычислительной обработки зрительных образов). Несомненно, вопрос о важности благовоний в Храме — это вопрос о важности запаха в устройстве и функционировании живого мира.

Лингвисты и биологи работают вместе, чтобы понять язык запахов. Трудно поверить, но они уже научились давать подопытным крысам команды, состоящие из нескольких пахучих «слов». И выяснили также, что специальная железа пчелиной матки издаёт запах, удерживающий рой вместе при миграции.
У трутня обоняние в пять раз чувствительнее, чем у рабочей пчелы, и тем более у пчеломатки. Это нужно ему для того, что, сравнивая с поэтическим даром, прекрасно описал Метерлинк в «Разуме цветов»: трутень быстро и точно чувствует неплодную матку и стремится к ней, пока не настигнет её или не умрёт, истощившись в погоне.

Пчелы с ампутированными органами обоняния не способны выполнять работу и быстро погибают. Доказано, что устройство обонятельных рецепторов заложено генетически. Человеческие рецепторы способны регистрировать около десяти тысяч элементарных запахов. Парфюмерные изделия содержат их до двух-трёх десятков, аромат земляники — девяносто шесть. Власть запаха над телом очевидна, но всё равно остаётся тайной. Лишь недавно были выявлены нетривиальные связи между носом и мозгом. Молекула вещества (тип запаха определяет её форма, а не конкретный состав атомов) контактирует с рецепторной клеткой, и нервный импульс направляется в лимбическую систему мозга, где формируется ощущение запаха. Здесь же, в этой окрестности мозга, возникают эмоции и мотивации. Но это не всё. Далее преобразованный импульс отправляется к вегетативным ядрам, гипоталамусу, зрительному бугру и другим частям лимбического комплекса. Никакой другой анализатор не связан со столь многими структурами мозга. Механизм взаимодействия с ними пока не поддаётся объяснению и оставляет впечатление таинственности. Более того, обонятельный нерв регенерируется каждые два-три месяца, его возрождение происходит по тем же законам, что и развитие мозга эмбриона.

И вот что самое важное для постижения окружающего мира при помощи запахов. Большинство сигналов обонятельного анализатора отсылается в подсознание, и лишь незначительная их часть воспринимается сознательно. Возможно, именно с этим связан эффект дежавю. Человек не столько помнит, что именно происходило, сколько чувствует, что это уже было. Не значит ли это, что он просто снова услышал запах, который когда-то не был способен осознать, но который отпечатался в мозге?

Запах-сигнал, попав в гипоталамус, стимулирует выработку тех или иных гормонов. Выражение «Здесь дышится полной грудью!» появилось потому, что нежелательные запахи неизменно становятся источником стресса. И, попав на свежий воздух, человек приходит в чувство, у него нормализуется кровяное давление, пульс.

В моем детстве, которое прошло на Апшеронском полуострове, мы с отцом по дороге на пляж непременно совершали один ритуал — заходили в спортивный магазин. На полках сияли латунные и никелевые кубки, висели вымпелы и сетки с волейбольными и футбольными мячами, бадминтонные и теннисные ракетки, а в центре торгового зала стоял короб с плюшевыми рукавами: устройство затемнения для смены на ощупь (вложить в короб фотоаппарат, закрыть, продеть руки в рукава) фотоплёнки, которая продавалась здесь же. Но неважно, что там продавалось. Важно, как в том магазине пахло. Я уж не знаю, что это был за запах — не то дублёной кожи мячей, не то химических реактивов, — но аромат этот, который у меня строго ассоциировался с эмоцией сильного интереса, возбуждения, излучавшегося спорттоварами, навсегда стал символом детства, чистоты и огромного, неизведанного и желанного, будущего. В течение тридцати лет я мог в любую минуту закрыть глаза и вспомнить этот запах. Но никогда, никогда я его не встречал с тех пор. Ведь это странно, правда? Я побывал за свою жизнь во множестве магазинов, где продавались все те товары, которые я так вожделел в детстве. Но ни в одном не встретил даже намёка на этот запах — сильный, пряный, упругий. Понемногу он стал для меня призрачным, я даже перестал верить в то, что когда-то с наслаждением его вдыхал. Как вдруг лет пять назад я купил себе новые очки, и вместе с ними мне выдали очечник, запах внутри которого поразил меня. Замша, выстилавшая его полость, пахла ровно так же, как сокровищница того самого магазина спорттоваров! Это было чудо, я берегу этот очечник на самой верхней полке кабинета и изредка забираюсь на кресло, чтобы аккуратно снять его и, приоткрыв, сунуть нос в шкатулку прошедшего времени — убедиться, что детство действительно было.