Александр Морозов, научный сотрудник Карлова университета (Прага)

Ответ на вопрос Кирилла Рогова, изменила ли война характер путинского режима и прав ли Снайдер, заявивший, что путинский режим можно квалифицировать как фашистский.

На мой взгляд, это «тот же самый» политический режим, он сложился во всех своих конструктивных элементах после рокировки, после возврата Путина в Кремль в 2012 году. Это тот же самый режим, но «вступивший в войну». Разумеется, война заостряет его черты. Но я не вижу фазового перехода.

Описание этого режима через «неофашизм» или «неосталинизм» носит публицистический характер. Это вполне оправданно с точки зрения борьбы с угрозами, которые создает режим Путина. Но если смотреть политологически, то ситуация, скорее, напоминает вступление Ирака в ирано-иракскую войну. Изменился ли политический режим Хуссейна в результате войны? Нет, он остался тем же баасистским режимом, с той же идеологией, с тем же характером принятия решений, с той же моделью работы аппарата и т. д.

Идеологический репертуар путинского режима очень беден. Есть корпус риторики и символики. Весь этот контур сложился задолго до войны. В сущности, вся риторика стоит на одной теме: «Россия защищается от гегемонии/агрессии/коварства Запада». В отличие от нацизма или сталинизма путинская модель не предполагает ни «создания нового человека», ни масштабных альтернативных культурных форм, ни культа «возвращения к античности». Идеологическая схема путинизма покоится исключительно на «обиде на Запад». Иначе говоря, путинизм использует топливо ресентимента, то есть смеси «обиды и величия», как и нацизм, но в отличие от исторического межвоенного фашизма в Европе для этого топлива у Кремля очень слабый движок.

Идеология Z, как мы ее видим на этом этапе, не содержит в себе «альтернативного универсализма». Нацизм и сталинизм — это системы с большими творческими возможностями, системы «большого стиля». Путинизм — это очень узкая, слабая рамка в этом смысле. Кремль пока ничего не смог прибавить к ядерному оружию и инерционному статусу члена пула стран — устроительниц мира после Второй мировой. Все это досталось ему от СССР. Ничего убедительного, никакой масштабной философии к этому не добавлено.

Безусловно, есть Дугин, есть Прилепин, есть аналог «фольксдойч» в образе «русского мира» и концепта «разделенного народа», есть инструменты гляйхшальтунга, то есть способы обеспечения «партийной лояльности», и другие узнаваемые элементы, которые можно квалифицировать как протофашизм, но все эти элементы, на мой взгляд, слишком нечетко стоят в повестке Путина. Кремль не в состоянии выстроить устойчивую мировоззренческую рамку, внутри которой фашизм смог бы начать «работать сам».

Путин обменял возможности экономического продвижения по всему миру (2005–2014) — а вместе с тем и возможности успешного идеологического закрепления своей модели на глобальном рынке идей — на абсолютно безнадежную модель «самоизоляции на почве ресентиментного антизападничества» (2014–2022). В 2005–2014 годах можно было предполагать, что путинизм разовьется в направлении концепции «новой Европы». Но сейчас уже ясно, что путинизм выбрал путь закрытия собственного «европейского проекта» и всех своих возможностей глобального продвижения. Я бы сказал, что это «тот же самый» политический режим, что и до войны 2022 года, просто окуклившийся и лишенный жизнеустроительной энергии и претензий на универсализм.