Статья экономиста Дмитрия Некрасова (Кипр), содержащая трезвый анализ экономической ситуации в России

Год назад, сразу после начала войны и введения первых санкций, большинство экономистов предсказывало скорый крах российской экономики, а жители Украины и выступающие против войны россияне, в этот крах искренне верили. Реальность очень сильно разошлась с прогнозами и ожиданиями. Для того, чтобы разобраться, почему так произошло, необходимо разделить данную проблему на две составляющих: субъективную, связанную с дефектами самих прогнозов и информационных пузырей, в которых они были популярны, и объективную, связанную с реальными процессами произошедшими в российской экономике за прошедший год.

1. Субъективное

1.1 Любой информационный пузырь строится вокруг той картины мира , в которую хочет верить большинство его участников (в нашем случае – скорый крах путинского режима). Люди предпочитают читать то, что им приятно, а СМИ заинтересованы в количестве просмотров. Поэтому даже новостная лента, доступная всем участникам пузыря, последовательно игнорирует новости, которые нарушают желаемую картину мира, и существенно раздувает значение новостей, которые данную картину мира поддерживают. (Сразу оговорюсь, в силу того, что пишу я для либерального информационного пузыря, то буду указывать на ошибки и искажения, происходившие именно в нем. При этом очевидно, что российский ура-патриотический информационный пузырь страдает теми же ошибками и искажениями, только в другую сторону).

В либеральном пузыре было множество публикаций о рекордных дисконтах к цене российской нефти в апреле 2022 или провальном сборе налогов летом 2022. И порядково меньшее число комментаторов отмечали последующее почти двукратное снижение дисконтов летом 2022 или рост налоговых поступлений осенью 2022. Ровно то же самое произойдет и с новостями про высокие дисконты и дефицит января 2023. Весной и то, и другое с очень высокой вероятностью снизится, однако об этом напишет гораздо меньше людей, чем о том, что они выросли.

Аналогичная история происходила с разговорами о масштабе эмиграции из России. И в первую, и во вторую волну комментаторы говорили о миллионах уехавших. Некоторые и вовсе о про 4 миллиона. Эта информация озвучивалась в СМИ кратно большее число раз, чем появившиеся недавно основанные на реальной статистике оценки демографов из которых максимальная – 700 тысяч, а реалистичные ниже полумиллиона.
В марте 2022 вся прогрессивная общественность с упоением следила за падением курса рубля. Множество умных и уважаемых мной людей предрекали 200 и 300 рублей за доллар. Как только рубль стал укрепляться, прогрессивная общественность стала упражняться, что «это искусственный курс, как в СССР 60 копеек». Т.е. интерпретация реальности, прямо противоречила наблюдаемым фактам. Количество подобных примеров бесконечно.

1.2 Помимо неравноценного присутствия в информационном пузыре реальных позитивных и негативных новостей о российской экономике, не меньшее значение для формирования общепринятого нарратива имел тот факт, что СМИ постоянно акцентировали внимание на заведомо малозначительных новостях либо на отдельных правдивых фактах, выдернутых из контекста и противоречащих наблюдаемым макро-тенденциям.

Можно вспомнить о том, как в первую половину 2022 года либеральные и украинские СМИ уделяли массу времени новости об ожидаемом российском дефолте, который изначально в принципе ни на что не мог повлиять, даже если бы случился. Или муссировали инфоповоды о том, что на каком-то российском предприятии задержали зарплату/уволили сотрудников, которые сопровождались подводкой от СМИ о грядущей гигантской безработице. И это несмотря на то, что фактически весь год вся доступная статистика свидетельствовала о росте занятости, сокращении безработицы и том, что задолженность по зарплате ниже уровней 2021 года.

1.3 Третьей линией постоянных искажений является индустрия «кликабельных» заголовков. Сегодня это стало едва ли не отдельной профессией. Заголовки не только для сюжетов и эфиров, но даже для статей в газете придумывают специально обученные люди (не автор), KPI которых — количество кликов. Очевидно, что потребители информации чаще кликают на новости, которые им приятны. А для СМИ это бизнес и возможность заработать. Если брать заголовки моих интервью последнего года и сравнить их с тем, что я по факту в этих интервью говорил, то более чем в половине случаев заголовки прямо противоречили смыслу мной сказанного. Особенно ярко это проявлялось в тех интервью, где я говорил про то, что российская экономика продемонстрировала удивительную устойчивость. Многие читают только заголовки.

Таким образом и потребители информации, и сами эксперты, делавшие прогнозы о российской экономике, постоянно находились в гигантской эхокамере, где все сигналы соответствующие желаемому
информационным пузырем многократно усиливались, а любые противоречащие желаемому данные или рассуждения последовательно фильтровались, часто с использованием ярлыка «кремлевской пропаганды».

1.4 Теперь перейдем к субъективным искажениям самих экспертов, чьи прогнозы не сбылись. Мы читаем преимущественно экономистов либерального толка, а они в массе своей негативно относятся к режиму Путина и сами хотят верить в его скорый крах по экономическим причинам, а потому склонны адаптировать свои прогнозы к тому, во что им хочется верить. Но это меньшая часть проблемы. Большая состоит в том, что в либеральном информационном пузыре лучше продаются прогнозы и тиражируются факты, свидетельствующие о скором крахе режима нежели о его долгосрочной устойчивости.

Большинство потребителей информации читают экономистов не для того, чтобы разобраться в реальности, а для того, чтобы найти подтверждения уже существующей у них картине мира. Это характерно для любого информационного пузыря. В «патриотическом» пузыре процветает анекдотичная фигура Хазина, который 25 лет предсказывает катастрофу американской экономики. Его прогнозы за этот период ни разу не сбылись (в комменте ссылка, где я разбираю лишь несколько набор примеров расхождения его прогнозов реальностью). Тем не менее многие тысячи людей «патриотических» убеждений продолжают его читать и верить в новые завиральные прогнозы просто потому, что идея краха американской экономики им приятна.

Деятели, аналогичные Хазину, процветают и в либеральном информационном пузыре. В течение последних 5-8 лет целый ряд «экспертов» неоднократно давал прогнозы о падении российского ВВП на 10-15% или нефтедобычи на 30%. (Как-нибудь не поленюсь сделать подборку из наиболее ретивых «прогнозистов» такого рода). Несмотря на то, что реальность неоднократно демонстрировала ошибочность суждений этих «экспертов», они и далее продолжают раздавать столь же нереалистичные прогнозы, а СМИ радостно тиражируют их просто потому, что такие прогнозы лучше продаются. При этом несбывшийся сегодня вчерашний прогноз легко забывается, ведь читателям так хочется верить в приятный сегодняшний. Спрос определяет предложение, и если интервью с предсказанием падения ВВП на 15% заведомо наберет больше просмотров, нежели интервью с предсказанием падения на 1%, то ориентированные на дешевую популярность эксперты неизбежно будут выдавать все более катастрофические прогнозы.

Часть экспертов, так же как и СМИ, мотивированы в первую очередь ростом числа подписчиков и хайпом, а хайпа тем больше, чем более радикальный прогноз ты дашь. Если ты годами повторяешь прогнозы, что Путин завтра умрет, американская экономика завтра рухнет, или добыча нефти в РФ упадет на 30%, эти прогнозы годами не сбываются, но сотни тысяч благодарных слушателей им внимают, а десятки журналистов обращаются с просьбой дать комментарий, то почему бы не продолжать повторять те же безосновательные прогнозы, если они увеличивают число просмотров?

Но давайте предположим, что эксперт добросовестный и количеству слушателей предпочитает качество. И вот, включаясь в прямой эфир, он видит сюжет-подводку к своему интервью, где все факты либо прямо не соответствуют действительности, либо выдернуты из контекста. В такой ситуации возникает выбор: начать с того, чтобы объяснить журналисту, что он дает недобросовестную подводку, или искать те утверждения, с которыми можно согласиться. Даже если эксперту не важно, позовут ли его в следующий раз на эфир, чисто психологически комфортнее выбирать компромиссные, а не конфликтные линии разговора.

Таким образом, мы имеем самоподдерживающийся контур, где, с одной стороны, зритель предъявляет спрос на информацию и прогнозы определенной направленности, деформируя тем самым поведение экспертов и журналистов. С другой стороны, недобросовестное предложение со стороны СМИ и экспертов также воспитывает спрос соответствующего качества. Так и живем в эхокамере.

1.5 Помимо когнитивных искажений, обусловленных wishfull thinking и стремлением к более высоким просмотрам, на экспертов влияли и проблемы профессионального свойства. Весь предшествующий опыт большинства экспертов был связан с анализом экономических реалий и взаимосвязей мирного времени, а потому им сложно было предвидеть поправки, которые приходится делать в условиях военной экономики.
Мало кто учитывал в своих прогнозах увеличение спроса со стороны государства и то, какие мультипликаторы он обеспечит. Произведенный и выпущенный снаряд, восстановленный дом в Мариуполе или инвалидная коляска сделанная для получившего ранения солдата – все это дополнительный плюс к ВВП. Не увеличивающий благосостояние простых россиян, однако сильно улучшающий общую статистику.

Экономисты в массе своей пытались оценить масштаб падения ВВП в результате санкций, полностью игнорируя его рост в результате дополнительного госзаказа. Аналогичным образом, например, в области безработицы многие прогнозировали лишь понятное, исходя из предшествующего опыта, сокращение рабочих мест, полностью игнорируя такие факторы, как мобилизация, действующие на рынок труда в противофазе. Да и в области самих санкций все сосредоточились на тех их аспектах, которые играют в минус российской экономике, игнорируя работу компенсаторных механизмов, которые местами и правда сыграли в плюс (не в той мере, как виделось ура-патриотам, но отдельные примеры вроде роста внутреннего туризма оказались довольно масштабными).

1.6 Вот уже 8 лет я с завидной регулярностью пишу на тему «когда у Путина кончатся деньги» и «скоро ли произойдет катастрофа российской экономики». Поскольку писал я преимущественно для российской оппозиционной и украинской публики, которая хотела услышать, что данные события произойдут скоро, то история моих построений регулярно повторяло одну и ту же схему. Сначала я брал максимально пессимистичные для российской экономики допущения (из хоть немного приближенных к реальности). Делал из них вывод, что вероятность экономической катастрофы на обозримом горизонте времени стремится к нолю. Читатели обвиняли меня в приукрашивании действительности и работе на Кремль. Однако по прошествии лет оказывалось, что в реальности российская экономика переживала внешние шоки гораздо успешнее, нежели самые оптимистичные из изложенных мной прогнозов («про себя» я всегда был еще более оптимистичен, но приходилось делать поправку на ожидания публики).

В 2017, когда все в Киеве были уверены, что крах российской экономики случится вот-вот, я по заказу «Украинского института будущего» даже сделал большой доклад на данную тему с эконометрической моделью, на основе которой рассчитывались различные сценарии.

Поскольку заказчик хотел увидеть параметры краха, а модель их упорно не находила, в 2017 году для моделирования катастрофы мне пришлось принять заведомо невероятные допущения, что следующие 5 лет нефть будет в среднем 20 долларов за баррель, а российские монетарные власти допустят все ошибки, которые только возможно. И даже при подобных допущениях сценарий выглядел не очень катастрофично. Забавно, но ряд публикаций об этом докладе тоже вышли с заголовками про крах российской экономики.

И в первые месяцы пандемии и в первые месяцы войны я снова был в числе главных оптимистов. В частности, 24 марта 2022, когда большинство экономистов писало про спад кто в 15%, а кто в 30% ВВП я написал: «падение ВВП 2022 никак не может быть более 10% ВВП по году. Я и 8% спада очень сильно удивлюсь», что вызвало бурю обвинений в работе на Кремль.  Реальное падение ВВП согласно Росстату составило 2,1%.

Полагаю следующий раунд моих прогнозов пройдет по той же схеме.

2. Объективное

2.1. Для начала следует сказать пару слов о тенденциях развивавшихся в течении нескольких предвоенных лет, ибо многое из происходившего ранее является причиной происходящего сегодня.

Экономику можно анализировать с точки зрения различных критериев: того, насколько динамично она развивается, как высока в ней производительность труда и доля в ВВП продукции высоких переделов, каков уровень доходов населения. Во всем перечисленном России последних 8 или даже 15 лет похвастаться нечем. А можно смотреть на экономику с точки зрения разнообразных критериев устойчивости и запасов прочности. И в этом отношении российская экономика образца 2021 года существенно превосходила другие крупные экономики, а также саму себя образца 2014 и тем более 2008 года. Данный вывод можно получить, применяя любые критерии, обычно использующиеся МВФ и иными международными организациями для стресс-тестов устойчивости экономики.

Баланс бюджетных доходов и расходов, пусть и колебался вслед за ценами на нефть, но на долгосрочном горизонте сводился с профицитом. На фоне устойчивых дефицитов и наращивания долга подавляющим большинством стран мира, российское правительство копило резервы даже в эпоху пандемии. Госдолг РФ составлял на конец 2021 года 18% ВВП, текущих 76% ВВП в Китае, 129% в США, 262% в Японии и 109% в среднем по ОЭСР. Долг домохозяйств в процентах к ВВП составлял 21% в России, при 62% в Китае, 78% в США и 132% в Швейцарии (половина стран ОЭСР в диапазоне 50-80%). Задолженность частного и финансового сектора пусть и не отличалась столь заметно, но также была ниже, чем в подавляющем большинстве сопоставимых стран.

Более десятилетия положительное сальдо внешней торговли колебалось в диапазоне 5-10% ВВП. Это не мировой рекорд, но в разы больше, чем у других крупных стран. В отношении к ВВП это в 2-3 раза больше чем в главных мировых мастерских — Германии и Китая.

В результате чистая международная инвестиционная позиция РФ (т.е. разница между всеми долгами иностранцами и иностранными инвестициями в РФ с одной стороны, и всеми кредитами, выданными иностранцам и инвестициями сделанными за рубеж, с другой) составлявшая на начало 2008 года минус 150 млрд, на начало 2014 года была уже плюс 130 млрд, на начало 2021 года превышала 500 млрд долларов. В процентах к ВВП в этой номинации лидируют страны вроде Кувейта или Сингапура, но если сравнивать с крупными экономиками то по данному параметру Россия уступала лишь Германии и Японии имея вдвое большую (в %ВВП) позицию, нежели Китай. Даже после ареста значительной части российских международных резервов оставшаяся часть кратно превосходит любые существующие коэффициенты достаточности резервов.

Таким образом, при анализе того, почему российская экономика оказалась столь устойчивой в 2022 году, нужно отталкиваться от понимания одного простого факта: в течение нескольких лет при стагнации ВВП и падении реальных располагаемых доходов населения (а во многом и благодаря им) запас прочности российской экономики в отношении внешних шоков возрастал практически по любым измеряемым показателям.

2.2 Второй точкой, важной для понимания происходящего, является изменение условий российской внешней торговли в 2022 году. Россия традиционно сильно зависит от цен на углеводороды, и рост/падение российской экономики часто являются простым следствием их изменения. Среднегодовая цена Urals, даже с учетом вызванных санкциями дисконтов, составила в 2022 году 76 долларов за баррель, против 69 в 2021 и 42 в 2020. Если бы не санкции, эффективная цена была бы чуть выше 90 долларов, что при мирном развитии событий гарантировало российской экономике рост в диапазоне 3-5% ВВП.

Даже с учетом санкций, сокращения экспорта газа и других связанных с войной явлений экспорт товаров и услуг достиг в 2022 абсолютного максимума за весь период наблюдений в 628 млрд долларов. Импорт напротив просел, пусть и всего на 9% в ценовом выражении, гораздо меньше, чем прогнозировало большинство аналитиков даже осенью 2022. (Резонно предположить, что в физическом выражении импорт сократился гораздо сильнее: в районе 15-17%. Сказались наценки за логистику и схемы по обходу санкций.) В результате положительное сальдо внешней торговли выросло в 1,7 раза, достигнув фантастических 282 млрд долларов. И это тоже абсолютный рекорд.

Из данного факта следует две линии последствий. Во-первых такой значительный профицит внешней торговли позволил профинансировать как бегство российского капитала, так и массированную распродажу иностранными инвесторами активов в РФ, которую можно оценить примерно в 200 миллиардов долларов. Если бы нефть стоила на 20 долларов дешевле, последствия такой распродажи как для российской финансовой системы, так и для стабильности курса рубля было бы гораздо более драматичными.

Во вторых, подобные параметры внешней торговли сильно повлияли на показатели ВВП, в расчете которого учитывается т.н. «чистый экспорт» (т.е. разница между экспортом страны и ее импортом. Если страна экспортирует больше, чем импортирует, то разница добавляется к сумме ВВП, а если импортирует больше, чем экспортирует, то вычитается). Чистый экспорт России 2022 составил 12,5% ВВП против 9,6% ВВП в 2021 году. Это значит, что изменение условий торговли и баланса операций добавило к российскому ВВП 2,9%, чего большинство экономистов в марте 2022 предвидеть не могли. В тот момент излишняя вера в эффективность санкций, напротив, заставляла большинство аналитиков ожидать уменьшения российского экспорта.

2.3. Следующим по важности фактором стал рост государственных закупок, интервенций и инвестиций как в чисто военных, так и в общеэкономических целях. В отсутствие итоговых данных по году (которые не факт, что обнародуют в полном объеме) рост спроса, предъявляемого экономике со стороны государства можно оценить в диапазоне 2-2,5% ВВП. И Это еще 2,5% роста экономики, которые многие экономисты не учли в своих расчетах годичной давности.

Данный дополнительный спрос характеризовался двумя важными параметрами. Во-первых мультипликатором. Каждый рубль дополнительного спроса создает разное количество дополнительного ВВП, ведь бизнесы, удовлетворившие данный спрос, могут потратить свою прибыль допустим, на инвестиции, добавив к первому рублю спроса дополнительный спрос второго порядка. С другой стороны, доля импортных комплектующих, использованных для удовлетворения первичного спроса, из мультипликатора вычитается. Поэтому, например, 1 рубль спроса в 2010 году с учетом импорта давал в текстильной промышленности мультипликатор 0,65; сельском хозяйстве 0,75; в строительстве 1,29; а в производстве железнодорожного транспорта 1,53. Иными словами, если государство раздаст 1 млрд пенсионерам, которые сразу потратят этот миллиард на свое типичное личное потребление, то этот 1 миллиард конвертируется в плюс-минус 0,8-,09 млрд дополнительного ВВП. Если же государство на тот же миллиард закупит танков (особенно с небольшим объемом иностранных комплектующих) или закажет строительство бункера, то это вызовет рост ВВП на 1,3-1,5 миллиарда.

Это еще один пример, иллюстрирующий, что в условиях войны ВВП и реальное качество жизни населения могут двигаться в противоположных направлениях. Однако на итоговые показатели ВВП указанный фактор повлиял сильно.

Вторым значимым последствием наращивания государством расходов в условиях войны стало снижение неравенства и перераспределение доходов от верхних доходных групп к нижним. Для жителя деревни из Тывы зарплата в армии или выплаты по ранению/смерти (для семьи) — это существенный рост текущих доходов. Для предпринимателя или высокооплачиваемого специалиста из крупного города это потеря дохода, не говоря уже о качестве жизни. Доля подорожавшего импорта в потреблении жителя бедной деревни также значительно ниже, нежели в потреблении представителя верхнего среднего класса. Статистики по году пока нет, но данные за 9 месяцев свидетельствовали о том, что наибольшие потери в доходах произошли у верхних 10%, а нижние 10% по были единственными, чьи реальные доходы выросли. По итогам 2022 года следует ожидать, что реальные доходы нижних 20-30% населения незначительно выросли даже с учетом инфляции.

При этом потребительское поведение верхних и нижних доходных групп существенно отличается. Верхний средний класс с большей вероятностью выводит из страны деньги или эмигрирует сам. Ему есть куда сокращать потребление, и заметная доля этого потребления приходится на импорт и поездки за рубеж. Самые бедные и так находились на грани выживания, поэтому большая часть прироста их доходов сразу конвертируется в конечный потребительский спрос, большая часть которого удовлетворяется отечественными товарами и услугами.

У всего этого есть множество долгосрочных отрицательных последствий, снижение количества и качества инвестиций, качества человеческого капитала, искажение стимулов и т.д. и т.п. Однако на формальные показатели ВВП и даже на вполне реальное производство некоторых российских гражданских отраслей данные факторы в течение войны будут действовать исключительно в плюс.

Чтобы завершить разговор про ВВП и экономистов, неверно предсказавших его изменение, приведу следующее объяснение своего собственного прогноза. Год назад я сказал, что «и 8% спада очень сильно удивлюсь», и это было ближе к действительности, чем большинство прогнозов сделанных в тот момент, однако между 8% и реально наблюдавшимися 2,1% спада лежит такая пропасть, что, очевидно, я тоже ошибся в оценке влияния событий на ВВП.

Как и большинство аналитиков я излишне увлекся оценкой того, насколько в результате войны и санкций могут сократиться те отрасли, которые от них пострадают, недооценивая факторы роста ВВП, связанные с теми же санкциями и войной.

В то же время, с учетом перечисленных выше факторов, можно говорить о том, что в 2022 году в российской экономике одновременно произошло: итоговое сокращение ВВП по предварительным оценкам Росстата на 2,1%, рост ВВП вследствие роста чистого экспорта на 2,9% и рост ВВП вследствие роста спроса предъявляемого государством на 2-2,5%* мультипликатор > 1. Иными словами, падение «мирной части» ВВП в результате санкций и войны составило около 8%, но порядка 5,5% из них были компенсированы другими факторами.

2.4. Если в отношении прогнозов падения российского ВВП пусть и в разной степени ошиблись все аналитики (и прогноз столь многофакторного параметра – штука сложная), то в отношении прогнозов уровня безработицы эксперты год назад четко разделились на тех, кто потрудился хоть немного изучить исходную статистику, а потому говорил, что безработица не является существенным риском для российской экономики, и тех, кто не утруждал себя изучением фактуры и просто экстраполировал свои ожидания об общей экономической динамике на рынок труда.

Для того, чтобы год назад понимать, что существенный рост безработицы в России (в целом) невозможен, не нужно было знать о грядущей мобилизации или обладать какими-то специализированными навыками за пределами арифметики (отдельные региональные или отраслевые всплески, проблемы моногородов и прочее подобное, на среднестатистическую картину безработицы влияют слабо).

Динамика числа россиян в трудоспособном возрасте (если учитывать их по единой методологии) последние годы была ужасающей просто в силу демографических тенденций: трудоспособное население сокращалось на несколько сотен тысяч человек в год. В 2022 году численность россиян в трудоспособном возрасте и вовсе сократилась на 800 000 человек (!!!) и вряд ли сильно больше 100 000 из них связаны с чисто военными потерями. Большая часть – демографическое эхо совсем другой войны.

В условиях подобной обвальной демографии, даже если бы трудовые ресурсы не отвлекались на войну с Украиной, нефть бы стоила дешево, а во всем мире разразился бы жесточайший экономический кризис. Даже в этом крайнем случае сочетания всех возможных негативных факторов крайне опрометчиво было бы прогнозировать в России заметный рост безработицы. Если физическое сокращение рабочей силы за год составляет ¼ от и так незначительного по мировым меркам количества безработных, то безработица — последняя проблема, которой стоит опасаться.

В реальных условиях при прогнозировании развития рынка труда следовало бы дополнительно задаться вопросом: «Как часто в мировой истории безработица росла во время войны?» Как правило, воюющие страны, напротив, испытывают проблемы с дефицитом рабочей силы. Государство забирает трудоспособных мужчин в армию, загружает оборонную промышленность заказами, приобретает дополнительные транспортные медицинские и прочие услуги. Сегодня мы знаем, что только мобилизовано было более 300 000 работоспособных мужчин. При этом даже самые максимальные оценки потерь рабочих мест от ухода из России иностранных компаний (сделанные в паническом марте и не учитывавшие наем высвободившегося персонала всякими «Вкусно и точка») давали цифру в 350 000 потенциальных потерь рабочих мест, которая и близко не реализовалась.
При этом надо понимать, что российская статистика не умеет отличать уехавших за границу на время от эмигрировавших навсегда, и в указанных 800 тысячах убыль населения от эмиграции за 9 месяцев оценивалась Росстатом всего в 20 000 человек. Уехало очевидно, больше. Т.е. к 800 тысячам посчитанной естественной убыли следует прибавить потерю для рынка труда еще 200-300 тысяч эмигрантов (за вычетом тех, кто продолжает удаленно работать на российские компании). Итого с учетом мобилизованных и нанятых силовые структуры сокращение рабочих рук в экономике могло составить до 1,5 миллионов человек.

Помимо всего этого, Россия десятилетия являлась крупным импортером рабочей силы, хотя и лишившейся за время пандемии части трудовых мигрантов. Именно из таких стран в любые кризисы возвращаются трудовые мигранты, смягчая кризис на рынке труда. А сверх к тому сотни тысяч эмигрировавших трудоспособных россиян. В общем, логика прогнозов о росте безработицы была мне искренне непонятна даже в паническом марте 2022, а эксперты, рассуждавшие о ней летом, просто сознательно игнорировали реальность.
По факту число безработных снизилось за год на полмиллиона человек, достигнув абсолютного исторического минимума в 3,7%. Для понимания значения данной цифры ряд теорий считает безработицу 5% ситуацией полной занятости, а ее падение ниже данного уровня показателем дефицита рабочей силы, даже в такой гибкой и эффективной экономике как США. В России с ее резкими региональными диспропорциями ситуация полной занятости соответствует 6-7% безработице по стране. Все что ниже – однозначно свидетельствует о дефиците рабочей силы. И источники его восполнения крайне ограничены.

Российская Федерация на долгие годы обречена быть страной с острым недостатком рабочей силы, а в течение войны — в наиболее острой форме. Именно этот фактор будет подстегивать рост зарплат в конкурентных секторах, а также сопряженный с ним рост инфляции.

2.5. Про гибкость и адаптивность российского бизнеса, привыкшего выживать во всевозможных кризисах, сказано и без меня много. Не могу пропустить этот факт, но и повторять общие места смысла не вижу.
Несмотря на многолетние усилия коопрератива “Озеро”, российская экономика осталась во многих отношениях рыночной. Даже если где-то внутри этой системы уже окаменели убивающие инициативу административные вертикали монополий, на фронтире их взаимодействия с внешним миром, а также в сфере обеспечения потребительского рынка, продолжают размножаться, мутировать и выживать в любых условиях бесчисленные прокладки и схемотозы, часто созданные менеджерами тех самых омертвелых монополий и чиновниками в собственных корыстных интересах. Эта среда (прослойка), до сих пор функционирующая в стиле 90-х, еще долго будет обеспечивать необходимую гибкость и способность адаптироваться к внешним шокам деградирующей базовой структуре, на которой она одновременно паразитирует.