Гасан Гусейнов. ЗАКОН О ЯЗЫКЕ, ИЛИ ЗАЧЕМ ЗВЕЗДАМ ШУТОВСКИЕ КОЛПАКИ?

Кибернетику изгнали как «буржуазную лженауку» и переименовали в науку об управлении (нашли аналог в нормативном словаре). Но потом на язык махнули рукой, и в первое постсоветское десятилетие благодетельная американская техника въехала в русский мир на своих гаджетах и дивайсах. Потому и въехала так быстро и плавно, что народ заждался.

Жизнь завертелась с такой силой, что слова — русские и иностранные — пошли вприсядку даже у государственников. Русское слово «совет» убрали за то, что оно такое все советское-советское, а «думу» вернули — как русское-русское. А поскольку заодно и все дореволюционное тоже вдруг стало русским-русским, то и «губернатор» вдруг нарисовался во главе области, а в городах появился «мэр». Как такое было возможно, может спросить наблюдатель, в стране, где давным-давно были слова «городской голова» или «градоначальник»? А вот так. Русский человек любит иностранное. Это вам и Лесков подтвердит. Да и Толстой с Достоевским тоже. Только Солженицын насупится. Но кто же их теперь спросит.

Единственное, чего русские люди не любят и постоянно нарушают, это норма. Собственно, даже любимое русское слово для описания течения жизни — «нормально» — означает на самом деле только одно: «терпеть можно», «могло бы быть и хуже», «сойдет и так». Само же слово «норма» и понятие нормы в этом смысле является глубоко, до рвоты иностранным. Даже никогда не читавшее романа Владимира Сорокина «Норма» большинство русских людей это понимает, хоть и не может высказать, потому что не читало романа Сорокина, а потому принуждено продолжить свой скорбный путь.

Как и русское слово «закон», иностранное слово «норма» ровным счетом ничего для современного гражданина Росфедерации не значит. Как и слово «федерация», кстати говоря. Закон — что дышло… Международное право — в мусорной корзине. Нормой жизни стала война. Но сейчас не об этом, хотя, конечно, хочется понять, что же заставляет законодателей распалять в себе безумие.

Вернемся к ненормативной лексике. Выказаться о чем-то ненормативно — значит сказать правду. Сказать то, что и как ты думаешь на самом деле. И вот как раз эти слова запрещены по закону. Легко сказать, мол, едали мы этот закон. Теперь к ненормативной лексике приравнены по части беззаконности иностранные слова, для которых в закромах русских нормативных словарей языке есть эквиваленты. Они же — соответствия.

Закон о защите русского языка является, таким образом, расширением большой федеральной программы импортозамещения. Поскольку умер Владимир Жириновский, позабылись и его предложения заменить президента правителем или еще каким-нибудь наименованием. Но открылось поле для коллег покойного по Думе.

Все слова русского государственного заиграли новыми красками на этом покрытом инеем поле.

«Проект федерального закона вводит такие понятия, как нормативные словари, нормативные грамматики и нормативные справочники, фиксирующие нормы современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации».

Слово ненормативный все-таки куда содержательнее слова нормативный.

«Не допускается употребление слов и выражений, не соответствующих нормам современного русского литературного языка (в том числе нецензурной брани), за исключением иностранных слов, которые не имеют общеупотребительных аналогов в русском языке и перечень которых содержится в нормативных словарях».

Ясное дело, нормативные словари, нормативные грамматики и нормативные справочники не содержат никаких сведений о нашей ненормативной лексике, о правилах, прочных, но гибких, употребления некоторых междометий, восклицаний и вопрошаний, — тех правилах, которые неведомы уже не только иностранцам, жаждущим приобщиться к мрачным глубинам русского слова, но и молодым носителям русского языка, отрезанным от ненормативных словарей Плуцера-Сарно или Василия Буя, но наслышанным все-таки о таинственном русском мире, в котором говорят по-русски внутри попирающего человеческие нормы текущего государства российского.

Да, Закон о защите языка не в безвоздушном пространстве принимается. Депутаты Госдумы второй год уже убивают своими единогласно принятыми решениями и законами украинцев, в том числе русскоязычных. Плохо вяжутся рассуждения о защите русского языка с целенаправленным массовым уничтожением носителей русского языка — и как государственного, и как языка межнационального общения, и как родственного.

Надо сказать, что в отличие от единогласного одобрения нападения на Украину в парламенте все-таки возникли некоторые разногласия по вопросу о запрете иностранщины.

«Сенатор Людмила Нарусова высказалась против принятия закона об ограничении заимствования иностранных слов в русском языке. Политик отметила, что документ разрабатывался для ограничения использования в русском языке явных англицизмов и нецензурных слов, однако, по ее мнению, „списка таких ограничений нет“. Обращаясь к главе Совфеда Валентине Матвиенко, Нарусова отметила, что слова „спикер“ и „президент“ также иностранного происхождения. На что Матвиенко отреагировала, что она „председатель Совета Федерации“.

В свою очередь сенатор Елена Мизулина напомнила, что в юриспруденции 90% слов имеют латинское или греческое происхождение. Матвиенко подчеркнула, что тема русского языка глубокая, и выразила понимание высказываемым сенаторами сомнениям. „Но с чего-то надо начать. Этот закон — это призыв, у нас есть государственный язык, который должен быть защищен. При всем несовершенстве закона нужно его поддержать“, — считает парламентарий».

Вот оно как, оказывается. «Закон — это призыв!» И принимают его сенаторы, потому что у них есть государственный язык, который должен быть защищен. При внимательном чтении закона выясняется, что действие его распространяется не только на служителей государства, но и на систему образования, на СМИ и публичные выступления. Но здесь их может подстерегать ужасная ловушка.

Люди, единогласно принимающие решение о нападении на соседнюю страну с целью расширения внешней территории русского мира, решают ограничить внутреннюю территорию этого мира собственными представлениями о норме и нормативности. А представления эти довольно загадочные. Я, например, готов поспорить на бутылку, что председательница Совета Федерации В. Матвиенко, политическая звезда, как было некогда написано на дверях московского ресторана «Арагви», «высшей наценочной категории», так вот эта самая высокопоставленная политическая звезда из тех, что обсуждали закон, как только отойдет от микрофона, явно ведь достает свой, пусть небогатый, но такой родной ненормативный лексикон. Да и как не опохмелиться русской нецензурщиной после всего случившегося за этот год!

Ведь это же обидно до чертиков. Делегация РФ покинула заседание Парламентской ассамблеи Совета Европы после того, как кто-то из парламентариев отправил их по известному адресу «русского корабля». На чистом русском языке. Хотя аналоги этого слова имеются во всех других языках, не только европейских. Зачем же он так обидно по-русски?..

Но председательница Совета Федерации абсолютно права — «тема русского языка глубокая». Вот почему так важно понять, зачем, за каким таким спасательным буем ринулись российские парламентарии в пучину этой темы почти ровно через год после единогласно поддержанного ими братоубийства и людоедства?

Все в мире взаимосвязано, и отделившись от мира на внешнем контуре — торговли, сотрудничества, человеческого общения, — текущая Российская Федерация должна избавиться от западного влияния и изнутри. А язык наш русский, к сожалению, все еще слишком свободен. И, как бы так поаккуратнее выразиться, слишком иностранен для парламентариев, слишком чужд им своею сложностью, многослойностью и многогранностью. Куда ни ткни — от азбуки нашей греческо-еврейской до словаря юридического, от английского научного до итальянского музыкального, от немецкого технического до французского культурного, — ну ведь куда ни ткни, аналогов нет! И нормы нет. Одна свобода. Вот и пришлось людоедам спрятаться под шутовской колпак и проглотить язык.