Сергей Чупринин. ЧИЧИБАБИН (ПОЛУШИН) БОРИС АЛЕКСЕЕВИЧ (1923-1994)

 

«Есть три беды, три горя, от которых не зарекаются: война, тюрьма, сума. Борис Чичибабин в своей жизни прошел через все эти три тяжких испытания».

Так начинает воспоминания о своем покойном муже Л. Карась-Чичибабина. И действительно, едва поступив на исторический факультет Харьковского университета, Ч. (тогда еще Полушин) был призван в действующую армию, а, когда после демобилизации он попытался стать студентом харьковского филфака, в июне 1946-го его арестовали.

За уже подписанные материнской фамилией такие, к примеру сказать, стихи: «Пропечи страну дотла, // Песня-поножовщина, // Чтоб на землю не пришла // Новая ежовщина!», — которые следствием справедливо были расценены как антисоветская агитация. Почти два года на Лубянке, в Бутырской и Лефортовской тюрьмах, три года в Вятлаге – время, не прошедшее даром, потому что в заточении родились «Красные помидоры» и «Махорка», другие стихотворения, навсегда ставшие визитной карточкой поэта.

Вернувшись в Харьков летом 1951 года, об их публикации Ч., естественно, и не помышлял, работал то там, то сям, пока, закончив бухгалтерские курсы, не приобрел наконец профессию, которая долго станет его кормить: сначала в домоуправлении, потом в грузовом таксомоторном парке. Из рук в руки пошли стихи, дерзко антисталинские, согретые гражданским негодованием, пылким сочувствием к судьбе крымскотатарского и еврейского народов, а что-то, по преимуществу для Ч. случайное и нехарактерное, с годами стало даже проникать в печать (Знамя, 1958, № 11, еще за подписью Б. Полушина; Новый мир, 1962, № 5), собираться в книги: «Радость» (М., 1963), «Мороз и солнце» (Харьков, 1963), «Гармония» (Харьков, 1965), «Плывет “Аврора”» (Харьков, 1968).

Ценил их поэт, прямо скажем, невысоко: «При желтизне вечернего огня // Как страшно жить и плакать втихомолку. // Четыре книжки вышло у меня. // А толку?»

Тем не менее возникла репутация. Поначалу, вернее, две репутация. Одна официальная: всего лишь один, мол, из русских поэтов Украины, так что в августе 1964 года его допустили к руководству литературной студией при ДК работников связи и автошосдора, а в 1966-м даже приняли в Союз писателей. Но была и другая – основанная на стихах, что бродили в самиздате, удостоверенная высокими оценками, какими их удостоили С. Маршак, И. Эренбург, Б. Слуцкий, Л. Пинский, Г. Померанц, А. Галич, Б. Окуджава, А. Шаров, Е. Евтушенко, иные взыскательные читатели.

Долго держаться это шаткое равновесие, разумеется, не могло. Так что в том же 1966 году Ч. от руководства литобъединением отстранили и следить за ним стали уже в открытую. Начиналось время «сумы», постылой работы счетоводом в трамвайно-троллейбусном управлении (1966-1989). И начиналось время осознанного освобождения от всех и всяческих иллюзий, уже открытого противостояния правящему режиму: этот «уход из дозволенной литературы, — говорит Г. Померанц, — был свободным нравственным решением, негромким, но твёрдым отказом от самой возможности фальши».

Понятно, что доступа к печатному станку Ч. лишили в отместку на добрых двадцать лет, а харьковские письменники в 1973 году дружно исключили его из Союза писателей. Только и осталось, что редкие публикации в эмигрантских журнал «Глагол» (1977, № 1), «Поиски» (1979, № 1), «22» (1979, № 9), «Континент» (1983, № 35) да всё расширяющийся (впрочем, за счет эмиграции и сужающийся) дружеский круг, в котором находили понимание и сам Ч., и его зрелые стихи.

А что касается массовой аудитории, то она, казалось бы, потеряна навсегда: «В чинном шелесте читален // или так, для разговорца, // глухо имя Чичибабин, // нет такого стихотворца».

С этим выпадением из публичного литературного пространства Ч. вроде бы даже свыкся и, когда пошла перестройка, долгое время, — как рассказывают, — сопротивлялся предложениям разослать свои стихи по редакциям и уж тем более подать заявление о восстановлении в Союзе писателей. Однако друзья и почитатели были настойчивы, так что одно за другим пошли выступления в библиотеках, Домах культуры, больших концертных залах, и все триумфальные, пошли со второй половины 1987 года наперебой подборки в «Огоньке», «Литературной газете», «Новом мире», «Сельской молодежи», «Дружбе народов», «Юности», «Знамени», «Трезвости и культуре», иных всяких журналах. И в Союзе писателей его восстановили так же единодушно (1988), как исключали, и Государственную премию СССР выдали за год до того, как этому самому СССР распасться (1990), и появилась возможность ездить с чтением стихов не только по стране, но и по миру: Италия (1989), Германия (1990), Израиль (1992, 1994).

И книги, конечно же, долгожданные книги: «Колокол» (М., 1989); ««Мои шестидесятые» (Киев, 1990), «82 сонета + 28 стихотворений о любви» (М., 1994), «Цветение картошки» (М., 1994).

Слишком, скажете вы, позднее признание? Да, позднее, но как же все-таки хорошо, что поэт успел его увидеть и пережить.
Мог бы и не дождаться.

Соч.: Благодарствую, други мои… Письма. Харьков: Фолио, 2002; Собрание стихотворений. Харьков: Фолио, 2009; В стихах и в прозе. М.: Наука // Лит. памятники, 2013; Уроки чтения: Из писем поэта. М.: Время, 2013; Избранные стихотворения. Харьков: Фолио, 2013; Сияние снегов. М.: Время, 2015; Всуперечь потоку: Стихотворения. Статьи. Эссе. М.: Росток, 2018.
Лит.: Борис Чичибабин в статьях и воспоминаниях. Харьков: Фолио, 1998; Фризман Л., Ходос А. Борис Чичибабин: Жизнь и поэзия. Харьков: Консум, 1999; Материалы Чичибабинских чтений (1995-1999). Харьков: Фолио, 2000; Остапенко И. Мир Чичибабина. Симферополь: Крымучпедгиз, 2001; Материалы Чичибабинских чтений (2000-2002). Харьков: Эксклюзив, 2002; Рахлин Ф. О Борисе Чичибабине и его времени. Харьков: Фолио, 2004.