Анатолий Головков. КОЛОДЕЦ

 

Колодец рыли немцы.

Они шестой год в плену.

Ходили слухи, что вот-вот отправят домой. Поэтому немцы казались услужливы. Хоть коряво, но говорили по-русски. И под губную гармошку пели «Катюшу»: газцветалы яблоны унд гыушы.

А что? Если табак кончился или молока попросить — заговоришь хоть по-китайски. Хотя кормили немцев как своих. Каша пшённая, так с маслом, борщ — так с мясцом на кости и при жирке.

Начинался колодец так.

Летом, — на другой день после Стратилата, — пришли мужики, колодезники из Горушек. С петухом за пазухой. Выпустили петуха, стали смотреть. Петух побродил, поворчал. Мужики курили хмуро.

— Да чтоб тебя!

И вдруг замер, землю лапой заскрёб.

— Туточки вода. И по всему — не глыбоко.

Отец смеялся, поправляя гимнастерку под портупеей.

— Двадцатый век, а вы как при царе Горохе! Какой еще Стратилат?

Но рыть разрешил.

Конвой курил махорку, автоматы на коленях. Мы с сестрою торчали рядышком.

— А вдруг они сбегут?

Повариха тетя Надя отвечала:
— А куда им бегти-то? Некуда больше бегти! Почитай, набегалися за войну, делов понаделали!

Мы не унимались:
— А если в райцентр убегут, дядя сержант?
— Ну, в Невель. Прыг в вагон — а их цап-царап! И обратно! Пущай роють!

Работали немцы аккуратно.

Поднимут землю в ведре, на носилки, умнут, чтоб ни крошки не упало, отнесут в сторонку, на брезент.

Отец хотел выложить стенки кирпичом.

Подрядчик спорил:
— Сырость пойдет, зима-лето, повалятся. И не по-нашему это.

— А как же, Николай Савельич?

— Сруб соберем. Лишь бы не горька пробилась вода: железа в глине до хрена.

Навезли бревен, явились плотники сруб ладить, полетели щепки осины — ароматные, сладкие.

А из ямы колодезной уже кричат:
— Вассер, вассер!.. — Вода пошла.

Не пошла, нарвались на ключи — попёрла!

Отец уже не мешал.

Сладили сруб, опустили веревками. И как велел колодезник, гораздо ниже уровня воды.

Закончили, отсосали насосом, пока грязь не сошла.

Опустили первое ведро.

…Вкус этой воды как забыть? И не знаю, с чем сравнить. Причем, из стакана — не то. А вот ведро на цепи подымешь, туда мордаху опустишь, как конь. И пьешь, пьешь, пьешь.
Серебро живое, мать честная!

Старухи из деревни приходили набрать свежеколодезной.

Говорили, кака-така горька? Не горька вовсе! Чай из нее в самоваре — мёду не надо, сам сладкий. А хворь какая, коленка болит, приложишь, к утру уляжется.

А к душе приложишь — и на чужбине беду отведет.

Вот какая осталась надежда.

Да хоть такая, и слава Богу!

2019