Алла Боссарт в связи с днём рождения Юлия Кима

Когда Юлику нашему Киму, в Советском Союзе известному как Михайлов, исполнялось 75, я написала ему вот какой стишок.

Рифмующий легко и смачно,
поющий смачно и легко –
куда ты скачешь, вечный мальчик,
неуловим, как Сулико?

Мы все вокруг тебя стареем,
тебя лишь время не берёт.
Твои веселые хореи
(читатель рифмы ждет «Корея»?
Ну на, возьми ее скорее!),
как санки, мчат тебя вперёд.

А мы, заложники матраса,
сидим и смотрим из щелей
на эту солнечную трассу,
на твой божественный бобслей.

Прости нас, слабых и безвольных,
за наш обломовский режим,
за то, что рифмою глагольной
мы часто, видит Бог, грешим,

за то, что ты один на сцене,
а мы лишь вслед тебе глядим…
На то ты, Юлик, чистый гений.
А гений – он всегда один.

***

Прошли годы.

И Юлику нашему Киму, уже известному на нескольких материках как собственно Ким, исполняется 83.
И пишу я ему уже вот такой стих.

фамилия — не бывает проще:
на дверной похожа звонок.
хорошо, что певцов не брали на площадь
и не за всеми успел прибыть воронок.

что бы мы делали без его гитары,
чьи песни бы пели, пусть даже чуток коверкали?
83 — да разве ж это старый?
это ж все равно, что 38 — в зеркале.

с прямой спиной и короткими рукавами
поднимается на сцену, будто на борт —
вечный юнга, на века тебя отковали,
Черсаныч, мастер восточных единоборств.

***

А спустя год Юлику нашему Киму, уже официально известному как ПОЭТ, исполнилось, естественным образом, 84 года. И я опять за свое.

Звонок — двойной, короткий, как «вейз мир!», —
и на пороге голой и голимой
квартиры (первой из чужих квартир) –
стал добрый чел из Иерусалима.

В руках держал он белые цветы,
они не вянут – выпускают колос,
всё вверх, и вверх, и с этой высоты
как граммофон, играет гладиолус.

Я не люблю садовый этот кич
первосентябрьский, пышный, похоронный,
но мне его принес веселый Ким –
а он совсем не тянет на Харона.

Четыре длинных – не стебля, ствола
заботливой рукой он вставил в вазу,
хоть не было у нас еще стола,
но ваза в доме появилась сразу –

огромная, богемского стекла –
не в смысле из Богемии убогой,
а в смысле – с рук Черсаныча стекла
прозрачной песенкой – как водочка от бога.

***

И вот, наконец, ура, 85!

И было бы, согласитесь, глупо проворонить этот прекрасный повод.

Один поэт на свете жил
веселый и отважный
он песен множество сложил,
их знал почти что каждый,

его корейский светел лик,
и весь он – как из пушки!
А ростом – вовсе не велик,
как птица. Или Пушкин.

***

Юлик, родной, любимый, у тебя на главном завтрашнем торжестве в Доме Музыки, как стало нам известно из агентурных источников, — 40 записавшихся с выступлениями. Поэтому мы уступили свои места более гордым и перешли в кулуарный режим.

Лехаим!

Примерно таким начинали мы любить Юлия Черсановича Кима. И любим его до сих пор.

И тебя, Лида Луговая (жена мужа Лиды Луговой), тоже!