Сергей Чупринин. КОПЕЛЕВ ЛЕВ ЗИНОВЬЕВИЧ (ЗАЛМАНОВИЧ) (1912—1997)

 

Заметив, что «есть два распространенных типа евреев: скептики и энтузиасты», Вл. Корнилов отнес К. к энтузиастам, и с этим трудно не согласиться.

Конечно, из детского плана – «стать именно вождем – политическим, государственным, военным деятелем» — ничего не вышло. Однако уже в двенадцать лет он записался в «юки» — юные коммунисты, в четырнадцать организовал левацкое литературное объединение «Юнь» («Молодежь»), а в семнадцать вознамерился распространять листовки в защиту преследуемых троцкистов.

За что в 1929-м и сел впервые – ненадолго, всего на десять дней, но и их хватило, чтобы вскоре перевоплотиться в истого сталинца: как положено, покаяться, выдать подельников, в годы коллективизации изымать зерно у крестьян, то есть, — как это тогда называлось, — принимать активное участие в чрезвычайных комиссиях НКВД по ликвидации кулачества как класса, ну и т. д. и т. п.

В автобиографической книге «И сотворил себе кумира», написанной спустя десятилетия, обо всем этом К. будет вспоминать с мучительным стыдом. Но это спустя десятилетия, а во время учебы на философском факультете Харьковского университета (1933-1935), в Московском институте иностранных языков (1935-1938), в аспирантуре ИФЛИ (1938-1941) он был правовернейшим из правоверных. Даже диссертацию «Проблемы буржуазной революции в драматургии Шиллера» (1941) и ту, — как он рассказывает, — сочинил по лекалам ленинских статей о Толстом как «зеркале революции».

Таким К. и на фронт ушел – конечно же, добровольцем и, конечно, с младенчества владея немецким языком, воевать был определен в контрпропагандисты. Дослужился до майорского звания, получил боевые ордена Красной Звезды, Отечественной войны 2-й степени и слабину дал только весной 1945-го, попытавшись защитить военнопленных и мирное население Восточной Пруссии от бессудных расправ.

Наказание за проявление неуместного буржуазного гуманизма последовало тут же: арест, этапирование в Унжлаг, переследование в Москве, внезапное освобождение на пару месяцев и вновь арест, приведший в итоге к приговору – десять лет заключения, пять лет поражения в правах, лишение воинского звания и правительственных наград.

За сведениями о том, как протекли годы в марфинской «шарашке», стоит обратиться к мемуарной книге «Хранить вечно». И к роману А. Солженицына «В круге первом», где К. выведен под именем пылкого Льва Рубина, мучительно избавляющегося от сталинистского наваждения, но еще не готового расстаться с верой в Ленина, революцию, коммунизм.

Выпустят на свободу его только в декабре 1954-го, и К. – энтузиаст же! – одновременно хлопочет и о реабилитации, и о восстановлении в рядах КПСС и даже — пока еще нужные документы не выправлены – пробует встроиться в раннеоттепельную литературную жизнь. Надо сказать, небезуспешно: начинает с внутренних рецензий, в том же 11-м номере «Нового мира» за 1955 год, где Б. Окуджава дебютировал стихами, печатает рецензию на книгу прозы антифашиста Э. Вайнерта, переводит (пока еще под псевдонимом Л. Яковенко) «Жизнь Галилея» Б. Брехта, первую часть ремарковского романа «Три товарища», другие книги немецких авторов. Находится и достойная работа сначала в Московском полиграфическом институте (1957-1960), затем во ВНИИ искусствознания (1960-1968), читаются лекции по всей стране – от Львова до Владивостока, бонусом становятся первые поездки в ГДР (1964, 1965).

И книги пишутся – за заказной брошюрой «Ярослав Гашек и его бравый солдат Швейк» (1957), после которой К. по рекомендациям Е. Книпович, А. Марьямова и А. Салынского принимают в Союз писателей (1959), следует сборник статей о зарубежной литературе «Сердце всегда слева» (1960), монографические очерки «”Фауст” Гете» (1962), «Леонгард Франк» (1965), биография Б. Брехта для серии «Жизнь замечательных людей» (1966).

Жизнь, словом, на подъеме – в полном единомыслии с женой Р. Орловой, специалистом по американской литературе, с друзьями, которых всегда полон дом. И взгляды их меняются тоже купно – от порожденных XX съездом надежд на воскрешение пресловутых ленинских норм до освобождения, — как говорил К., — «от слепого доверия к старым доктринам и от власти идеологических табу».

А, освободившись, К. не мог не действовать. Он втянулся в изматывающую борьбу за И. Бродского и Ф. Вигдорову, собирал подписи в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля, отправил IV съезду писателей заявление с протестом против всевластия цензуры, вступался за всех, кому грозил карающий меч режима. И, наконец, — прибавляет друг и сосед Вл. Корнилов, — «он знакомил западных общественных деятелей и писателей, журналистов и телевизионщиков с русскими диссидентами и писателями, и, благодаря этим связям, на Запад уходили рукописи, правозащитные письма, а с Запада приходила помощь арестованным диссидентам».

Из квартиры на первом этаже писательского кооператива по Красноармейской улице пришлось перебраться (слишком часто понятные злоумышленники били стекла) в меньшую на втором этаже соседнего дома. Но и она, нельзя не согласиться с надсмотрщиками из ГБ, стала подлинным гнездом для антисоветчиков всех мастей. Здесь пригревали обездоленных, сочиняли и готовили к передаче на Запад правозащитные документы, записывали интервью с зарубежными корреспондентами, распределяли, случалось, посылки с гуманитарной помощью для тех, кого власть лишила возможности работать.

«Вы, — раздраженно писала своим друзьям Л. Чуковская, — живете, как на вокзале – шум, непрерывное движение, спешка. Мелькают лица – друзья, знакомые, вовсе не знакомые. Не понимаю, как вы можете работать? <…> Вы бы повесили на входных дверях объявление-просьбу, чтобы не звонили до пяти. Но сегодня у вас гостья из Саратова, вчера гость из Тбилиси, завтра прилетят из Америки… Нет, литератор не имеет права так жить».

Может быть и не имеет, но Копелевы жили именно так. Поэтому К. в мае 1968 года сначала изгнали из партии, сразу же уволили из ВНИИ искусствознания, а в 1977-м, уже после выхода мемуаров «Хранить вечно» и других книг в западных издательствах, исключили и из Союза писателей.

Надо было, конечно, эмигрировать, но Копелевы еще три года сопротивлялись нажиму властей, пока 12 ноября 1980 года все-таки не вылетели из Москвы во Франкфурт-на Майне и всего через два месяца, 12 января 1981 года, не были лишены гражданства СССР.

Жизнь вышла на плато – время преподавать в германских университетах, выступать перед массовыми аудиториями, вести масштабный Вуппертальский проект, посвященный многовековым русско-немецким культурным связям, и – это, наверное, главное — писать книги. Даже неприязненно настроенный к нему В. Войнович и тот вынужден был признать, что имя К. в Германии знали решительно все и что он воспринимался немцами и как самый крупный русский писатель, и как один из главных борцов за права человека.

В Кельне, где он скончался, созданы музей и фонд К. Но похоронен он все-таки на Донском кладбище в Москве, а его книги переиздаются как на русском, так и на немецком языках.

Соч.: Хранить вечно. М.: Вся Москва, 1990; То же. В 2 тт. М.: Терра-Книжный клуб, 2004; Мы жили в Москве. 1956-1980 // В соавт. с Р. Орловой. М.: Книга, 1990; Святой доктор Федор Петрович. СПб: Петро-РИФ, 1993; Мы жили в Кельне // М.: Фортуна Лимитед, 2003; И сотворил себе кумира. Харьков: Права людини, 2010; Утоли мои печали. М.: Новая газета, 2011; Белль Г. – Копелев Л. Почему мы стреляли друг в друга? М.: Владимир Даль, 2015; Белль Г. – Копелев Л. Переписка. 1962-1982. Б. м.: Libra, 2017.
Лит.: Корнилов В. Бурная и парадоксальная жизнь Льва Копелева // Лехаим, 2001, № 9; Майер Р. Лев Копелев: гуманист и гражданин мира. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 2022.

Один комментарий к “Сергей Чупринин. КОПЕЛЕВ ЛЕВ ЗИНОВЬЕВИЧ (ЗАЛМАНОВИЧ) (1912—1997)

  1. Сергей Чупринин. КОПЕЛЕВ ЛЕВ ЗИНОВЬЕВИЧ (ЗАЛМАНОВИЧ) (1912—1997)

    Заметив, что «есть два распространенных типа евреев: скептики и энтузиасты», Вл. Корнилов отнес К. к энтузиастам, и с этим трудно не согласиться.

    Конечно, из детского плана – «стать именно вождем – политическим, государственным, военным деятелем» — ничего не вышло. Однако уже в двенадцать лет он записался в «юки» — юные коммунисты, в четырнадцать организовал левацкое литературное объединение «Юнь» («Молодежь»), а в семнадцать вознамерился распространять листовки в защиту преследуемых троцкистов.

    За что в 1929-м и сел впервые – ненадолго, всего на десять дней, но и их хватило, чтобы вскоре перевоплотиться в истого сталинца: как положено, покаяться, выдать подельников, в годы коллективизации изымать зерно у крестьян, то есть, — как это тогда называлось, — принимать активное участие в чрезвычайных комиссиях НКВД по ликвидации кулачества как класса, ну и т. д. и т. п.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий