Поэзия ушла, как тайный стыд подростка,
а проза далека, медлительна, громоздка.
На полпути застыл нелепый фантазер,
оставив за спиной разруху и разор.
Раз-раз! — перечеркнул все, что копил годами,
остался лишь озон промчавшейся грозы.
И страшно повторять бездомными губами
невнятной осени печальные азы.
* * *
Снова пахнет разором и кровью,
и у нынешних бед на краю,
как высокое средневековье,
я культурой себя сознаю.
Это значит: готовься к недоле,
репетируй, как варваров ждать.
Да они уже, собственно, в доме:
стулья сдвинуты, смята кровать.
* * *
ПРОХОДНЫЕ ДВОРЫ
Проходными дворами я к дому бежал от шпаны.
От стены до стены —
два-три метра, булыжник, набросанный мусор,
кошачьи
тени, запахи…
Если припомнить точнее,— иначе:
проходными дворами я к дому бежал от шпаны,
сотни метров отчаянья, лабиринты животного страха,
мусор детства, худые ботинки,
штаны,
разорванные с размаху
о торчащий из дряхлой поленницы гвоздь.
Сквозь
лабиринты проходов, потом напрямик по дровам,
по древесным уступам, по толем покрытым горам,
по сараям, по грязи, в какой-нибудь лаз неприметный,
в узкий угол, где свален стальной или медный лом,
напрямик, через черный подъезд, напролом,
сквозь могучие заросли запахов кухонь чадящих,
в полусумрачных чащах подворотен,
в которых врата запирались на огромный изогнутый крюк,
и опять, в дровяных лабиринтах сплетая, как хитрый паук,
паутину побега,
взахлеб, напрямик, наудачу
проходными дворами я к дому бежал от шпаны.
Если вспомнить точнее,— иначе:
проходными дворами я к дому бежал от войны.
сквозь неловкое детство — и кровь ударяла в виски —
проходными дворами я к дому бежал от тоски
одиноких прогулок, бежал проходными дворами,
дни за днями, как подпасок на звук колокольчика в чаще заблудшей коровы,
за тревожащим школьным звонком,
чтоб буренку чернильную за рога научиться хватать…
Проходными дворами опять
прохожу, пробегаю,—
сколько лет пролетело
подобно гремящему на перекрестке трамваю?
Ни войны,
ни шпаны,
и зарос паутиною памяти школьный звонок.
Одноклассник матерый выводит детей на прогулку
проходными дворами, заученными назубок.
И когда я иду по безмолвному переулку
и выхожу на асфальт проходного двора,—
начинается та же игра:
и опять я бегу по дворам,
по древесным уступам, по толем покрытым горам,
по сараям, по грязи, в какой-нибудь лаз неприметный,
в узкий угол, где свален стальной или медный лом,—
и все дальше и дальше, все дальше и дальше мой дом…
* * *
В середине шестидесятых резко замедлилось время.
«Племя» и «семя» рифмоваться с ним перестали;
«стремя» давно скопытилось; правда, еще оставались «темя» и «бремя»,
но темя болело от бремени стоявших на пьедестале.
В середине семидесятых произошел ожидаемый криз –
исподволь были розданы мишени и мушки.
Наше поколение оказалось выбито: из
десяти, примерно, восемь расположились у кормушки.
Старшее поколение имело судьбу и успех.
Младшее поколение еще кувыркалось в нетях.
Наше поколение поверх этих глядело на тех,
часто не различая, что – у тех, что – у этих.
Мы начали слишком рано и ушли в никуда,
никто посреди нигде стал нами распоряжаться,
поэтому если хочется единожды навсегда,
то это вполне естественно, и не следует поражаться.
В середине восьмидесятых все расставилось по местам:
старшим хватает чего терять, младшим есть чего добиваться.
Мы оказались на берегу подобно выброшенным китам –
остается, ползя вперед, окончательно добиваться.Но если двоим из десяти захочется круто поворотить,
то есть еще прилив и прибой, а рядом – друг и ровесник.
Вот бы только еще удаче покружить и поворожить
там, где громко хохочут чайки и гордо реет буревестник.* * *
Я не увижу знаменитого фетра
папиной шляпы: по воле ветра
она улетела в Крюков канал.
Папа честил непогоду с яростью,
а я с моста своего, как с яруса,
взглядом полёт её догонял.
Шляпа была дорогой и новой,
а лёд топорщился двухметровый,
но каждый шаг грозил полыньёй.
крутилась позёмка, чернели тени,
и шляпа лежала на этой сцене,
пока вдоль канала мы шли домой.
Я не увижу многого. Папа
вернулся домой с войны, а потом с этапа
и все свои записи сжёг тотчас.
Вот шляпа – это другое дело.
Он надевал её так умело,
чтоб никто не увидел папиных глаз.* * *
Как судьба, свершившаяся втайне,
как слова, зарытые в слова,
как Шопен, очнувшийся в регтайме,
оживает старая листва.
Все вокруг еще темно и голо
в окруженьи сосен и осин,
но уже восторги птиц до голо-
вокруженья рвутся из низин.
Погоди, не стой под этим ветром –
так тебя, глядишь, и унесет
в те края, где туча ходит фертом,
осыпаясь брызгами с высот.
Есть просветы в этих днях ненастных –
потеплее курточку надень:
счастье – то, что кроется в нюансах,
в переходе гласных в полутень.
Скопировано у М.Л.
Михаил Яснов (СПб). ПРОХОДНЫЕ ДВОРЫ (Литературная студия «Белый квадрат», Кемерово)
а проза далека, медлительна, громоздка.
На полпути застыл нелепый фантазер,
остался лишь озон промчавшейся грозы.
И страшно повторять бездомными губами
невнятной осени печальные азы.
Снова пахнет разором и кровью,
и у нынешних бед на краю,
как высокое средневековье,
я культурой себя сознаю.
Это значит: готовься к недоле,
Да они уже, собственно, в доме:
стулья сдвинуты, смята кровать.
От стены до стены —
два-три метра, булыжник, набросанный мусор,
кошачьи
тени, запахи…
Если припомнить точнее,— иначе:
проходными дворами я к дому бежал от шпаны,
сотни метров отчаянья, лабиринты животного страха,
мусор детства, худые ботинки,
штаны,
разорванные с размаху
о торчащий из дряхлой поленницы гвоздь.
Сквозь
лабиринты проходов, потом напрямик по дровам,
по древесным уступам, по толем покрытым горам,
по сараям, по грязи, в какой-нибудь лаз неприметный,
в узкий угол, где свален стальной или медный лом,
напрямик, через черный подъезд, напролом,
сквозь могучие заросли запахов кухонь чадящих,
в полусумрачных чащах подворотен,
в которых врата запирались на огромный изогнутый крюк,
и опять, в дровяных лабиринтах сплетая, как хитрый паук,
паутину побега,
взахлеб, напрямик, наудачу
проходными дворами я к дому бежал от шпаны.
Если вспомнить точнее,— иначе:
проходными дворами я к дому бежал от войны.
сквозь неловкое детство — и кровь ударяла в виски —
проходными дворами я к дому бежал от тоски
одиноких прогулок, бежал проходными дворами,
дни за днями, как подпасок на звук колокольчика в чаще заблудшей коровы,
за тревожащим школьным звонком,
чтоб буренку чернильную за рога научиться хватать…
Проходными дворами опять
прохожу, пробегаю,—
сколько лет пролетело
подобно гремящему на перекрестке трамваю?
Ни войны,
ни шпаны,
и зарос паутиною памяти школьный звонок.
Одноклассник матерый выводит детей на прогулку
проходными дворами, заученными назубок.
И когда я иду по безмолвному переулку
и выхожу на асфальт проходного двора,—
начинается та же игра:
и опять я бегу по дворам,
по древесным уступам, по толем покрытым горам,
по сараям, по грязи, в какой-нибудь лаз неприметный,
в узкий угол, где свален стальной или медный лом,—
и все дальше и дальше, все дальше и дальше мой дом…
* * *
В середине шестидесятых резко замедлилось время.
«Племя» и «семя» рифмоваться с ним перестали;
«стремя» давно скопытилось; правда, еще оставались «темя» и «бремя»,
но темя болело от бремени стоявших на пьедестале.
исподволь были розданы мишени и мушки.
Наше поколение оказалось выбито: из
десяти, примерно, восемь расположились у кормушки.
Младшее поколение еще кувыркалось в нетях.
Наше поколение поверх этих глядело на тех,
часто не различая, что – у тех, что – у этих.
никто посреди нигде стал нами распоряжаться,
поэтому если хочется единожды навсегда,
то это вполне естественно, и не следует поражаться.
старшим хватает чего терять, младшим есть чего добиваться.
Мы оказались на берегу подобно выброшенным китам –
остается, ползя вперед, окончательно добиваться.Но если двоим из десяти захочется круто поворотить,
то есть еще прилив и прибой, а рядом – друг и ровесник.
Вот бы только еще удаче покружить и поворожить
там, где громко хохочут чайки и гордо реет буревестник.* * *
Я не увижу знаменитого фетра
папиной шляпы: по воле ветра
она улетела в Крюков канал.
Папа честил непогоду с яростью,
а я с моста своего, как с яруса,
взглядом полёт её догонял.
Шляпа была дорогой и новой,
а лёд топорщился двухметровый,
но каждый шаг грозил полыньёй.
крутилась позёмка, чернели тени,
и шляпа лежала на этой сцене,
пока вдоль канала мы шли домой.
Я не увижу многого. Папа
вернулся домой с войны, а потом с этапа
и все свои записи сжёг тотчас.
Вот шляпа – это другое дело.
Он надевал её так умело,
чтоб никто не увидел папиных глаз.* * *
Как судьба, свершившаяся втайне,
как слова, зарытые в слова,
как Шопен, очнувшийся в регтайме,
оживает старая листва.
Все вокруг еще темно и голо
в окруженьи сосен и осин,
но уже восторги птиц до голо-
вокруженья рвутся из низин.
Погоди, не стой под этим ветром –
так тебя, глядишь, и унесет
в те края, где туча ходит фертом,
осыпаясь брызгами с высот.
Есть просветы в этих днях ненастных –
потеплее курточку надень:
счастье – то, что кроется в нюансах,
в переходе гласных в полутень.