Сергей Чупринин. ВОЗНЕСЕНСКИЙ АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ (1933—2010)

 

«” Тебя Пастернак к телефону!”

Оцепеневшие родители уставились на меня. Шестиклассником, никому не сказавшись, я послал ему стихи и письмо. Это был первый решительный поступок, определивший мою жизнь. И вот он отозвался и приглашает к себе на два часа, в воскресенье».

И началась уникальная для русской поэзии история взаимоотношений мастера в силе и юного подмастерья. В. днюет и почти ночует в квартире на Лаврушинском и на переделкинской даче, говорит с автором о «Докторе Живаго», заучивает «Стихи из романа» и сам на званых обедах в обществе Б. Ливанова, С. Рихтера, О. Верейского, другими знаменитостей читает, в перебивку с Пастернаком, собственные стихи.

Эти отношения длились дольше десятилетия, хотя, правду сказать, к концу пятидесятых они стали, кажется, уже нитевидными, и Т. Иванова, ближайшая соседка Пастернака по даче, вспоминает, что в разгар Нобелевского скандала «Борис Леонидович грустно шутил: “Андрей, должно быть, эмигрировал на другую планету”».

Так ли? Известно, во всяком случае, что в докладной записке от 16 февраля 1959 года председатель КГБ А. Шелепин отметил В. среди постоянных пастернаковских «связей», а сам мастер, угодив в очередной раз в Боткинскую больницу, прислал В. записку, где сказано: «Нынешнее совпал с Вашим вступлением в литературу, внезапным, стремительным, бурным. Я страшно рад, что до него дожил».

И действительно, так вышло, что тяжелейшие для Пастернака дни и месяцы стали для В. триумфальными. 1 февраля 1958 года он дебютирует в «Литературной газете», 30 сентября там же подтверждает свой успех новой подборкой, в трагическом для Учителя ноябре печатает в «Новом мире» брызжущие оптимизмом стихотворения с выразительными названиями «Ленин» и «На открытие Куйбышевской ГЭС имени Ленина». А дальше…

Дальше поэма «Мастера» (Литературная газета, 10 января 1959 года), которая, — по словам В. Сосноры, — «была как удар бомбы по всей советской поэтике», лихое стихотворение «Гойя» в «Знамени» (1959, № 4), подборка в «Октябре» (1959, № 10) и — дуплетом — первые книжки: «Мозаика» во Владимире и «Парабола» в Москве (1960).

Цензура, литературные чиновники и послушные им критики в В., естественно, вцепились: из подборки в «Октябре» изъяли невинную, казалось бы, «Последнюю электричку», в которой «извращается советская действительность, содержится оскорбительный выпад против всей нашей молодежи», нашли, что в еще более невинном стихотворении о русской бане «натуралистически показывается голое женское тело» …

Ну и т. д., и т. п., и др. Однако же тут-то впервые дает о себе знать незримый ангел-хранитель – то ли высоко в ЦК, то ли еще выше на небесах, – но известность В. только растет. Бюро Владимирского обкома партии налагает строжайшие взыскания на издателей «Мозаики», но В. печатают как ни в чем не бывало, в сентябре 1960-го по рекомендациям С. Маршака и Н. Грибачева (!) принимают в Союз писателей и примерно тогда же выпускают за границу. Сначала для порядка в братскую Польшу, но в 1961-м уже в США, во Францию, далее везде – причем не за мир во всем мире бороться, как это предписано советским классикам, а просто читать полукрамольные стихи.

Столь же «выездной» Е. Евтушенко, может быть, более знаменит, но В. более моден: в апреле 1962-го шокирует тогдашних коммуно-патриотов феерически проамериканскими «Тридцатью отступлениями из поэмы «Треугольная груша» в «Знамени», 30 ноября того же года он, в отсутствие Евтушенко, «на своих плечах» вытягивает первый большой вечер поэзии в Лужниках, и Л. Брик пишет своей сестре в Париж: «Это один из самых талантливых наших молодых. Прочти непременно».

Более того – ни на кого 8 апреля 1963 года разъярившийся Хрущев не кричал так, как на В.: «Мы еще переучим вас! Хотите завтра получить паспорт – и езжайте к чертовой бабушке! <…> Наша молодежь принадлежит партии. Не трогайте ее, иначе падете под жерновами партии!» С кличем «Ату его!» на В. бросаются загонщики чиновного и писательского сословий, его понуждают встретиться с секретарем ЦК Л. Ильичевым, написать умеренно покаянное письмо Хрущеву. Словом, — вспоминает поэт, — «шок безысходности», жестокая опала.

«Я год скитался по стране. Где только не скрывался!» — сказано в мемуарах В. И это, наверное, так, но с небольшой поправкой — опала длится никак не дольше полугода. Уже 13 октября в «Правде» появляются отрывки из поэмы «Лонжюмо», в том же месяце «Юность» публикует «Почту со стихами», включая полный текст «Лонжюмо», — и В. реабилитирован. То есть его по привычке покусывают, но уже не за политику, а по части далеко не столь опасных художественности и морали.

И сборник «Антимиры» (1964) выходит, и поэма «Оза» печатается в «Молодой гвардии» (1964, № 10), и Театр на Таганке в начале 1965 года открывается спектаклем по его стихам, и за границу его командируют по-прежнему, даже к зиме 1965-го выдвигают на Ленинскую премию. Ангел ли хранитель не дремлет, сказывается ли дипломатическая искусность самого поэта или, — как утверждают некоторые современники, — его жены З. Богуславской?

Бог весть, но бесчестных поступков за В. не числится, как не числится и трусости. Друзья, собиравшие в феврале 1966-го подписи под письмом в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля, хотели, ради надежды на премию, обойти В. стороной, но, — рассказывает А. Гладилин, — «тайны не вышло. Андрей про письмо узнал и прибежал просто в ярости: как это так, почему вы не даете мне подписать? И подписал…» Так что и письмо А. Солженицына IV съезду писателей он в 1967-м поддержит, и письмо Л. Брежневу в защиту А. Твардовского в 1970-м подпишет не колеблясь.

Самоубийственных дерзостей на его счету, впрочем, тоже нет. И это понятно: натура не такова. А во-вторых, слишком ценит В. возможность выпускать свои книги беспрецедентно многосоттысячными тиражами, ценит возможность быть гражданином мира, чувствовать себя своим, принятым в кругу международной политической и культурной элиты.

Конечно, в пору постперестройки фантастические тиражи и у В. стали сходить на нет. Но он сопротивляется неотвратимому падению общественного интереса к поэзии: устраивает выставки своих видеом, учреждает собственную премию имени Пастернака, хлопочет о судьбе молодых поэтов – и пишет стихи, едва ли не до смертного часа пишет. И, — вспоминает З. Богуславская, — последними словами, что он ей уходя прошептал, были «Я – Гойя».

Соч.: Собрание сочинений в 7 тт. М.: Вагриус, 2000-2006; Полное собрание стихотворений и поэм в одном томе. М.: Альфа-книга, 2012; Стихотворения и поэмы. В 2 тт. СПб: Пушкинский дом, Вита Нова / Новая Библиотека поэта, 2015.
Лит.: Аксенов В. Таинственная страсть: Роман о шестидесятниках. М.: Семь дней, 2009; Вирабов И. Андрей Вознесенский. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 2015.