Михаил Берг. РУССКИЙ СИМВОЛ ВЕРЫ В ПЫЛИ НА МОСТОВОЙ

 

Смотря репортажи про несчастных мобиков (о Херсоне молчу), брошенных на фронт без элементарной подготовки, желания и экипировки; с обмундированием подчас непригодным для использования и оружием из музейных архивов; с их – мобиков — рассказами о том, что у них даже лопата одна на троих, а после накрывшего их артобстрела все офицеры сбежали, они частично погибли, частично разбежались по соседним лесам; я вспомнил одного моего старинного приятеля. Мы учились в параллельных классах одной физматшколы, потом общие литературные интересы привели нас в ленинградский андеграунд; много разговаривали в облаках дыма и алкогольных паров – толстым слоем тонкий пепел, — и почти сразу обнаружили принципиальное несовпадение во взглядах.

То есть, казалось бы эстетически были близки, политически вроде тоже, совок не принимали на дух, но однажды – я уже, кажется, рассказывал эту историю – обсуждая какие-то военные проблемы, Афган еще не начался, до Чечни тоже целая эпоха, на часах, скорее, середина, чем конец 70-х, с раздражением, мною непонятым, мой приятель на озвученную мной информацию, что лучшая пехота на сегодняшний день (кажется) малазийская (я ему пересказывал, как водится, какую-то статью), а в пятерку стран с лучшим спецназом входит и Израиль, сказал, что взвод русских автоматчиков покрошил бы всю хваленную армию Израиля в лоскуты.

Не помню антуража разговора, где, когда, у меня на еженедельных субботних посиделках, в каком-нибудь походе с палатками на Карельском перешейке, знаете, как это было, у догорающего костра или в тесноте мокрой палатки, но я запомнил слова и короткое кипение с трудом сдерживаемого негодования. Не думаю, что придал этой реплике особое внимание, но запомнил и припоминал каждый раз, когда наши взгляды, казалось бы, почти общие, вдруг разъединялись. Когда сбили корейский боинг в 1983, и он вместе с другими нашими приятелями, занял позицию защиты права на суверенитет от шпионского или враждебного проникновения. Или когда Матиас Руст сел на Красную площадь.

И надо ли говорить, что путинская эпоха нас окончательно развела по разные стороны этого боксерского ринга. Украинские события мы уже не обсуждали, точкой невозврата стала грузинская война 2008, я запомнил еще одну фразу из обсуждения дрейфа Грузии в сторону Запада, что он – мой приятель, о нем речь — может поспорить на что угодно, но в течение трех-пяти лет, скорее, трех, чем пяти, на территории Грузии будет база НАТО. Спор бы он, конечно, проиграл, но уже некого попенять ему на неточность шапокозакидательных политических прогнозов.

Но здесь важна вот какая деталь: я говорю о человеке, хорошо образованном, не знаю, защитил ли он докторскую с тех пор, как мы расстались, но не скобарь, культурно вменяемый, со всеми будущими звездами андеграунда приятельствовавший, и с Приговым и Кривулиным, что называется, на дружеской ноге, и однако.

Это однако имеет отношение к тому, что на самом деле происходило все последние десятилетия и вылилось в войну против Украины. И к тому разочаровывающему  для патриотов уровню российской армии, что является порогом, через который многим уже не переступить. Мой приятель, кстати, внешне довольно похожий на Путина, только Путина, прочитавшего не Ильина и Мединского, а по сути дела все, что можно было прочесть, если читать почти непрерывно всю жизнь, что тут же отпечаталось на челе, в той знаменательной фразе про взвод русских автоматчиков, который в лоскуты порвет всю израильскую армию, это и есть синдром, вылившийся в войну, из которой России и тому, что именуется русским миром, целыми не выйти.

Сказали – синдром, теперь уточним. Для умных русских людей, смотревших на российскую историю из глубины брежневского застоя, было очевидно, что Россия – аутсайдер. Что она не может конкурировать с Западом цивилизационно, что она потенциально вроде как богата, но реализовать ничего из знаковых вещей типа – как говорят сегодня – телефона, компьютера, фотоаппарата, самолета.

Однако русский патриот смотрел на это с печалью, которую утихомиривал двумя соображениями: про русскую духовность (не будем уточнять, что это) и русскую силу. Мол, из-за духовности мы самые прозрачные, самые рефлекторные, самые отзывчивые, а благодаря силе – мы всех на самом деле сильней, и всех – не будите лихо – порвем (если что) в лоскуты.

То есть в 1976, возможно, году, мой приятель-интеллектуал, примерно так смотрел на то, что сегодня именуется русским миром и видел ровно то, что заставило вторгнуться в Украину 24 февраля, а теперь скрежетать мрачно зубами, боясь думать о том, чем все это закончится. Смотрел как и многие сегодня, по крайней мере, до вторжения в Украину и обнаружения, что русская армия от тайги до Британских морей далеко не всех сильней, а, скорее, слабей. Вот это – всех порвем в лоскуты – мы всех этих Наполеонов, Гитлеров, с которыми никто не смог справиться, разбили в пух и прах и уничтожили. Понятно, что ни о каком лендлизе или втором фронте при этом не упоминается, потому что это подробности, орнамент, кружева вокруг символа веры, который есть русская сила.

Украинское сопротивление агрессии сделало главное: дезавуировала русский символ веры. Понятно, что Путин будет терпеть до последнего, будет бомбить энергосистему Украины, погружать ее в хлад и мрак, возможно, заставит вместе с уставшим Западом согласиться на перемирие; но обрушение символа веры произошло, и все истинно верующие не могут не спросить за это с Путина. Для истинно верующих неприятны, конечны, все эти подробности типа Бучи, нецивилизованного поведения российского воинства, садизма, грязи, жестокости, но это все было бы прощено, если бы он своей дурацкой кампанией подтвердил, что русская армия всех сильней. И что пусть другие выдумывают айфоны, кэноны и самсунги, мы, тихие скромные люди, не умеющие, да, забор подправить и дороги построить, обладаем такой потенцией, что можем, если понадобиться, мир перевернуть.

И вот эти мобики, с обмундированием, частично непригодным, частично купленным семьей, это топтание на месте в танце оппозиционной, окопной войны, эти нервные потуги чему-то соответствовать при ясной картине полного несоответствия и позорной слабости русской армии, ее хваленого вооружения, летающего на графиках и в мультфильмах, а на деле все тоже: ГЛОНАСС – через раз попадаем в унитаз.

Очень может быть, Путин умрет в своей постели, а не с ломом там же где у Каддафи, но он разрушил, развеществил главный символ русской веры о потенциале неземной силы, с которой некому соревноваться, и значит, неудачи в школе цивилизации, где мы второгодники и неумехи, не так и важны. А выясняется, что и русская сила и русская армия, и русский дух – симулякры, пустые оболочки, надутые верой как воздушные шарики, что, увы, если не сдулись уже сейчас, но сдуются завтра или послезавтра. И чем прикажете их надувать потом? Пердячим паром? Юношескими мечтаниями?

Путину этого не простят. И зная это, он будет медлить с возвращением к мирному времени, ибо мир для него точка отсчета в том приговоре, который еще не зачитан, но уже шлифуются фразы в уме, ищутся слова. Разрушитель иллюзий, великий и жалкий недодиктатор, который своих может нагибать и унижать, но он позволил другим увидеть оборотную слабую сторону русского мира, русского символа веры, который вон там, вот, видите, валяется в пыли. Это не прощается.

 

Один комментарий к “Михаил Берг. РУССКИЙ СИМВОЛ ВЕРЫ В ПЫЛИ НА МОСТОВОЙ

  1. Михаил Берг. РУССКИЙ СИМВОЛ ВЕРЫ В ПЫЛИ НА МОСТОВОЙ

    Смотря репортажи про несчастных мобиков (о Херсоне молчу), брошенных на фронт без элементарной подготовки, желания и экипировки; с обмундированием подчас непригодным для использования и оружием из музейных архивов; с их – мобиков — рассказами о том, что у них даже лопата одна на троих, а после накрывшего их артобстрела все офицеры сбежали, они частично погибли, частично разбежались по соседним лесам; я вспомнил одного моего старинного приятеля. Мы учились в параллельных классах одной физматшколы, потом общие литературные интересы привели нас в ленинградский андеграунд; много разговаривали в облаках дыма и алкогольных паров – толстым слоем тонкий пепел, — и почти сразу обнаружили принципиальное несовпадение во взглядах.

    То есть, казалось бы эстетически были близки, политически вроде тоже, совок не принимали на дух, но однажды – я уже, кажется, рассказывал эту историю – обсуждая какие-то военные проблемы, Афган еще не начался, до Чечни тоже целая эпоха, на часах, скорее, середина, чем конец 70-х, с раздражением, мною непонятым, мой приятель на озвученную мной информацию, что лучшая пехота на сегодняшний день (кажется) малазийская (я ему пересказывал, как водится, какую-то статью), а в пятерку стран с лучшим спецназом входит и Израиль, сказал, что взвод русских автоматчиков покрошил бы всю хваленную армию Израиля в лоскуты.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий