Сергей Чупринин. ВЛАДИМОВ (ВОЛОСЕВИЧ) ГЕОРГИЙ НИКОЛАЕВИЧ (1931-2003)

 

Его отец, наполовину поляк, наполовину белорус, оставил семью через полтора года после рождения сына. Да и сам В. рано оторвался от близких, так как поздней осенью 1943 года был принят в суворовское училище пограничных войск НКВД и рос, — как он вспоминает, — «волчонком Берии» сначала в Кутаиси, а с 1946-го в Петродворце под Ленинградом. И совсем тотальным стало одиночество, когда мать – М. Зейфман, преподавательница русского языка в пограничном училище и, соответственно, капитан МГБ, – 15 декабря 1952 года была арестована по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде.

Так и выработался будущий писатель, — как говорит Н. Кузнецова, его будущая жена, — в «человека личностного, точнее – единоличного поступка». Начав еще суворовцем писать стихи, сам и на всю жизнь придумал себе псевдоним в честь любимого Маяковского. Прочитав в газете убийственное постановление ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», по собственной воле вместе с другом и 15-летней приятельницей отправился к Зощенко, чтобы высказать ему слова поддержки. И, закончив в 1953-м юрфак Ленинградского университета, сам, наконец, решил ни дня по этой профессии не работать.

Стихи, правда, ушли, будто их и не было. Зато нахлынул вдруг интерес к театру, вернее к драматургии, и первой публикацией, уже подписанной псевдонимом, стала статья «Женские образы в пьесах Анатолия Софронова» (Театр, 1954, № 11). В дальнейшем В. предпочитал об этой статье не вспоминать, зато следующей – «К спору о Ведерникове» (Театр, 1954, № 12), — посвященной пьесе А. Арбузова «Годы странствий», гордился и открыл ею четвертый том своего собрания сочинений.

Что не удивительно, так как уже там, — по позднейшему признанию В., — начала вызревать его «излюбленная тема – один в толпе воин, одинокий человек (в одном случае – собака), “вольный стрелок”, исполняющий свой жизненный долг так, как он сам его понимает, зачастую наперекор окружающим, что приводит иной раз к трагическому для него исходу».

Запомним эти слова, а пока скажем, что в середине мая 1956-го В. на три года придет редактором в отдел прозы симоновского «Нового мира». Станет вести в журнале «Не хлебом единым» В. Дудинцева, «Собственное мнение» Д. Гранина, «Сентиментальный роман» В. Пановой, «Пядь земли» Г. Бакланова. Продолжит и в «Новом мире», и в «Литературной газете», куда он в поиске более вольных хлебов в 1959-м переберется еще на полгода, писать и о давно ныне забытых книгах, и о К. Симонове (Литературная газета, 4 февраля 1960), о Дж. Сэлинджере (Новый мир, 1961, № 2), а уже его разгромный отклик на «Сотворение мира» В. Закруткина (Новый мир, 1958, № 11) создаст В. репутацию критика не только с пером, но и со шпагой.

Мелькнул среди владимовских публикаций и рассказ «Все мы достойны большего» (Смена, 1960, № 13). Но он прошел бесследно, так что только повесть «Большая руда» (Новый мир, 1961, № 7), написанная по следам командировки на Курскую магнитную аномалию, стала подлинным дебютом В. в прозе. И дебютом триумфальным, вызвавшим в печати шквал восторженных откликов. В. через два месяца, минуя приемную комиссию, производят в члены Союза писателей, а повесть издают и переиздают, удачно экранизируют (1964), включают во все, какие есть, рекомендательные списки, пробуют даже выдвинуть на Ленинскую премию.

Писал бы он и дальше так, горя бы не знал. Тем более что в январе 1962 года В. вышел в море на рыболовецком траулере «Скакун», и результатом, возможно, стал бы еще один роман о героике людей труда. Но, — отмечает С. Шнитман-МакМиллин, — «в отличие от “Большой руды” работа шла медленно и трудно», и ее неожиданно пересек замысел повести о караульной собаке, покинутой в заброшенном советском концлагере.
Сначала получился рассказ, объемом в 62 страницы, где «изображалась не столько собака, сколько вохровец в собачьей шкуре», и в «Новом мире», — вспоминает В., — этот рассказ «всем очень понравился. Все хотели его печатать. Однако дело уперлось в Твардовского, который его прочитал после всех, вызвал к себе автора и сказал, что «я могу его тиснуть и в таком виде. Но мне кажется, что вы не использовали всех возможностей, не разыграли сюжет. Здесь таится гораздо большая тема, чем вам сейчас это кажется», так что надо рассказ «несколько особачить», то есть «побольше внести туда живого пса: “проникните в собаку, в ее трагедию, в ее мир…”».

«Пока я это “особачивал”, — продолжает В., — прошел год-полтора примерно. За это время сняли Хрущева и закрылись ворота лагерной темы. Ничего нельзя было в “Новом мире” о лагере печатать, и Твардовскому осталось только развести руками». А рассказ, еще в первом его варианте, прямо «из комнаты машинисток попал в самиздат».

К этому времени и В. – не исключено, что еще и под воздействием его жены, «безбашенной», как говорят, Н. Кузнецовой, — уже отталкивал от себя мир законопослушной литературы: зимой 1966-го он сочинил вместе с В. Аксеновым и В. Гладилиным резкое заявление двадцати молодых писателей в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля, а в мае 1967-го отправил в адрес IV съезда писателей «доблестное безоглядное письмо», которое, — по оценке А. Солженицына, — прозвучало как «гимн Самиздату».

В круг общения В. входят А. Сахаров, генерал-расстрига П. Григоренко, другие диссиденты, и естественно, что за ним начинают послеживать, «промывать, — как он выражается, — мозги» в СП, КГБ и ЦК. Но роман «Три минуты молчания», где героики кот наплакал, зато много горькой правды, наконец-то закончен и – со значительными цензурными изъятиями – все-таки печатается в «Новом мире» (1969, № 7-8).

Присяжные советские критики бросаются на него как по команде фас, «трудящиеся» по той же команде негодуют в газетах, и это В. в общем-то уже безразлично. Если что и огорчает, то пущенный в свободное обращение отзыв А. Солженицына: мол, «морская тема не может, по-моему, сказаться ни на общественном, ни на нравственном, ни на эстетическом развитии России… Морская тема – боковой переулок, и именно поэтому я не в силах в него свернуть… Все самое героическое, что может произойти сегодня на море, — не интересно для нашей духовной истории».

В послесловии к роману В., конечно, ответил, и не без остроумия: «Если море – “боковой переулок” нашей духовной истории, раковая больница – что же, ее столбовая дорога?» Но был задет и, надо думать, лишний раз почувствовал, что и в своем, казалось бы, кругу, он «по природе – одинокий боец».

Однако единомышленников не выбирают, и с пути, однажды выбранного, уже не свернуть. «Верный Руслан» выходит в эмигрантских «Гранях» (1975, № 96), множатся письма протеста, «промывание мозгов» сменяется открытой слежкой, обысками и допросами.

Случилась, правда, и попытка удержать В. от разрыва всех и всяческих отношений с советской властью, когда ему предложили в обмен на книжное издание «Трех минут молчания»… нет, не покаяться, на что он, человек чести, не пошел бы, а на страницах «Литературной газеты» мирно побеседовать с Ф. Кузнецовым, уже входящим в генеральские чины, но еще не забывшим о своей либеральной молодости и былой дружбе с В.

«Диалог о прозе», где каждый говорил о своем, 19 февраля 1976 года состоялся, и роман, как обещали, издали 100-тысячным тиражом. Но всё впустую: В. был уже отрезанным ломтем и 10 октября 1977 года направил в Союз писателей заявление, где сказано: «Оставаясь на этой земле, я в то же время не желаю быть с вами. <…> Несите бремя серых, делайте, к чему пригодны, — давите, преследуйте, не пущайте. Но – без меня. Билет № 1471 возвращаю». А 12 января 1983 года – после травли, запугиваний, всё более настойчивых понуканий со стороны органов – написал Ю. Андропову: «Я готов покинуть Россию».

26 мая его вместе с женой выпустили. Вроде бы для чтения лекций и только на год, но все понимали, что навсегда, и это подтверждено указом о лишении советского гражданства, подписанным 1 июля 1983 года.
И началась новая жизнь – с недолгой работой главным редактором в «Гранях», с яркими выступлениями по радио и в печати, с завершением работы над романом «Генерал и его армия», начатой еще в 1968 году, с триумфом на родине и попытками в нее окончательно вернуться. Но об этих двадцати годах надо рассказывать отдельно, а мы только скажем, что останки В. покоятся сейчас на переделкинском погосте и книги его, слава Богу, переиздаются и изучаются как безусловная классика.
м
Соч.: Собрание сочинений в 4 тт. М.: NFQ/2Print, 1998.
Лит.: Аннинский Л. Крепости и плацдармы Георгия Владимова. М.: изд-во МГУ, 2001; Аннинский Л. Удары шпагой: О Георгии Владимове: Воспоминания, переписка // Знамя, 2004, № 2-3; Иванова Н. Сильнее мифа // Литературная газета, 19 февраля 2021 года;Шнитман-МакМиллин. Георгий Иванов: Бремя рыцарства. М.: АСТ; редакция Елены Шубиной, 2022.