Из девяноста шести лет, что ему выпали, З. около девяти десятилетий прожил в литературе и литературой. Так в одном из его интервью и сказано: «Года в четыре, еще не умея писать, я продиктовал свое стихотворение папе. Когда я уже овладел грамотой, отец приносил мне бумагу, и я ее исписывал стихотворными строчками. Мой бедный папа не успевал своим каллиграфическим почерком переписывать мои каракули набело. К восьми годам я был поэтом со стажем. А в девять в типографии вышла первая моя книга».
Эту книгу – «Стихи» (Баку, 1934) – показали Горькому, и Горький так растрогался, что о своей встрече с вундеркиндом, по имени однако же не названным, написал очерк, который 8 августа 1934 года был напечатан одновременно и в «Правде», и в «Известиях».
Стихи у З. вскоре уйдут, впрочем, на периферию, и следующий поэтический сборник появится только через 75 лет (М., 2009), но «привычка марать бумагу», как называла эту страсть Екатерина II, его уже не покинет: школьник, затем студент Азербайджанского университета (до 1947) и московского Литинститута (до 1948) займется стихотворными переводами, сочинением оперных либретто для местного Театра оперы и балета, так что, сменив еще в Баку фамилию, в 17 лет станет членом Союза писателей, в 22 года завлитом Бакинского русского драматического театра, а в 1948-м сорвется покорять столицу.
Образ пылкого, честолюбивого и поначалу, но только поначалу самонадеянного южанина – для поздней прозы З. сквозной, и видно, что Москва, которая слезам не верит, его будто ждала: уже в 1949 году Малый театр выводит на сцену его первую пьесу «Молодость». Она, да и некоторые другие драматургические опыты З., проходит в общем-то не слишком заметно, зато написанную им в марте 1953 года комедию «Гости» о том, как обюрократилась и обуржуазилась советская номенклатура, в Ермоловском театре ставит А. Лобанов, и она, предварительно напечатанная в журнале «Театр» (1954, № 2), становится событием.
Вроде бы одноразовым, так как показать «Гостей» сумели только 2 мая 1954 года, и власть немедленно нажала на тормоза, уже 29 мая громыхнув в «Литературной газете» редакционной статьей «Об одной фальшивой пьесе» 3 июня статьей В. Ермилова «За социалистический реализм» в «Правде».
Покатилось, естественно, эхо, 10 июня А. Сурков назвал пьесу «пасквильной», министр культуры Г. Александров, в свою очередь, «враждебной», в июле секретариат правления СП СССР охарактеризовал ее как «порочную», а Ф. Козлов в докладе на пленуме Ленинградского обкома изобличил в происках уже постановку «Гостей» на сцене БДТ, а пьесу заклеймил как «политически вредную» и «клеветническую». И так весь год вплоть до декабрьского 2-го съезда писателей, где В. Овечкин вроде бы неожиданно набросился на К. Симонова, который «лично» превознес «до небес пьесу Л. Зорина, очень плохую, и политически вредную, и в художественном отношении беспомощную».
Больше ее – первенца Оттепели в драматургии – на советской сцене не ставили. И за другие сочинения З. тоже доставалось. Например, пьеса «Алпатов» (1955), — согласно докладной записке Отдела культуры ЦК, — «свидетельствует, что автор пьесы вновь пытается протащить вредные, фальшивые взгляды на советское общество, примазаться к борьбе с бюрократизмом, с косностью в технике, с пережитками прошлого для искажения нашей общественной жизни». И «Чужой паспорт» (1958) тоже рекомендовали «постепенно вывести из текущего репертуара, не создавая впечатления об административном запрещении…». Что же касается фильма «Человек ниоткуда», снятого Э. Рязановым по зоринскому сценарию (1961), то его назвал «браком» и потребовал удаления с экранов лично товарищ М. А. Суслов в речи на XXII съезде КПСС.
После каждого такого удара можно было головы не поднять. Но З. смолоду приучил себя отчаяние превозмогать работой. Вернее, новыми работами, и пусть не все из его шестидесяти пьес одинаково памятны, многое навсегда вошло в разряд легенд Оттепели.
Как «Римская комедия», в 1965 году поставленная Г. Товстоноговым в БДТ, но даже не дошедшая до репертуара. Ее сняли после единственной генеральной репетиции, изъяли из сверки 5-го номера журнала «Театр», и — более того — секретным указанием Главлита СССР от 3 июня цензорам было предписано «временно не давать в печати рецензии, отзывы и другие сведения о пьесе и спектакле Леонида Зорина “Римская комедия”».
Однако, — вспоминает З. в мемуарном романе «Авансцена», — «день 27 мая, бесспорно, останется моим лучшим днем, — рассказывает Леонид Зорин. — С утра у здания на Фонтанке толпились жаждущие проникнуть. <…> И поныне ленинградские театралы делятся на тех, кто в тот вечер сумел побывать в Большом Драматическом, и тех, кому это не удалось. Слитность зала и сцены была сверхъестественной — то был единый организм с общим сердцем, с общими легкими, существовавший по закону взаимодействия и взаимопитания. Сообщающиеся сосуды, перегонявшие друг в друга свежую кровь и кислород».
Москвичам и гостям столицы повезло больше: если Г. Товстоногов сдался под натиском властей, то Р. Симонов дошел, — как рассказывают, — до Суслова, и спектакль – правда, с оскопленным текстом и под названием «Дион» — шесть сезонов шел в Вахтанговском театре. И там же в 1967 году поставили «Варшавскую мелодию», которая, несмотря на неизменный у З. «идейно-сомнительный подтекст», обошла все, кажется, советские сцены, многие зарубежные и до сих пор нет-нет да возникает в репертуарных афишах.
Как, впрочем, и «Коронация» (1969), «Медная бабушка» (1971), «Царская охота» (1975) – пьесы, созданные уже за чертой Оттепели, но оставшиеся памятником ее надеждам и разочарованиям, ее молодому задору. И уж нечего говорить о «Покровских воротах» — этот едва ли не водевиль об оттепельных суматохах, в 1974-м поставленный М. Козаковым в Театре на Малой Бронной и им же удивительно удачно экранизированный в 1982-м, известен в стране всем и каждому; «наше, — как заметил М. Эдельштейн, — “Горе от ума”, разошедшееся на цитаты».
С властью З. впрямую не конфликтовал, но так и остался для нее чужаком: скромный орден «Знак Почета» к 50-летию (1974), Почетная грамота Президиума Верховного Совета РСФСР по случаю следующего юбилея (1985) – вот, собственно, и все награды. Да и зрители не всегда запоминают фамилию драматурга и уж тем более сценариста.
Но З. не был тщеславен и, в последние десятилетия постепенно перейдя на прозу, жил так же, как всегда: «Моё глубокое убеждение, что надо быть подальше от всего этого. Для меня важно одно — работать. Мне это нужно. Этим всё начинается и заканчивается. Мне это жизненно необходимо. Мне девяносто пять лет, я каждый день работаю. Горблюсь. Это тяжёлый труд. Причем физически тяжёлый: болит затылок, болит шея, болит спина, руки, глаза… Но без этого я не могу существовать. У каждого свой крест».
Соч.: Авансцена: Мемуарный роман. М.,, 1997; Зеленые тетради. М., 1999; Под занавес тысячелетия: Театр 1985-2000. М., 2002; Проза. В 2 тт. М., 2005; Национальная идея: Трилогия. М., 2006; Из дневников: Стихи. М., 2009; Нулевые годы: Проза последних лет. М., 2011; Ироническая трилогия. М., 2014; Покровские ворота: Пьесы. СПб, 2014; То же. М., 2017; Книжная полка. Дюссельдорф, 2014; Плеть и обух: Повести и рассказы. Дюссельдорф, 2015; Записные книжки. Дюссельдорф, 2017; Из мемуарной прозы. М., 2020; Десятый десяток: Проза 2006-2020. М., 2022.
Сергей Чупринин. ЗОРИН (ЗАЛЬЦМАН) ЛЕОНИД ГЕНРИХОВИЧ (1924-2020)
Из девяноста шести лет, что ему выпали, З. около девяти десятилетий прожил в литературе и литературой. Так в одном из его интервью и сказано: «Года в четыре, еще не умея писать, я продиктовал свое стихотворение папе. Когда я уже овладел грамотой, отец приносил мне бумагу, и я ее исписывал стихотворными строчками. Мой бедный папа не успевал своим каллиграфическим почерком переписывать мои каракули набело. К восьми годам я был поэтом со стажем. А в девять в типографии вышла первая моя книга».
Эту книгу – «Стихи» (Баку, 1934) – показали Горькому, и Горький так растрогался, что о своей встрече с вундеркиндом, по имени однако же не названным, написал очерк, который 8 августа 1934 года был напечатан одновременно и в «Правде», и в «Известиях».
Читать дальше в блоге.