Сергей Чупринин. БРОДСКИЙ ИОСИФ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1940-1996)

 

Недоучка, закончивший, и то с трудом, только семь классов, он за годы после школы с 1956 по 1963-й поменял 13 мест работы, да и на них в общей сложности числился всего два года и восемь месяцев. Пусть даже не тунеядец, но уж точно летун. И понятно, какую аллергию этот, — по тогдашним воспоминаниям А. Сергеева, — «ражий рыжий парень», «широкоплечий, здоровенный» вызывал у благонравных советских граждан и особенно у тех, чьи петлички в васильковой окантовке.

Пуще же всего распаляло то, что и друзей Б. выбирал, исключительно склонных к антиобщественным проявлениям, а к недругам и в первую очередь к начальству любого сорта относился высокомерно, отеческих увещеваний не слушал, а отвечал на них заносчиво, что называется, через губу. Словом, нарывался.

Такого, конечно, хотелось если и не наставить на путь истинный, то проучить. Поэтому и послеживать за Б. начали совсем рано. Прочитал 14 февраля 1960-го на конкурсе молодых поэтов стихи про еврейское кладбище в Ленинграде – цыкнули не только на него, но и на устроителей вечера. Напечатал пять стихотворений у А. Гинзбурга в неподцензурном «Синтаксисе» — осенью того же года вызвали в компетентные органы и предупредили «о необходимости изменить образ жизни». Пофантазировал с друзьями о том, как славно было бы захватить самолет и перелететь на нем то ли в Афганистан, то ли в Иран – в январе 1962-го два дня продержали в тюрьме. И комсомольская печать подтянулась – в ленинградской «Смене» пошли статьи, где в зловещем контексте упоминался «”непризнанный гений”, здоровый парень, сознательно обрекший себя на тунеядство» (22 мая 1962 года).

Сажать по-настоящему было пока еще вроде не за что, однако досье в КГБ распухало, и «Василий Сергеевич <Толстиков, первый секретарь Ленинградского обкома партии> распорядился» , так что указ о борьбе с лицами, ведущими «паразитический образ жизни», оказался как нельзя более кстати, и события 1963 года прочитываются сейчас как хроника заранее объявленной расправы: арест на улице по обвинению в избиении «случайных прохожих», душеспасительные беседы с участковым и Н. Косаревой, первым секретарем Дзержинского райкома КПСС, фельетон «Окололитературный трутень» в газете «Вечерний Ленинград», прокурорское «представление о выселении из Ленинграда» и, наконец, единогласное решение секретариата Ленинградской писательской организации – «в категорической форме согласиться с мнением прокурора о предании общественному суду И. Бродского», а также «просить прокурора возбудить против Бродского и его сообщников уголовное дело».

Мог ли он спастись? Нет, — думает Д. Самойлов, уже 26 сентября 1962 при первой встрече с Б. отметивший в нем органическую «неприспособленность к отлившимся формам общественного существования и предназначенность к страданию. Дай бог ему сохраниться физически, ибо помочь ему, спасти его нельзя».

Однако… Мог бы ведь, наверное, сделать вид, что трудоустроился, записавшись литературным секретарем к любому из членов Союза писателей – как, например, А. Найман к А. Ахматовой или С. Довлатов к В. Пановой. Так нет же, этой возможностью он пренебрег и более того: уже в последние недели перед арестом согласился уехать в Москву, чтобы спрятаться при помощи друзей в психиатрической лечебнице имени Кащенко, но и там выдержал всего несколько дней, вернулся в опасный для него Ленинград – вопреки трезвому расчету и даже вопреки инстинкту самосохранения, но повинуясь исключительно собственной воле.

Дальнейшее описано многократно: заключение под стражу 13 февраля 1964 года, предварительное заседание суда 18 февраля, трехнедельная судебно-психиатрическая экспертиза, приговор 13 марта, ссылка в Норенскую, неслыханная по масштабу борьба за его освобождение и, наконец, 23 сентября 1965 года возвращение к вольной жизни.

К этому времени Б. был уже всемирно известен: стихи прозвучали по забугорному радио, напечатаны в эмигрантских изданиях, собраны Г. Струве в неавторизованную книгу «Стихотворения и поэмы» (Нью-Йорк, 1965). Остановка была лишь за легализацией на родине, где у него были пока опубликованы лишь «Баллада о маленьком буксире» в пионерском журнале «Костер» (1962, № 11), переводы с испанского в антологии «Заря над Кубой» (М., 1962) и два стихотворения в коношской районной газете «Призыв» (14 августа и 23 сентября 1965 года).

От него ждали, по-видимому, покаяния или хотя бы трудоустройства, «как у всех». Однако ничего этого делать Б., разумеется, не стал, лишь по заявлению – да и то не по своему, а от его имени написанному Б. Вахтиным и поддержанному рекомендацией К. Чуковского — согласился вступить в группком литераторов при Ленинградском отделении СП РСФСР, что, — по словам Л. Лосева, — «позволило избежать в дальнейшем обвинения в тунеядстве».

А вот печататься в России Б. был вроде бы совсем не прочь. Показал, например, свои стихи А. Твардовскому, но тот написал на подборке: «Для “Н. М.” решительно не подходит — А.Т.» С «Юностью» по настоянию В. Аксенова и Е. Евтушенко, тогда членов редколлегии, дело вроде бы сладилось, но Б. Полевой потребовал снять одну строчку «Мой веселый, мой пьющий народ» из стихотворения «Народ» – и Б. вообще наотрез отказался от публикации. Ясное дело, что при такой неуступчивости и с книгой «Зимняя почта», которую Б. предложили сдать в Ленинградское отделение издательства «Советский писатель», ничего хорошего получиться не могло, тем более что власти и тут в течение двух лет вставляли ему палки в колеса.

Зафиксируем: Б. готов был печататься – но только на своих условиях. Тогда как и власть тоже была готова (или делала вид, что готова) печатать его – но опять-таки лишь на своих условиях. Компромисс был невозможен, поэтому и классический сюжет о бодании теленка с дубом мог привести лишь к одному: к расставанию со страной, которое и свершилось 4 июня 1972 года.

О том, что было дальше, о том, как и чем жил этот, — по его собственной аттестации, — «еврей, русский поэт и американский гражданин», 22 октября 1987 года увенчанный Нобелевской премией, написаны десятки книг, многие тысячи статей.

Свой последний приют Б. нашел на кладбище Сан-Микеле близ Венеции, а его книги переиздаются теперь ежегодно, прочитываясь как стихи, драматургия, эссеистика, проза последнего великого русского поэта.

Соч.: Сочинения в 7 тт. СПб: Пушкинский фонд, 1997-2001; Стихотворения и поэмы в 2 тт. СПб: Вита Нова // Новая Библиотека поэта, 2011; Стихотворения и поэмы в 2 тт. М.: Ленинградское изд-во, 2018.
Лит.: Иосиф Бродский: Труды и дни. М.: Независимая газета, 1998; Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским.
М.: Независимая газета, 1998; Гордин Я. Перекличка во мраке: Иосиф Бродский и его собеседники. СПб: Пушкинский фонд, 2000; Ефимов И. Нобелевский тунеядец. М.: Захаров, 2005; Полухина В. Иосиф Бродский глазами современников. СПб: Ж-л «Звезда», 2006, 2010; Лосев Л. Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии. СПб: Вита Нова, 2010; Полухина В. Эвтерпа и Клио Иосифа Бродского: Хронология жизни и творчества. Томск: ИД СК-С, 2012; Гордин Я. Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского. М.: Время, 2018.

Один комментарий к “Сергей Чупринин. БРОДСКИЙ ИОСИФ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1940-1996)

  1. Сергей Чупринин. БРОДСКИЙ ИОСИФ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1940-1996)

    Недоучка, закончивший, и то с трудом, только семь классов, он за годы после школы с 1956 по 1963-й поменял 13 мест работы, да и на них в общей сложности числился всего два года и восемь месяцев. Пусть даже не тунеядец, но уж точно летун. И понятно, какую аллергию этот, — по тогдашним воспоминаниям А. Сергеева, — «ражий рыжий парень», «широкоплечий, здоровенный» вызывал у благонравных советских граждан и особенно у тех, чьи петлички в васильковой окантовке.

    Пуще же всего распаляло то, что и друзей Б. выбирал, исключительно склонных к антиобщественным проявлениям, а к недругам и в первую очередь к начальству любого сорта относился высокомерно, отеческих увещеваний не слушал, а отвечал на них заносчиво, что называется, через губу. Словом, нарывался.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий