Сергей Чупринин. САМОЙЛОВ (КАУФМАН) ДАВИД САМОЙЛОВИЧ (1920—1990)

 

Когда в мартовском номере журнала «Октябрь» за 1941 год по инициативе И. Сельвинского вышла подборка «Поэзия студентов Москвы», в нее вместе со стихотворениями А. Кронгауза, М. Кульчицкого, С. Наровчатова и Б. Слуцкого включили и «Охоту на мамонта» Давида Кауфмана, в ту пору третьекурсника легендарного ИФЛИ.

А дальше война, и в сороковые, роковые этому красноармейцу, затем ефрейтору, кавалеру ордена Красной Звезды и боевых медалей, было не до стихов. Как не до публикаций было и в мрачное военное семилетие. Не считая случайных появлений в случайных газетах, в печать проскочили, правда, «Стихи о новом городе» (Знамя, 1948, № 7), но это и всё.

Сменив сообразно духу времени фамилию на псевдоним, еврейства, впрочем, никак не скрывающий, С. зарабатывал сочинением подтекстовок к песням типа «Марш футболистов» или «Песня юных мичуринцев» и, конечно же, переводами, конечно, по подстрочникам – с албанского, венгерского, литовского, польского, чешского, а позднее еще и с грузинского, монгольского, всяких разных языков.

Товарищи по поколению, которое он назвал «поколением сорокового года», уже вовсю печатались, а он будто медлил, так что лишь первая книга «Ближние страны» (1958) и поэма «Чайная» в альманахе «Таруские страницы» (Калуга, 1961) открыли читателям нового поэта.

Это была, конечно, еще не слава, всего лишь, — как съязвил друг и соперник Б. Слуцкий, — «широкая известность в узких кругах», но С. принимают в Союз писателей (1958), его литературные отношения и связи ширятся, в число собеседников входят М. Светлов, В. Некрасов, В. Шаламов, Н. Глазков, Л. и Р. Копелевы, Н. Любимов, И. Бродский, Л. Чуковская, и – это принципиально важно – его одаряет своей благосклонностью А. Ахматова, заметившая в одном из частных разговоров, что «поэзия 60-х годов – это Тарковский и Самойлов».

Сам он, судя по дневниковым записям, еще долго будет в себе не уверен: «От природы я мало талантлив. Моя поэзия – работа ума и характера» (10 октября 1962 года); «Как мало у меня осталось сил, как жесток, неартистичен мой стих, как коротко дыхание» (7 февраля 1964 года)… Однако стихи, составившие сборник «Второй перевал» (1963), и журнальные публикации, среди которых, безусловно, выделяется разошедшаяся на цитаты баллада «Пестель, поэт и Анна» (Москва, 1966, № 5), это уже стихи, по пастернаковской формуле, «артиста в силе», и артиста признанного.

Жизнь шла ровно: пирушки, но, впрочем, и ответственные разговоры с многочисленными друзьями, недолгосрочные романы, в том числе с «рыжей принцессой» С. Аллилуевой, дочерью Сталина, поездки в Грузию и Прибалтику, со временем в ближнее зарубежье и работа, работа, еще раз работа.

Всегда вроде бы тяготевший к сибаритству, больше всего на свете, кажется, мечтавший «лечь на диван и прислушаться к тому, что происходит в тебе», С. на самом деле был, что называется, трудоголиком: помимо лирики, поэм, драматургических опытов, начатков прозы, еще и бесконечно разросшиеся переводы, стихи и стихотворные пьесы для детей, труды по стиховедению, в итоге собранные в «Книгу о русской рифме» (1973, 1982), поденные записи, наконец.

Общественная активность в круг его приоритетов не входила. От присутствия на избиении Б. Пастернака в Доме кино 30 октября 1958 года С. уклонился, на похоронах любимого поэта не был тоже. И уж речи не могло идти о том, чтобы участвовать в пленумах, декадах, иных казенных мероприятиях, как, впрочем, и в протестных акциях. За границу свои стихи С. не отдавал сознательно, еще 9 ноября 1960 года сделав в дневнике многозначительную запись: «Вознесенский сказал мне, что английский журналист Маршак опубликовал в Лондоне мои стихи. Какова мораль западного журналиста! Они не понимают, что мы не желаем ссориться с родиной. Все, что нам не нравится, — внутреннее дело. И никому не дозволено в это вмешиваться!».

Можно, конечно, допустить, что эти фразы появились в дневнике для всевидящего глаза непрошеных контролеров. Но и к коллективным письмам по инстанциям С. относился скептически, видел в них «всего лишь скромный список “фронды”», «наивный и несерьезный метод распространения взглядов».

Хотя скепсис скепсисом, а честь дороже, так что ходатайство о помиловании А. Синявского и Ю. Даниэля он весной 1966 года все-таки подписал – и в наказание «из-за пристрастия к эпистолярному жанру» в Прагу для получения премии «За выдающиеся переводы чешской поэзии и пропаганду чешской культуры» его не пустили. Двумя годами позже подписал письма в защиту А. Гинзбурга и Ю. Галанскова – и уже подготовленные к печати «Дни» были отброшены на 1970-й, а первый маленький однотомник «Равноденствие» и вовсе на 1972 год.

Да и дальше – С. открыто встречался с А. Сахаровым, дружил с А. Якобсоном и семьей Копелевых, переписывался с Л. Чуковской, был своим в кругу правозащитников. И они – как, простите эту аналогию, декабристы от Пушкина — ждали от него не участия в опасных акциях, а стихи, слава Богу, не убывавшие: книги «Волна и камень» (1974), «Весть» (1978), «Залив» (1981), «Времена» (1983), «Голоса за холмами» (Таллин, 1985), «Горсть» (1989), «Беатриче» (Таллин, 1989), первое большое «Избранное» в 1980-м, двухтомник в 1989 году.

Жизнь, свернув за очередной перевал, после 1974 года разделилась на Москву и Пярну — подле бледного моря, куда так влекло россиян. Так что и давняя мечта С. вроде бы сбылась: «Я, в сущности, рожден, чтобы сидеть во главе большого стола с веселой хозяйкой, множеством детей и добрых друзей».

Однако и на старости лет называть его «олимпийцем», сравнивать, предположим, с Гете было бы в высшей степени рискованно. Злоба дня, исподволь пропитывавшая стих, оседала в наполненных тревожными размышлениями письмах, «Поденных записях» и «Памятных записках», передавалась всем, кому посчастливилось разговаривать с поэтом в эти годы.

Он и умер за сценой – в Таллинском драматическом театре через несколько минут после своего выступления на вечере, посвященном 100-летию Б. Пастернака. И покоится в далекой теперь от нас Эстонии на Лесном кладбище Пярну.

Соч.: В кругу себя. М.: Весть, 1993; Поденные записи. В 2 тт. М.: Время, 2002; Счастье ремесла. М.: Время, 2003, 2010; Д. Самойлов – Л. Чуковская. Переписка: 1971-1990. М.: НЛО, 2004; Поэмы. М.: Время, 2005; Книга о русской рифме. М.: Время, 2005; Стихотворения. СПб: Академический проект // Новая Библиотека поэта, 2006; Памятные записки. М.: Время, 2014; То же. М.: ПрозаиК, 2020; Стихотворения. М.: ЭКСМО, 2019; Мемуары. Переписка. Эссе. М.: Время, 2020.
Лит.: Баевский Д. Давид Самойлов: Поэт и его поколение. М.: Сов. писатель, 1987; Перелыгин В. Пярнуский альбом. Таллинн: Александра, 1991; Давыдов А. 49 дней с родными душами. М.: Время, 2005; Давид Самойлов в Пярну: Дневник Виктора Перелыгина. Таллин: Авенариус, 2020; Немзер А. «Мне выпало счастье быть русским поэтом…»: Пять стихотворений Давида Самойлова. М.: Время, 2020.

Один комментарий к “Сергей Чупринин. САМОЙЛОВ (КАУФМАН) ДАВИД САМОЙЛОВИЧ (1920—1990)

  1. Сергей Чупринин. САМОЙЛОВ (КАУФМАН) ДАВИД САМОЙЛОВИЧ (1920—1990)

    Когда в мартовском номере журнала «Октябрь» за 1941 год по инициативе И. Сельвинского вышла подборка «Поэзия студентов Москвы», в нее вместе со стихотворениями А. Кронгауза, М. Кульчицкого, С. Наровчатова и Б. Слуцкого включили и «Охоту на мамонта» Давида Кауфмана, в ту пору третьекурсника легендарного ИФЛИ.

    А дальше война, и в сороковые, роковые этому красноармейцу, затем ефрейтору, кавалеру ордена Красной Звезды и боевых медалей, было не до стихов. Как не до публикаций было и в мрачное военное семилетие. Не считая случайных появлений в случайных газетах, в печать проскочили, правда, «Стихи о новом городе» (Знамя, 1948, № 7), но это и всё.

    Сменив сообразно духу времени фамилию на псевдоним, еврейства, впрочем, никак не скрывающий, С. зарабатывал сочинением подтекстовок к песням типа «Марш футболистов» или «Песня юных мичуринцев» и, конечно же, переводами, конечно, по подстрочникам – с албанского, венгерского, литовского, польского, чешского, а позднее еще и с грузинского, монгольского, всяких разных языков.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий