Автор:
Королева-консорт Камилла и король Великобритании Карл III в лондонском Сент-Джеймсском дворце на заседании Совета по престолонаследию, 10 сентября 2022 г. AFP — VICTORIA JONES
Во время войны с носителями языка случаются удивительные вещи. Прячась от ужасов происходящего, люди иной раз натыкаются в далеком прошлом на столь нужное нам сегодня объяснение того, что происходит с языком. Филолог Гасан Гусейнов в своей еженедельной колонке на RFI делится такими находками.
После смерти британской королевы Елизаветы Второй на престол взошел ее сын, бывший принц Чарльз, ставший королем Карлом Третьим. В английском-то языке не произошло ровным счетом ничего. Сын королевы как звался принцем Чарльзом, так будет и королем Чарльзом. Совсем другое дело у русских. По традиции, восходящей к эпохе, когда языком образования и науки была латынь, в русском языке пользуются латинскими или немецкими формами имен европейских монархов. Поэтому по-русски не Луи, а Людовики, не Анри, а Генрихи, не Джеймсы и Джейкобы, а Яковы, не Чарльзы, а Карлы. Страсть, с которой велся этот спор в соцсетях и на страницах СМИ, немного отвлекала людей от злобы дня, но и мешала сосредоточиться на существе дела — на попытке осмыслить и описать само событие.
В британских, американских и других англоязычных СМИ во многих деталях обсуждается история присвоения себе британскими монархами имени. Поскольку в аристократических семьях принято давать детям несколько имен, у тех в час икс появляется возможность выбрать, в конце концов, одно, главное. Королева Виктория звалась Александриной Викторией, и если бы выбрала первое свое имя, то вместо «викторианской» эпоху ее правления, возможно, называли бы «александрийской». В отличие от всех других королей и королев начиная с XII века, королева Виктория добавляла к имени не только R — королева, но и I — императрица, поскольку была и правительницей Индии. Карл Третий, как и его покойная мать, проведшая на престоле 70 лет, добавляет к подписи букву R — Rex.
Интронизация Карла Третьего проходит в атмосфере первой большой войны, затеянной в Европе бывшей союзницей Британии по антигитлеровской коалиции впервые после 1945 года, и есть что-то даже трогательное в том, как остатки свободного российского медийного сообщества держатся за старую добрую традицию. Пусть для кого-то имя Карла Третьего — жест презрения к современной Англии, однако, по существу, это именно следование традиции.
А традиции бывают добрые и дурные. Моя незабвенная преподавательница греческого Валентина Иосифовна Мирошенкова рассказывала, как ее учитель Сергей Иванович Соболевский советовал ей в трудный час перечитывать курс греческой грамматики. Когда психея страдает, а сам ты помочь ей не можешь, читай что-нибудь в меру трудное и на чей-то взгляд практически бесполезное: обязательно найдешь что-то такое, что прольет свет на текущие события. Следуя этому завету, я погрузился на днях в чтение недавно переизданной книги Егора Васильевича Белявского (1838–1903) — грамматики церковнославянского и русского языка, «сближенной» с грамматикой «языков греческого и латинского». Чтобы легче было ориентироваться во времени, Белявский был учеником знаменитого филолога Федора Ивановича Буслаева и учителем русского русской словесности у еще более знаменитого философа Владимира Сергеевича Соловьева. Книга Белявского, о которой я говорю, выдержала полтора десятка изданий с 1875 по 1912. Переиздана была еще сто лет спустя, в 2014 году, когда я ее и купил. А читать ее я начал в попытке унять тревогу и волнения, вызванные проклятой войной, только сейчас.
Кто еще не забыл, перед началом катастрофы 24 февраля 2022 года остро стоял вопрос о феминитивах. Против них особенно активно выступала грамотная общественность, с удовольствием повторявшая, что грамматический род не имеет, дескать, никакого отношения к человеческому полу. А раз так, то нечего придумывать женские формы слов вроде «летчик», «профессор» или «доктор»: пусть наши феминистки угомонятся и носят свои мужские название. Ведь носят же женщины брючные костюмы, а иногда даже и прически «под мальчика». И так все уверовали в эту несвязанность грамматического рода и человеческого пола, что с началом войны и пропагандой воинских доблестей гендерная, или женская, повестка и вовсе отошла на второй план. Сейчас-то уж точно не до обновления репертуара феминитивов.
Но вот пока страна занята тем, что ей кажется «мужским делом», вчитываюсь в рассуждения Егора Васильевича Белявского о «несуразностях» в такой, казалось бы, совершенно невинной области, как нумерация склонений имен существительных. О том, что Белявскому или другим коллегам-филологам казалось «несуразностью», сейчас можно только мечтать: ведь это был век вариативности.
До сихъ поръ въ русской грамматикѣ не установилось дѣленіе существительныхъ по склоненію: одни изъ наиболѣе распространенныхъ руководствъ, но русской грамматикѣ приыимаютъ только два склоненія (грамматики Востокова и Говорова), другія — три (грамматики Греча и Буслаева), третьи-четыре (грамматики Перевлѣсскаго и Поливанова). Павскій въ своихъ „Филологическихъ наблюденіяхъ“ принимаетъ пять склоненій и т. д. Какое склоненіе назвать первымъ, какое вторымъ, также долго колебались, пока Павскій въ своихъ „Филологическихъ наблюденіяхъ“ не рѣшилъ, что „первое мѣсто должно принадлежать мужскому полу, второе-женскому“, на основаніи преимущества мужского пола предъ женскимъ. По примѣру грамматикъ другихъ иовыхъ языковъ, Павскій не счелъ нужнымъ слѣдовать въ дѣленіи существительныхъ на склоненія грамматикамъ классическихъ языковъ, считая это рабскимъ „подражаніемъ латинскимъ и греческммъ грамматикамъ“. Но, при внимательном разсмотрѣніи склоненія существительныхъ въ русскомъ и церковно-славянскомъ язьткѣ, оказывается, что славяно-русское склоненіе существительныхъ совершенно тождественно съ склоненіемъ существительныхъ въ латинскомъ и греческомъ языкѣ и что, слѣдователыю, придумывать свое дѣленіе на склоненія, или уклоняться отъ дѣленія склоненій въ классическихъ языкахъ нѣтъ никакой нужды. Въ послѣднее время въ грамматикахъ классическихъ языковъ, даже въ учебникахъ (см. греч. грам. Курціуса), устанавливается дѣленіе существительныхъ на склоненія по основамъ, такъ какъ склоненія различаются не столько по окончаніямъ падежнымъ, сколько по основамъ, и, во всякомъ случаѣ, различіе падежныхъ окончаній зависит отъ различія основь.
В предисловии ко второму изданию 1880 года Белявский еще больше заострил этот вопрос:
Весь резонъ того, что мужескій родъ причисленъ къ 1-му склоненію, выраженъ въ словахъ Павскаго: „Первое мѣсто должно принадлежать мужскому полу, второе женскому“. Гречъ, поставивъ между мужскимъ и женскимъ родомъ средній, отодвинулъ такимъ образомъ еще далѣе женскій полъ. Но такъ какъ очевидно, что въ этихъ дѣленіяхъ ничего научнаго не было, то всякій и началъ распредѣлять склоненія, какъ кому заблагоразсудится. Существующее теперь уже въ школахъ филологическое изученіе языка заставляетъ возвратиться къ старому Ломоносовскому дѣленію и, при существующей путаницѣ въ дѣленіи склоненій, это возвращеніе не поведетъ ни къ какимъ практическимъ неудобствамъ.
Вот оно как было на самом деле. Оказывается, научно-педагогическому спору мешала патриархальная идеология. Только вскрыв гнойник мужского первенства, грамматики русского языка прошли путь, так сказать, от Е. В. Белявского к А. А. Зализняку — с той ажурной системой русского словообразования и словоизменений, которую сегодня каждый школьник может освоить, взяв в руки «Грамматический словарь русского языка». Вместо идеологии первенства мужского пола над женским — формы склонений как таковых, без сверхценностей.
Вот и сейчас некоторые оспаривают правомерность русской традиции называть британского короля Чарлза (или все-таки Чарльза?) Карлом, хотя дотошные английские журналисты старательно объясняют, что имя Чарльз восходит к германскому Карлу и даже к тому самому Шарлеманю, или Карлу Великому. Новый британский король, называясь Карлом Третьим, может и не помнить, и не думать о Каролингах — франкской династии от Карла Великого до Карла Лысого, которая хоть и старше на полтысячи лет обоих несчастных Карлов на британском престоле, а все же дала подарила Европе каролингское возрождение.
Куда только ни заберешься, чтобы не думать о происходящем, но все-таки думать — хотя бы о языке.
Гасан Гусейнов. ХОЧЕТСЯ ВЛАДЕТЬ И УПРАВЛЯТЬ ХОТЯ БЫ ЯЗЫКОМ
Во время войны с носителями языка случаются удивительные вещи. Прячась от ужасов происходящего, люди иной раз натыкаются в далеком прошлом на столь нужное нам сегодня объяснение того, что происходит с языком. Филолог Гасан Гусейнов в своей еженедельной колонке на RFI делится такими находками.
Читать дальше в блоге.