Гасан Гусейнов. ПОХОРОНЫ ГОРБАЧЕВА И ПОИСКИ НОВОГО ЯЗЫКА

 

Портрет Михаила Горбачева в штаб-квартире «Горбачев-фонда» в Москве. 31 августа 2022. AFP — ALEXANDER NEMENOV

Почему и после смерти Михаила Горбачева русское общество не торопится осмыслить эпоху «перестройки»? Почему путинское поколение не справилось с тем, что этому поколению казалось «возрождением великой России»? В своей еженедельной колонке филолог Гасан Гусейнов предлагает искать ответ на этот вопрос в языке последнего советского поколения.

Когда Михаила Сергеевича Горбачева хоронили в Москве на Новодевичьем кладбище 3 сентября 2022 года, я дочитывал, наверное, пятидесятый некролог на русском языке. Половина была написана людьми постарше моего, половина – людьми помоложе. Половина первых и вторых писала о Горбачеве, стиснув невидимые зубы: очень хотелось им написать резче и жестче. Хотя некролог – жанр не для сведения счетов, все же те и другие пытались силами одного языка сформулировать свои претензии к покойному. Те, что постарше или моих лет, свидетели прихода Горбачева к власти в 1985 году и его ухода в 1991, пользовались для выражения неприязни словами из горбачевского же лексикона – от «перестройки» и «гласности» до ударения «нáчать» или любви к выражению «вы не определились».

Горбачевскую «перестройку» тогда, с 1985 по 1991, многие сравнивали с хрущевской «оттепелью». Поколение, чувствовавшее себя проигравшим после того, как Брежнев, Косыгин и Подгорный свергли Хрущева, было уверено, что теперь-то оно успеет воспользоваться моментом. Но Горбачева сместил Ельцин, заодно распустивший Советский Союз, а потом к власти пришел Путин, и эпоха Горбачева закрылась, оставшись неизученной. Она ведь продолжалась всего пять лет – пять лет попыток реформировать нереформируемое, перестроить неперестраиваемое, удержать неудержимое.

«Три эпохи». Портрет М.С.Горбачева. 2021. Из собрания художника Бориса Жутовского. © Борис Жутовский

Сейчас, после физической смерти Михаила Горбачева, стало ясно, что о его политической смерти не может быть и речи. Он был последним политиком на посту главы советской ипостаси Российской империи. Сначала Ельцин, а за Ельциным – Путин уничтожили политическое и повели дело к распаду Союза и империи. Тем важнее понять, в чем же было содержание горбачевской эпохи.

Алиса Ганиева:

На Горбачева ополчаются со всех флангов – и справа, и слева, и сверху, и снизу. Он неудобен всем, почти каждому находится, за что бросить в него камень. Ругают и за то, что «развалил страну», и за то, что недостаточно безупречно разваливал. А главное теряется.

Попробуем не потерять главное.

Лев Симкин:

Поминая ушедшего, часто вспоминают смешное, особенно если сам он обладал чувством юмора. Горбачев им, несомненно, обладал. «Володя, — однажды обратился он к Жириновскому, на людях, — мы-то знаем с тобой, кто в Думе самые продажные депутаты». В другой раз «срезал» Собчака, упрекнувшего Горбачева в том, что тот всегда хотел только власти. «Хотел бы я только власти, — возразил отставной к

тому времени президент, — ты бы меня и сейчас встречал, как генерального секретаря!». И под хохот присутствующих добавил: «Да, пожалуй, и не ты бы встречал». Вот еще: «Говорят, что Ельцина и Горбачева надо повесить на одном и том же дереве. Ну, давайте хотя бы тогда на разных ветках». Или это (сам слышал): «Говорят, я Польшу продал. Кому? Полякам. А кому надо было?» А это вот сказал о виденных им сталинских смертных резолюциях, которые «пачками он подписывал вместе с Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем и Ждановым». Как припечатал: «Это самая пятерка была инициативная». Инициативная… Юмор мрачноват, конечно, но какое время, такой и юмор. Надо признать, он пытался свое время поправить, сделать его лучше, веселее…

2 сентября 2022 политолог Кирилл Рогов на ютуб-канале «О стране и мире» довольно пренебрежительно отозвался о «бессмысленных длинных речах» Горбачева второй половины 1980-х. Между тем, уже тогда, а еще более в 1990-х, было ясно, что все это – только кажущаяся бессмыслица: просто Горбачеву приходилось одновременно обращаться к трем аудиториям – к партноменклатуре и чекистам, боявшимся любых перемен, к тем, кто этих перемен жаждал, к внешнему миру, который боялся Советского Союза, но и уважал сверхдержаву, к тем, кто всё советское ненавидел. Горбачеву удалось заговорить первых и одновременно убедить хоть кого-то из последних. Когда к середине 1990-х большинству населения страны стало ясно, куда привело их новое время, вся ненависть поздно проснувшихся обрушилась на Горбачева.

Руслан Лошаков:

Известны случаи, когда узники Гулага, получившие свободу после двадцати и более лет заключения, через некоторое время сами возвращались в лагерь, не выдержав жизни на свободе. Нечто подобное мы видим на примере целой страны, перед которой Михаил Горбачев когда-то открыл лагерные ворота. Люди вышли, потолкались на свежем воздухе, немного побуянили, а затем снова зашли за ворота, закрыли их за собой, разместились по баракам, и выбрали себе нового смотрящего, но уж такого, который эти лагерные ворота ни за что снова не откроет.

Сейчас позволительно послушать свидетелей эпохи. Тех, кто во второй половине 1980-х услышал в речах Горбачева смысл. Тогда, во второй половине 1980-х, таких было много, но эти многие так и не стали большинством.

Анатолий Головков:

Он ушёл, двери за собой плотно прикрыл, нам даже щелочки не оставил.

В убеждении, многим рано еще за ним, и он любил людей. Привязывался к ним, дружил, доверял, но часто слепо, его подводили, он все равно верил — в нас с вами.

Он кормил с ладони котов и белок.

Он, наверное, самый живой из всех правителей советских, испытал потрясающую любовь, но потерял ее, и оставался еще долго крепок.

Великий и ужасный, умный и доверчивый, прагматичный и сентиментальный, — все это о Михаиле Сергеевиче Горбачеве. Кто дал нам впервые вольно дышать, говорить и петь, — о первом и последнем президенте СССР.

Как-то утром мы, привыкшие встречать рассвет на кухнях, проснулись и увидели, что «кухней» стала вся страна. Она вышла на площади и от радости превратила свои города в сплошные «гайд-парки».

Как забыть такое время?

Мы журналисты страны СССР, из «Огонька», «Известий», «Литературки» тогда и не мечтали, что придет пора, и окажемся с бывшим президентом по одну сторону, содвинем бокалы. Что Горби запомнит нас по именам, будет распевать с нами песни в любимой «Новой газете»

Он ушёл — и теперь одни станут вспоминать о Горбачеве не только как о Нобелевском лауреате. О человеке, которого по сей день почитает весь мир. Но одни припомнят брезгливым пренебрежением, другие — с равнодушием, прибавляя к нему местоимение «этот» (вот уж такой-сякой!), третьи – с ненавистью. Ему не забудут Вильнюс, Ригу, Баку, не говоря уже о Карабахе, Фергане и прочих несчастьях.

Но это не Горбачев. Он менял страну.

Это — машина, которая душила и его самого, а потом все-таки лишила власти.

Лишила власти, но не лишила чести.

Прощайте, Михаил Сергеевич, и простите нас.

В 1990 мне было 37 лет. Сейчас голоса моего поколения становятся всё глуше: пятном на всех нас, на всем нашем поколении, лежат перенявшие власть у Ельцина сегодня 65-75-летние чекисты. А что говорят люди помоложе?

Олег Кузницин:

Как только Горбачев стал главным, помню, у нас в школе стали шептаться «Последним царем на Руси будет Михаил меченый». И во дворе шептались. Дети подражали родителям, и изрекали эту правду как бы по секрету. Все ждали ядерной войны. Но случилась перестройка. И ускорение. Кстати, все забывают про ускорение. А ведь это была сладкая парочка слов – перестройка и ускорение. И был анекдот. Что такое ускорение? Раньше делали – тяп… ляп… а теперь – тяпляптяпляп.

Я школьник воспринимал Гобачева как ретрограда, консерватора, номенклатурщика, партийного босса и проч. Конечно, был его антипод – Ельцин, который к тому же знакомый моей прабабушки. Этот факт конечно добавлял ему очки.

«Может заболтать кого угодно»! – Говорил про Горбачева некий его сослуживец по Ставрополю, который тоже был у нас в гостях. Много было у нас гостях в те времена всякого народа. Кто, зачем и почему, сейчас не вспомню. И все непременно козыряли элитными знакомствами, и конечно особой осведомленностью. Наверное, врали. Родители любили застолья. И возникали дУши компаний, рассказывающие байки про свои высокопоставленные связи.

А вот С ГКЧП не все ясно. Конечно есть большой соблазн конспирологии. Противоборство Ельцина и Горбачева в результате и привело к разрушению СССР де юре? Что это был за маневр? Это была горбачевская интрига? Или кукловодило ЦРУ, играя на амбициях и ненависти друг другу Горбачева и Ельцина? Кукловоды бросали поленья в костер, чтобы побыстрей все сгорело? Впрочем, это частное предположение. В основе фантастические версии. Но даже самая фантастическая версия не возникнет, если нет вероятности.

И сейчас, будучи демократом до мозга костей, либералом, поклонником чешской версии постсовка с президентом В. Гавелом, я не буду рассыпаться в благодарностях Михаилу Сергеевичу. Перестройка была предопределена, и Горбачев являлся не более

чем представителем победившей части элиты. Его историческую инициативу (все та же роль личности в истории) мне трудно оценить. Вернее, нетрудно. Но из уважения к покойному не буду наводить критику. Бесспорно, человек-эпоха. Бесспорно, личные качества позволили Горбачеву удержаться в этом царстве интриг, и кое-что сделать. Но, конечно, скажу спасибо за главу в учебнике истории, в которой будет сказано (или уже сказано): Горбачев дал надежду и разогнал великую депрессию (с 1985-го по 1990-й). До 1985-го – бесконечные катафалки и застой привели к чувству экзистенциальной катастрофы.

Подчеркну, спасибо за надежду, которая, впрочем, увы, не оправдалась. Царствия небесного, Михаил Сергеевич.

У тех, кому сейчас 35-45 лет от роду, нет общей картины. Эпоха Горбачева сливается с предшествующей ей советской. Оттуда доносятся «перестройка» и «ускорение», а вот «гласность» не доносится. Потому ли, что последняя четверть века прошла под знаком удушения этой самой гласности? Ключевые слова горбачевской эпохи обыгрывались в анекдоте:

— Чем демократизация отличается от демократии?

— Тем же, чем освобождение отличается от свободы! — Тем же, чем гласность отличается от свободы слова!

Марина Королева:

За эти дни прочитала много всего о Горбачёве, с перечислением заслуг и поражений. А для себя наконец сформулировала коротко.

Он сделал, по сути, вообще только одно: из советского мироустройства вынул единственный кирпичик — СТРАХ. Еще вчера было страшно — и вдруг страха нет. Стало можно говорить, делать, жить без оглядки на страх.

Но оказалось, что он, этот СТРАХ, был не кирпичиком в пирамиде, а силовым полем. Не стало его — посыпалась вся пирамида. Не думаю, что Горбачев был к этому готов: он хотел только «чуть-чуть подправить»… Но это был уже водоворот, и горбачевская роль в этом водовороте мало чем отличалась от нашей. Песчинка.

А я запомню именно это: как отключили СТРАХ. И сделал это он. Еще раз спасибо Вам, Михаил Сергеевич.

Да, ключевое слово – дал свободу. Многих это обижает и по сей день. Как же так получилось, что мы получили свободу в дар от последнего генсека КПСС. Неприятно.

Внешне Горбачев не был похож ни на генсека, ни на президента. Перелистываешь фотографии – почти стиляга в начале 1960-х.

Михаил Эпштейн пишет о фотографии Горбачевых со случайно попавшим в кадр молодым еще, но уже пробившимся из топтунов в начальники кагебешником Путиным:

Стоят двое: мужчина и женщина. Он представляет вершину умной и ответственной власти; она — его жена и вдохновительница. В них воплотилась мужская и женская часть человечества, у них светлые, благородные, мыслящие лица, и они любят друг друга. А кто между ними? Человек, очевидно, вслушивающийся, всматривающийся, сверхнапряженный — и при этом лицо призрачное, как будто снящееся в дурном сне. В нем ничего не выражается, все снаружи и ничего внутри; перефразируя Гоголя, идея этого лица — «возникшая до высшей степени Пустота.

Нет, это не пустота. Это возвращенный страх, возвращенная ненависть к свободе человека. Презрение к не сумевшему удержать власть – самое сладкое, позволяющее глумиться над людьми…

Анна Нейфах:

Лента разделилась. Это здесь нормальное явление. Одни пишут хорошо о МС, отмечая его недостатки, но говорят о главном-о прорыве.

Другие клянут с бешеной злобой. Пришлось вчера вычистить ленту.

Мне всегда интересны диванные знатоки. Они, конечно, на месте МС сделали бы все иначе. Они бы….

Тут нет места, чтобы перечислить все эти бы, которые они бы совершили.

А главное, они ни за что не отвечают. Провели урок ненависти и привет.

Для меня загадка, как в недрах КПСС и номенклатуры мог вырасти до генерального секретаря такой Горбачев.

Со мной произошла в 82 году странная история. Это был день похорон незабвенного Леонида Ильича. Нас собрали в школе и велели смотреть похороны. Учеников не было. Школа была вечерняя. Мы сидели у телевизора. Я завернулась в красную японскую шаль, чтобы не видно было, как я смеюсь на выкрики пьяной уборщицы Марьи Ивановны

Родной наш, на кого ты нас покинул!

Я икала от смеха под шалью, а Марья Ивановна выкрикивала, плача пьяными слезами

Вот, только мы с Марковной по нем плачем, а вы, гниды, ни слезинки!

Я слиняла и, прикупив дефицитного мяса у приятеля в мясном, стояла довольная на остановке трамвая.

Тут, как у Булгакова, соткалась из ничего молодая женщина, и мы разговорились.

Вот что она сказала.

Еще будут два генсека. Но оба не жильцы. А потом придет некий Горбачев и все изменится.

Подошел мой трамвай, и я уехала.

Я помню вдруг, как все наши учебники истории стали историей. Нас, учителей истории со всего Ленинграда, собрали в Зубовском дворце и нам читали лекции наши же профессора, но с точностью до наоборот.

Мы преподавали историю по статьям в «Огоньке» и в «Московских Новостях». Экзамен по истории в 89 году отменили, и выпускники писали работу на темы, которые мы сами придумывали.

Была свобода, но было и общество «Память». В толстых журналах пошел поток запрещенной литературы. Не было продуктов, но воздух был другим.

Начали в 87 выпускать отказников. Это было странное время. Но была надежда. Стало чем дышать после спертого воздуха брежневской поры. Вывели войска из Афганистана. Из-за этой авантюры мы не уехали в 80 году.

Начались первые свободные выборы, и мы получали простыни с именами нам абсолютно не известных кандидатов. Но мы уже думали об отъезде.

Пала Берлинская стена. Начался исход евреев в Израиль.

И каждый получил свой шанс.

Я благодарна МС лично за отъезд и за отъезд в объединенную Германию.

Это моя личная благодарность.

В августе 91 мы уже были здесь. Пьяного Ельцина в трениках, переодели, помыли и (доку Сокурова) поставили на танк. Народ вышел защищать демократию.

Он ненавидел Горбачева и скинул его.

Дальше началась совсем другая история.

Горбачев дал шанс. Но против него были КГБ, армия, номенклатура. Всего навсего с ними пришлось бороться.

Теперь мы видим Дона Рэбу из подворотни и его прихвостней.

Оказывается, у людей моего поколения, хорошо помнивших похороны Брежнева, переосмысление горбачевской эпохи только начинается. Но и те, кто на поколение моложе, нуждаются в новом языке для описания мира, в котором они оказались.

Александра Поливанова:

Я стояла два с лишним часа в уже холодной Москве в очереди к Колонному залу и думала: а почему я сюда пришла?

вряд ли меня привели личные сантименты или ностальгия, я их, признаться, не испытываю. может быть, как сказал неизвестный мальчик в очках лет 17 в очереди передо мной, «возможность прикоснуться к историческим событиям 30-летней давности», но в отличие от мальчика я те годы застала уже тогда. кстати этот неизвестный мальчик вместе с друзьями ходил прощаться не только с Горбачевым, но и с Жириновским, так что возможно мы с ним по-разному меряем исторические события. и скорее меня привело к Колонному залу что-то вроде потребности быть свидетелем событиям сегодняшним.

движение очереди было жестко организовано железными заборами и росгвардейцами, которые в целом вели себя сносно, да и очередь вела себя вполне степенно, но было противно, что именно они организовывали людей и еще иногда вдруг кого-то не пускали, например чудаковатого старичка, который во что бы то ни стало хотел прощаться с Горбачевым с литровой банкой котлет в пакете, росгвардейцы отказывались пропускать котлеты, требовали выбросить банку, старичок жаловался, что чем же он будет тогда обедать после прощания, очередь вяло заступалась, росгвардейцы не уступали, чем кончилось — я не знаю. мы двигались от Большого театра, преграды были выставлены каждые 50 метров, металлоискатели стояли на пути дважды, внутри Колонного зала из приятного было только, что фотографии Горбачева висели улыбчивые и даже не совсем формальные, и в общем почетный караул был относительно норм, слава богу, что похороны были «полугосударственные», при «государственных» было бы еще больше силовиков, а величия вряд ли бы это придало. но и в таком формате слишком много было людей в форме Вооруженных сил РФ, которые подгоняли очередь, выталкивали практически силой пытавшихся задержаться на лишнюю секунду, с вооруженными силами и при прочих равных сталкиваться не оч хочется, а в нынешнем контексте так и вовсе — в итоге мерзнуть два часа на улице в большой толпе очереди было гораздо комфортнее, чем 10 минут внутри.

в очереди попадались какие-то группы стареющих юношей в солидных пальто — явные недавние победители всеросов и сириусов, про смерть Горбачева они узнали из

собянинских пабликов вконтакте для молодежи, чуваки вспоминали эпизоды истории СССР и ругали Евгения Спицына, автора единой концепции преподавания истории, почтенная дама в наушниках смотрела Ходорковский LIVE, пожилые задумчивые мужчины несли гвоздики, кто-то сокрушался, что больше нет Эха Москвы, группа музыкантов обсуждала за моей спиной Шостаковича и почему-то Фазиля Искандера, рассказывали друг другу, в каких странных обстоятельствах им случалось в жизни играть, кто-то рассказывал старые анекдоты, а кто-то пересказывал спектакли РАМТ. и я в какой-то момент как будто узнала эти вполне благородные, немного хмурые, немного задумчивые, настороженные и потерянные лица — как будто я их видела на фотографиях Dmitry Borko августа 1991-го в Москве. конечно больше половины едва родились в 1991 или не родились вовсе и не могли защищать Белый дом, но лица тем не менее были вот как будто те же, не совсем свободных людей, пытавшихся понять, что такое свобода, была она, будет ли, и что надо делать. или не пытавшихся. и Горбачев тут как и в 1991 году был не сам по себе, а некоторой фигурой, как когда от ГКЧП пытались защитить не его-заложника, а что-то другое. хотя было ли это свободой.

так что прощания с кем я была сегодня свидетельницей да и участницей, неизвестно — не то с Горбачевым, не то с историческими событиями 30-летней давности, не то с нами всеми — атомизированным, незрелым, потерянным, нервным и в общем разрушенным обществом, которому предстоит долго искать себя, найти и построить заново. самоорганизоваться без помощи ограждений, росгвардии и людей в форме «Вооруженные силы РФ».

Леонид Песок:

Очевидные и безусловные подонки посчитали Михаила Горбачева «крайне противоречивой фигурой»…

Горбачева похоронили при Путине, отправившем на бойню десятки тысяч людей, говорящих на одном языке, но не понимающих друг друга. Хорошо, что Путин промахнулся и не осквернил своим присутствием прощание с Горбачевым. А вот всем остальным придется искать и учить новый язык – чтобы говорить друг с другом, а не убивать, не пытать и не грабить.

Один комментарий к “Гасан Гусейнов. ПОХОРОНЫ ГОРБАЧЕВА И ПОИСКИ НОВОГО ЯЗЫКА

  1. Гасан Гусейнов. ПОХОРОНЫ ГОРБАЧЕВА И ПОИСКИ НОВОГО ЯЗЫКА

    Почему и после смерти Михаила Горбачева русское общество не торопится осмыслить эпоху «перестройки»? Почему путинское поколение не справилось с тем, что этому поколению казалось «возрождением великой России»? В своей еженедельной колонке филолог Гасан Гусейнов предлагает искать ответ на этот вопрос в языке последнего советского поколения.

    Когда Михаила Сергеевича Горбачева хоронили в Москве на Новодевичьем кладбище 3 сентября 2022 года, я дочитывал, наверное, пятидесятый некролог на русском языке. Половина была написана людьми постарше моего, половина – людьми помоложе. Половина первых и вторых писала о Горбачеве, стиснув невидимые зубы: очень хотелось им написать резче и жестче. Хотя некролог – жанр не для сведения счетов, все же те и другие пытались силами одного языка сформулировать свои претензии к покойному. Те, что постарше или моих лет, свидетели прихода Горбачева к власти в 1985 году и его ухода в 1991, пользовались для выражения неприязни словами из горбачевского же лексикона – от «перестройки» и «гласности» до ударения «нáчать» или любви к выражению «вы не определились».
    Горбачевскую «перестройку» тогда, с 1985 по 1991, многие сравнивали с хрущевской «оттепелью». Поколение, чувствовавшее себя проигравшим после того, как Брежнев, Косыгин и Подгорный свергли Хрущева, было уверено, что теперь-то оно успеет воспользоваться моментом. Но Горбачева сместил Ельцин, заодно распустивший Советский Союз, а потом к власти пришел Путин, и эпоха Горбачева закрылась, оставшись неизученной. Она ведь продолжалась всего пять лет – пять лет попыток реформировать нереформируемое, перестроить неперестраиваемое, удержать неудержимое.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий