Сергей Чупринин. ПАНФЕРОВ ФЕДОР ИВАНОВИЧ (1896-1960)

Это имя, наверное, все знают по анонимному двустишию:

Околевая от тоски,
Одолеваю я «Бруски», —

хотя охотников читать эту 4-томную эпопею о коллективизации сейчас наверняка не много.

И здесь надо отметить, что, дебютировав рассказом «Перед расстрелом» еще в 1918 году и простенькими пьесами для крестьянского театра в начале 1920-х, П., войдя в полную силу, сразу же, как и положено было претенденту на роль советского классика, выбрал для себя большие форматы. За «Брусками» (1928-1937) последовали романы «Борьба за мир» (1945-1947), «В стране поверженных» (1948), «Большое искусство» (1954), стягивающиеся в эпопею о Великой Отечественной войне и послевоенном строительстве, тогда как романы «Удар» (1953), «Раздумье» (1958), «Во имя молодого» (1960) образуют тоже эпопею «Волга — матушка река», но уже о развитии советского сельского хозяйства.

И будто само собою сразу же определилось его место в литературе – не равного среди первых, а как бы во втором эшелоне мастеров социалистического реализма. Одна, но не единственная, из причин очевидна: П. писал даже хуже, чем другие советские классики. Так что и М. Горький встретил его появление залпом язвительных характеристик, и Г. Адамович – с того берега – отметил, что «талант у Панферова, по-видимому, есть, но состояние этого таланта самое первобытное, самое сырое», и журнальные критики, словно сговорившись, как родовое свойство П. выделяли неряшливость – в языке, в стиле, в сюжетостроении и вульгарном мелодраматизме.

Поэтому и власть, авторские намерения П. одобряя целиком и полностью, при первой же раздаче правительственных наград в январе 1939-го орден ему, разумеется, выдала, но не Ленина, а как бы ниже рангом – Трудового Красного Знамени, и Сталинскими премиями тоже не обделила, но опять-таки не первой, а второй (1948) и третьей (1949) степени.

То же и с карьерой: один из создателей РАППа, он и там был на вторых ролях, сильно уступая Л. Авербаху и А. Фадееву в вождистских наклонностях, а при возникновении Союза писателей в состав правления, конечно, избирался, но в высшую лигу, то есть в президиумы и секретариаты, после войны все-таки не входил.

Да вот ведь и журнал «Октябрь», которым П. (с трехлетним перерывом) руководил с 1931 года до самой смерти, тоже, при всем уважении, воспринимался – в сравнении с «Новым миром» и «Знаменем» — как чуть-чуть второразрядный, а с образованием СП РСФСР в 1958 году и вовсе приобрел статус республиканского, а отнюдь не общесоюзного.

Был, конечно, способ вырваться, пусть и на время, к громкой карьере и казенной славе, которым воспользовались иные, ничуть не более, чем П., одаренные сочинители, то есть занять, как тогда говорили, активную жизненную позицию: идти по головам собратьев, рубить их налево и направо, всяко демонстрируя верноподданичество не только в художественных, так сказать, сочинениях, но и в своем литературном, общественном поведении.

Иные, но не П. Человек со всячинкой, в котором, — говорит В. Огнев, — «как ни в ком из писателей старшего поколения, жил дух русского купца с его размашистой самоуверенностью, малограмотной отвагой и пресловутой «широтой» русской души», палачом и предателем по своей натуре он все-таки не был, а, значит, и первым учеником в общей для всех школе жизни становиться не захотел – ни в расстрельные 30-е годы, ни в пору истребления безродных космополитов, ни уже в 50-е, когда истинные намерения власть предержащих были неясны даже им самим.

Что надо П., конечно, подписывал, что требовали, разумеется, в своем журнале печатал, но особой ретивостью не отличился, кажется, ни разу. «Я, — вспоминает работавший у него заместителем В. Фролов, — ни разу не слышал от него слова критики Сталина или же его восхваления. Эта тема у нас негласно была как бы в запрете». И прошлое не защищал, и от прошлого не отказывался – хвалить здесь особо не за что, но отметки стоит.

Как стоит отметки и то, что в самый разгар травли критиков-космополитов, П., преодолевая сопротивление редколлегии, предложил самому безродному из безродных и отовсюду выброшенному Ю. Юзовскому печататься именно в «Октябре». «Вот и скажите после этого — каков Панферов? – пишет рассказавший эту историю С. Алешин. — Ну, не дано ему было судьбой стать хорошим писателем. Хотел, работал, мучился, но не получилось, что, впрочем, не поколебало веру Панферова в себя. Повторяю, его вины тут нет. Но зато в решительные и трудные минуты умел вести себя достойно. Не каждому дано».

И не каждому дано, вернувшись в 1957 году после трехлетней (и глупейшей, добавим) опалы в свой журнал, попытаться сделать его органом «консолидации литературных сил», уже тогда раздробленных на прогрессистов-«фрондеров» и сталинистов-«гужеедов». Так что надежды гужеедов («<…> Панферов опять стал во главе “Октября” — это положительно: хоть один русский журнал будет», — 17 августа прокомментировал эту новость И. Шевцов в письме С. Сергееву-Ценскому) не сбылись. И хотя, конечно, в журнале у П. по-прежнему продолжали печататься органически родственные ему С. Бабаевский, А. Первенцев, Г. Коновалов, главный редактор – то ли сделав усилие над собою, то ли из интереса ко всему живому – открыл двери и для К. Паустовского, В. Пановой, Э. Казакевича, Ю. Казакова, даже для Е. Евтушенко и Б. Ахмадулиной.

Конечно, соседство Бабаевского и Ахмадулиной на одних страницах, как и вообще консолидация по-панферовски, у сегодняшнего читателя вызовет лишь недоуменную улыбку и снисходительно-иронического отношения к писаниям самого Федора Ивановича отнюдь не поправит.

Однако, проходя по улицам П. в Москве, Волгограде и Донецке или проплывая по Волге и Каме на теплоходе «Ф. И. Панферов», почему бы нам иногда не вспоминать и это?

Соч.: Собрание сочинений в 6 тт. М.: Правда, 1986; Бруски. В 2 тт. М.: Вече, 2012; Волга – матушка река. В 2 тт. М.: Вече, 2018.
Лит.: Федор Панферов: Воспоминания друзей. М.: Сов. писатель, 1977; Панферов А. Мой старший брат. М., 1980.

2 комментария для “Сергей Чупринин. ПАНФЕРОВ ФЕДОР ИВАНОВИЧ (1896-1960)

  1. Как стоит отметки и то, что в самый разгар травли критиков-космополитов, П., преодолевая сопротивление редколлегии, предложил самому безродному из безродных и отовсюду выброшенному Ю. Юзовскому печататься именно в «Октябре»… Ну, не дано ему было судьбой стать хорошим писателем. …Но зато в решительные и трудные минуты умел вести себя достойно. Не каждому дано»…

    И хотя, конечно, в журнале у П. по-прежнему продолжали печататься органически родственные ему С. Бабаевский, А. Первенцев, Г. Коновалов, главный редактор – то ли сделав усилие над собою, то ли из интереса ко всему живому – открыл двери и для К. Паустовского, В. Пановой, Э. Казакевича, Ю. Казакова, даже для Е. Евтушенко и Б. Ахмадулиной.

    Конечно, соседство Бабаевского и Ахмадулиной на одних страницах, как и вообще консолидация по-панферовски, у сегодняшнего читателя вызовет лишь недоуменную улыбку и снисходительно-иронического отношения к писаниям самого Федора Ивановича отнюдь не поправит.

    Однако, проходя по улицам П. в Москве, Волгограде и Донецке или проплывая по Волге и Каме на теплоходе «Ф. И. Панферов», почему бы нам иногда не вспоминать и это?

    Большое спасибо за эту публикацию, без которой мне и в голову не пришло бы заинтересоваться такой фигурой как Фёдор Парфёнов. Ни один порядочный в тех условиях человек не должен быть пропущен и не замечен. Никто, кому удалось не стать «первым учеником» (выражение Довлатова), кто не доносил и не сажал. И какой контраст с поднимаемым сейчас на щит Константином Симоновым, не пропустившим ни одной кампании зла!

  2. Сергей Чупринин. ПАНФЕРОВ ФЕДОР ИВАНОВИЧ (1896-1960)

    Это имя, наверное, все знают по анонимному двустишию:

    Околевая от тоски,
    Одолеваю я «Бруски», —

    хотя охотников читать эту 4-томную эпопею о коллективизации сейчас наверняка не много.

    И здесь надо отметить, что, дебютировав рассказом «Перед расстрелом» еще в 1918 году и простенькими пьесами для крестьянского театра в начале 1920-х, П., войдя в полную силу, сразу же, как и положено было претенденту на роль советского классика, выбрал для себя большие форматы. За «Брусками» (1928-1937) последовали романы «Борьба за мир» (1945-1947), «В стране поверженных» (1948), «Большое искусство» (1954), стягивающиеся в эпопею о Великой Отечественной войне и послевоенном строительстве, тогда как романы «Удар» (1953), «Раздумье» (1958), «Во имя молодого» (1960) образуют тоже эпопею «Волга — матушка река», но уже о развитии советского сельского хозяйства.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий