Марина Шаповалова. Путин уничтожил русский мир

Путин уничтожил русский мир.

Начал сразу и потихоньку — с поражения в русском языке свободных смыслов. Потом нокаутировал его торжествующей гнусностью «крымнаша». А 24-го февраля этого года добил.

Факт убийства будет осознан и описан, наверно, десятилетия спустя. И не русскими. Он может стать тогда темой чьей-то дипломной работы — что-нибудь вроде: «Феномен русской европейской культуры модерна, вторая половина XVIII — первая четверть XXI вв». В которой дипломант добросовестно отметит преимущественно-литературный характер явления, его высоты и падения, а в заключении опишет обстоятельства коллапса.

Я оставлю этому дипломанту свои подсказки на тот случай, если он, углубившись в материал, нечаянно вдруг наткнётся на тексты малоизвестного литератора конца изучаемой им эпохи.

Первая и главная подсказка, объясняющая краткосрочность феномена, но отчасти и его выдающиеся особенности — непреодолимое противоречие между русско-европейской интеллектуальной культурой и неевропейской эрзац-политической. Именно в этом разрыве, как в заповедном овраге, произросла русская художественная проза. Начавшаяся, однако, с поэзии. Она пересотворяла и наращивала русский язык, скрепляя, сплетая его корнями и кронами пространство русских и европейских смыслов. Когда этот растущий сад пилила и выкорчёвывала социальная инженерия, он обращался кровеносным гумусом и в этом качестве продолжал свою работу. Пока мог.

А он мог — с конца 80-х стало ясно, что щёлочь большевистского новояза не смогла протравить речевую ткань на всю глубину. Ее затоптанные источники обнаружились и начали самоочищаться. Да, на поверхность вынесло много гнили, но её бы снесло потом. Ведь источники забили и там, где их прежде не было отродясь: большевистский режим, сам того не желая, раскатал остаточный русский культурный слой не только по шестой части захваченной им суши. Русский язык где вырвался, где просочился за Железный Занавес. Как язык точных наук и язык сопротивления несвободе. Сопротивления и героического, и мученического. Его шрамы и уродливые культи пугали, тревожили, но способны были тем обновлять в обывательском сознании затёртые и померкшие ценности. Боль русской словесности сигналила миру о смысловых лакунах и провалах. В этом качестве и в планетарном, трансграничном распространении русский язык начала 90-х подтверждал своё значение в ряду мировых…

Переродившийся постсоветский, реваншистский новояз перво-наперво извратил смысловые кодификации «либерастнёй», «дерьмократией» и другими подобными изысками жиреющей пошлости. «Гебуха», чьё манипулятивное мастерство угадывается в стилистике унижения человеческого достоинства, наводнила речевые практики захваченных государством СМИ лагерными фекалиями. Сначала подавая сей канализационный сток за открытие «шлюзов свободы» — чтобы до блевотины этой «свободы» нахлебались поголовно все. А потом, когда к смраду притерпелись, а ядами замутился разум, вынула золотой ворованый крест из сталинского голенища. Писучими лапами дугиных-прилепиных-прохановых.

Но ведь мировой язык не задушишь — не убьёшь в одном периметре за колючей проволокой. Литературных вертухаев, орально сношающих обездвиженное русскоязычное пространство, насильно не навяжешь зарубежным юрисдикциям. Не говоря о скромной эмигрантской литературной среде — той же Украине. Где русская словесность росла от тех же Гоголя и Чехова, Пастернака и Гроссмана, Войновича и Стругацких, где она искала свои новые русла, но не была залита лубянскими помоями по горло — фильтры на перетоках уже устанавливались естественным отторжением «великодержавного мейнстрима». Туда перетекал, ускользал от вертухайского воя, только ручеёк поиска свободных смыслов. Там его невозможно было отравить и придушить. Оттуда он мог в один непрекрасный для «гебухи» день снова вернуться в страну языком свободы. А «гебуха» с легионом вертухаев уже хорошо знали, чем это им грозит: прецедент Августа изучен и подшит в красные папочки. Язык свободы не должен был развиваться — он должен был умереть.

Проблему полного контроля над русским языковым пространством Путин решил так же «изящно», как Чикатило сделал непопулярными ночные прогулки в загородных перелесках. Зарубежное русскоязычное пространство самоуничтожилось. Русский язык выкинули отовсюду, где он мог найти себе временное убежище. Статус мирового он потеряет неизбежно, поскольку фактически уже перестал таковым быть. Больше ему из-под палачей и вертухаев сбегать некуда: виртуальная метавселенная — не вариант для развития, поскольку не является естественной речевой средой.

Путин уничтожил русский мир. Убил. Как убивал всех, кто мог ему чем-то помешать. Как препятствие и потенциальную угрозу владычеству над человекообразными пресмыкающимися. Им положено быть бессловесными.