Татьяна Хохрина. ТРИ ДНЯ

19 августа. 1991 год. Кате 3 года. Рано утром провожаем с ней ее папу — моего мужа в загородную больницу на реабилитацию после тяжелой аварии и остаемся вдвоем. На душе муторно, надо включить ящик, может, там что-то веселенькое… По первой программе «Лебединое озеро». И по второй. И по третьей. И далее везде…И идиотское изумление — с чего бы это? И взорвавшийся телефон. Что это? Почему это? Ничего не слышала? Не знаешь, с какого? И — разъяснение: что, почему и с какого… И ужас пополам с тоской: неужели вернется все?! И голос друга юности Андрюши ,Черкизова из радио Эха. И привычное разделение на две стороны баррикады. И внутри все орет: нет, только не гражданская война и только не поворот назад. И чей-то шепот в ухо:»Надо было валить тогда сразу… Если не в пионерском 68-м, то в горбачевском 87-м». И превращение на три дня дома в штаб-квартиру для трех мамаш с младенцами, чтобы не пропустить новости и не трястись по одиночке. И младшая сестра у Белого Дома и дикий страх за нее. И этот тошнотный бред по ящику и трясущийся Янаев. И омерзение, что эти морды придут обратно. И шок от известия о погибших парнях.

Тогда еще короткое время лес состоял из отдельных деревьев, и каждая отдельная жизнь имела ценность. И слезы день и ночь от всего: от страха, от танков, от теток, увещевающих солдат и от опрокинутых, растерянных лиц солдат, от волнения за судьбу защитников, от спящего охраннике на плече у Ростроповича, от каждого репортажа Эха и снова от страха. И победа! И вечер, когда, казалось, не спали даже младенцы. И ликование, сумасшедшее, опять со слезами, но от счастья, когда рухнул Железный Феликс. И похороны тех трех с огромным растянутым флагом, с ельцинским «простите, не уберегли». И с самым неописуемым, смешанным, неповторимым чувством счастья -что так окончилось, ликования — что так вообще было возможно, боли — что за это отданы живые жизни, гордости — что мы все-таки не стадо, а граждане, восторга — что ты жил в это время и видел это своими глазами, уверенности — что никогда не повторится….

Все это оказалось не совсем так, а точнее — совсем не так, те оказались не совсем теми, а эти — тем более, а мы — вообще, а потери — уже тысячами и без особого впечатления, а вчерашние защитники — в самых неожиданных уголках света, а постамент Феликса ждет его обратно, а бывшие побежденные пишут мемуары и романы про страшные девяностые, а эти три дня изображают водевилем. Может, это и водевиль, но только именно эти три дня мы были Людьми.