Герхард Лехнер. Странная немецкая любовь к России

   Герхард Лехнер. Странная немецкая любовь к России

Wiener Zeitung   30-31.07.2022

Считается, что 24 февраля, день, когда российская армия начала наступление на Украину, все изменилось. ЕС, ранее часто бывший индифферентным по отношению к России, вдруг показал себя более сплоченным, чем когда-либо. Он вводил санкции, принимал беженцев и поставлял оружие. Даже Германия дистанцировалась от своего государственного пацифизма. Украинский флаг был повсюду, создавая впечатление, что весь Запад стоит против политики Владимира Путина. Но просмотр интернета показывает, что это впечатление обманчиво. Правительства могут решать, чего они хотят, но население — стабильно. Комментарии под статьями о войне показывают, что и после 24 февраля у Путина по-прежнему много сторонников. Инфляция, угроза перебоев с газом и растущие цены снижают энтузиазм в отношении Украины. Многие даже видят в Зеленском, а не в Путине, поджигателя войны — человека, который мешает миру, если только Зеленского сразу не характеризовать как марионетку в руках настоящего вдохновителя войны — президента США Байдена.

И не обязательно только русские так говорят или пишут. Мои русские знакомые, живущие в Вене, были потрясены началом войны. Тенденция романтизировать путинский режим, видеть в нем консервативный контрапункт декадентской Европы у них часто менее выражена, чем у некоторых австрийцев или немцев. Откуда же эта своеобразная склонность к Путину и России, особенно сильна в немецкоязычных странах? Конечно, среди крайне правых Путин много лет набирал очки своей оппозицией ультралиберальной гендерной политике, а среди старых левых — антинатовской риторикой.

Но одобрение российского президента трудно до конца объяснить: еще жива травма II мировой войны — изгнания, военнопленные в ГУЛАГе — не совсем способствуют отношениям с Россией. Последовала долгая холодная война, которая поддерживала страхи перед опасностью с Востока. Угроза со стороны Советского Союза присутствовала всегда. Из двух сверхдержав США пользовались большей популярностью: они предлагали свободу вместо коммунизма, а планом Маршалла заложили основу для послевоенного процветания. США также открыли окно в мир и сформировали образ жизни целых поколений. Поп-культура была и остается английской, культурные связи с трансатлантической сверхдержавой очень тесные. Москва мало что могла противопоставить американскому образу жизни. Тем не менее, всегда была сентиментальная склонность к России, особенно в Германии. Гигантская империя на востоке была таинственной, воспламеняла воображение и вызывала интерес, которого никогда не видели в ее соседке Польше, упор на католицизм в которой вызывал отторжение в протестантской Пруссии.

Россия подходила как проекционная модель для прусской Германии. Такой, в прочем,  была и Германия для России. Другой человек воплощал в себе то, чего ему недоставало. С одной стороны, рациональное государство Пруссии, хорошо организованное и действенное, было образцом для подражания. С другой — была бурлящая и неопределенная, иногда революционно-пьянящая и мистическая «русская душа», которая тоже могла что-то дать «немецкой сущности». Мир Запада представлялся унылым, рациональным, материалистическим, бессмысленным и техновидным. Против этого в эпоху романтизма восстали в Германии. Но было и наоборот —  цивилизационное, иногда с расовой окраской, самомнение о превосходстве над Россией. Историк Герд Кенен писал о «смеси страха и очарования, понимания и сопротивления, фантазиях и силе, а также о возможных вариантах оси Берлин-Москва». Все это почти никогда не могло быть полностью реализовано, но все же занимало умы людей.

Взгляд на межвоенный период показывает, что отношения между Германией, обиженной Версальским договором, и коммунистической державой на Востоке не определялись только сопротивлением и страхом перед «красным призраком».  Внутри немецкого правого движения были отправные точки для сотрудничества с большевистской Россией. Это было потому, что оба государства-изгоя имели жажду мести Западу. Рапалльский договор, заключенный между Веймарской Германией и новообразованным Советским Союзом, имел не только взаимное признание, но и стратегическую составляющую. Тайное военное сотрудничество длилось до осени 1933 года. Они сблизились на одном пункте. Как писал историк Кенен, главы рейхсвера и Красной Армии придерживались единого мнения о том, «что Польша, оплот версальских держав, должна была быть стерта с лица земли». И все это — задолго до пакта Гитлера-Сталина. Среди национал-социалистов в 1920-е годы существовало даже русофильское крыло, импонировавшее не только «глубине» русской души, но и зверскому, небуржуазному радикализму большевиков. К нему принадлежал и молодой Йозеф Геббельс, которого поначалу отталкивали планы Гитлера на Восток.

И, наоборот, Москва опиралась на Берлин. Ленин мечтал о мировой революции, решающей страной для которой он видел Германию. Вождь использовал образ Германии и России как «двух цыплят под скорлупой империализма» — они должны были прорваться вместе. А Сталин позже был озабочен возвращением старых царских областей империи под контроль России. Это удалось в 1939 г. От этой политики страдали народы «промежуточной Европы», которые должны были обеспечивать себе средства к существованию между Москвой и Берлином, такие как Польша или Прибалтика. Любой вид германо-российского кумовства по-прежнему привычно вызывает опасения возрождения пакта Гитлера-Сталина, особенно у консервативно-национальной польской правящей партии ПиС. Эксперты утверждают, что Германия хочет построить «Четвертый рейх» с ЕС. Возражать против этого не легко. Даже после страстных дебатов автор настоящей статьи так и не убедил свою тещу-польку в безвредности сегодняшней Германии: Берлин все равно останется Берлином, а Россия — «империей зла».

Неудивительно, что звездно-полосатый флаг США сияет в Варшаве ярче, чем в Германии. Быть придатком в Европе, где доминируют немцы, совсем не заманчиво для ПиС, особенно учитывая идеологические расхождения там, где главенствуют левые либералы. ПиС видит себя знаменосцем Запада, цивилизованного мира, а восток Европы представляется небезопасным. Мало желания подвергать сомнениям эту цивилизацию и ее достижения, сомнениям, которые сейчас очень заметны в академической среде на Западе. Принадлежность к западной цивилизации в приграничье Восточной Европы выступает главным якорем собственной идентичности, которой неоднократно угрожал опасный сосед с востока. В Москве иначе. Там отношение к Западу было различным со времени реформ Петра. Запад, соперник и двойник, выступал образцом для подражания, как «другой», до которого люди стремились дойти — с огромными лишениями и жертвами. Желание быть впереди на оси прогресса редко удовлетворялось, но иногда все-таки удовлетворялось, например, в феномене спутника. Западная современность казалась идеальной, но в то же время оставалась чем-то чуждым, нелюбимым, привитым к православной России извне. Всегда было сопротивление и неповиновение. Россия и сегодня строит свою идентичность в традициях «Третьего Рима» как консервативной антитезы радикально-либеральной «Гайропе».

Сопротивление западному модернизму было и в Германииу. Еще до I мировой войны говорили о глубокой немецкой душе и культуре, которые превосходят плоскую, поверхностную, меркантильную, бесплодную, материалистическую западную цивилизацию и принесут спасение миру. После войны молодежные движения проповедовали возвращение к природе. «Благородный дикарь» был естественным врагом развращенной цивилизации денег. Конечно, от таких устремлений было недалеко и до антисемитских выводов. В 1920-е годы такая, поначалу не вызывавшая подозрений, книга как «История культуры Нового времени» Эгона Фриделя, содержала не только идеи о том, что опустошенную материалистическую западную цивилизацию спасут Германия или Россия, но и антиеврейский подтекст. И это при том, что сам Фридель имел еврейское происхождение. Он покончил жизнь самоубийством в Вене после аншлюса в 1938 году. В Германии евреев воспринимали как знаменосцев современности. Им приписывались ловкость, трудолюбие и предприимчивость. Т.к. считалось, что они приспособлены к жесткому капиталистическому миру, торговля была одним из немногих секторов, в которых им разрешалось работать. В межвоенный период все политические лагери искали альтернативы западному либерализму. Спектр предложений был широким. Люди  чувствовали угрозу и искали защиты от возможной изоляции в западном либерализме.

Большинство таких настроений сейчас ушли в прошлое. Тем не менее, следы этого еще не полностью исчезли  в этой стране. Например, неприязнь к США, которую некоторые люди испытывают на удивление часто, может быть наследием антисовременных и антизападных остатков прошлого. Также заметно, что скептицизм в отношении науки и современности всегда находит хороший резонанс в немецкоязычных странах — будь то противостояние ядерной и генной инженерии, биологическому сельскому хозяйству, противодействию вакцинации или альтернативным методам лечения. Широко распространено опасение — во многих случаях, вероятно, небезосновательное, — что технологические разработки, вышедшие из-под контроля, уничтожат оставшуюся нетронутой природу и лишат людей возможности дышать. Повсеместный поиск жизни, приближенной к природе, заставил в Германии обратить взоры на Россию, страну, которая всегда считала себя альтернативой Западу. Тот факт, что большевики были там у власти группой, которая хотела довести западное технологическое развитие до крайности, не был проблемой — где-то должна быть и старая Россия, которая, опираясь на Достоевского, должна говорить слово спасения миру. Несмотря на связи Германии с Западом, мосты в Россию до конца не снесены — например, внутри «Новых правых» имеется сильная склонность к Москве. И наоборот, идеолог Евразии Александр Дугин использует Фридриха Ницше, Мартина Хайдеггера и мыслителей немецкой «консервативной революции» 1920-х годов. Клей, который скрепляет эту коалицию сегодня, — это отказ от западной современности. Как бы ни оценивать это неприятие, ясно одно: гумус антимодернистских настроений в этой стране глубок.

Источник: https://www.wienerzeitung.at/dossiers/russlands-krieg-in-der-ukraine/2156479-Die-seltsame-deutsche-Russland-Liebe.html