Филип Шорт. Просчеты и упущенные возможности. Часть 1

Филип Шорт. Просчеты и упущенные возможности. Часть 1

New Kontinent/time.com 05.08.2022

Когда Билл Клинтон позвонил Владимиру Путину в день Нового 2000 года, чтобы поздравить его с назначением исполняющим обязанности президента, Путин сказал ему: «Есть некоторые вопросы, по которым мы не согласны. Однако я верю, что по основным темам мы всегда будем вместе». Клинтон был так же оптимистичен. Путин, по его словам, «начал очень хорошо». Позже скажут, что американский президент был наивен и что заявления Путина о дружбе с Западом с самого начала были маскарадом. Но Клинтон был не единственным, кто видел в российском президенте ценного партнера в мире после окончания холодной войны. Премьер-министр Великобритании Тони Блэр считал, что «Путин восхищался Америкой и хотел иметь с ней прочные отношения. Он хотел проводить демократические и экономические реформы». Государственный секретарь Мадлен Олбрайт назвала его «русским патриотом», а преемник Клинтона Джордж Буш-младший счел его поддержку после 11 сентября просто «удивительной… Он даже приказал русским генералам информировать американских коллег об их опыте во время их вторжения в Афганистан в 1980-х… Я ценю его готовность выйти за рамки подозрений прошлого».

Однако с обеих сторон эти подозрения так и не исчезли полностью. Варшавский договор был распущен, и Советского Союза больше не существовало. «Но НАТО все еще существует, — пожаловался Путин. — Зачем?» С точки зрения Кремля, это был справедливый вопрос. «Мы все говорим, — продолжал он, — что мы не хотим, чтобы Европа была разделена, мы не хотим новых границ и барьеров, новых «берлинских стен», разделяющих континент. Но когда НАТО расширяется, граница не исчезает. Он просто приближается к России». Бюрократия с обеих сторон должна была на многое ответить. Пентагон под руководством Дональда Рамсфелда испытывал аллергию на все, что могло ограничить свободу Америки действовать по своему усмотрению. Российский Генштаб был одержим идеей, что НАТО планирует разместить войска вдоль границ России. Сам Путин признавал, что «многие вещи, которые кажутся прекрасными в переговорах, на практике часто пробуксовывают». Но даже если вину можно было разделить, действия Запада производили впечатление затягивания времени. Фрэнсис Ричардс, глава британского эквивалента АНБ США, вспоминал: «Мы были благодарны Путину за поддержку после 11 сентября, но мы не слишком это показывали. Раньше я тратил много времени, пытаясь убедить людей, что мы должны не только брать, но и давать. . . Я думаю, русские все время чувствовали, что их обманывают».

Среди российской элиты росло ощущение, что Путина разыгрывают. Владимир Лукин,  бывший первым послом Ельцина в США, возражал: «Односторонние шаги нельзя делать вечно. . . Решения должны идти в обе стороны. Они не должны заканчиваться только улыбками и ободрением». Не только в армии и на флоте, но и в администрации президента роптали по поводу так называемой «политики уступок», не приносящей ощутимой пользы России. Путин держался. Россия сделала «стратегический выбор», сказал он: «Сегодня Россия сотрудничает с Западом не потому, что хочет понравиться или получить что-то взамен. Мы не стоим там с протянутой рукой и никого ни о чем не просим. Единственная причина, по которой я провожу эту политику, заключается в том, что считаю, что она полностью отвечает национальным интересам. . . Сближение с Западом — это не политика Путина, это политика России».

К концу его первого президентского срока, в 2004 году, эту позицию стало труднее защищать. Россия сделала все, о чем просил Буш, и даже больше: поделилась разведданными, предоставила американцам право на полеты, призвала своих союзников предоставить базы. Но что он получил взамен? Америка настаивала на аннулировании Договора по противоракетной обороне, а не на его изменении, как предлагали русские; она продолжила реализацию планов национальной программы противоракетной обороны. Расширение НАТО продолжалось и вскоре достигло границ России; опасения России по поводу вторжения Америки в Ирак, которые разделяли многие из союзников Америки, были отвергнуты. Последней каплей стала поддержка США Оранжевой революции на Украине. Американские официальные лица видели вещи иначе. Они сосредоточились на вопросах прав человека и демократии. Но некоторые  русские думали, что это какие-то козни Америки. Даже либералы, критиковавшие путинский режим, высмеивали деспотическую иностранную критику. Путин высказался от лица широкого сегмента российского общества, когда, комментируя американскую критику российских выборов, сказал: «Мы тоже не слишком довольны всем, что происходит в Соединенных Штатах. Вы считаете, что избирательная система США идеальна?»

Внешне отношения оставались хорошими. Но были и подводные течения. Администрация Буша, по мнению Путина, хотела подавить Россию и была готова пойти на многое. Было ли это правдой и в какой степени, это не имело значения. Более важное значение имело восприятие, и представления двух лидеров о целях друг друга начали расходиться. Когда Путин, наконец, публично высказал свое недовольство в речи на конференции по безопасности в Мюнхене в феврале 2007 года, американские официальные лица были удивлены. В действительности, он сказал лишь немногое из того, о чем не говорил раньше. Что изменилось, так это тон. То, что Путин  раньше называл «ложным дном» американо-российских отношений — притворство о том, что все хорошо и что Россия и Америка — партнеры, у которых лишь несколько пустяковых тактических проблем, — было отброшено. Как выразился Билл Бернс, тогдашний посол США в Москве, в телеграмме в Белый дом, сообщение было таким: «Мы вернулись к прежнему, и лучше к этому привыкнуть!»

Америка, заключил Путин, не прислушивается к опасениям России и не сделает этого до тех пор, пока не получит спасительного шока. «Неважно, чем мы занимаемся, — сказал он группе российских журналистов несколько дней спустя. «Говорим мы или молчим — всегда найдется повод для нападения на Россию. В этой ситуации лучше быть откровенным». Запад видел себя белым и пушистым, а Россию — «чудовищем, вылезшим из леса, с копытами и рогами». Размышляя спустя десятилетие после этих событий о неуклонном ухудшении отношений между США и Россией после прихода к власти Путина, посол Бернс пришел к выводу, что обе страны все это время обманывали себя. «Российская иллюзия, — говорил он, — в том, что их каким-то образом примут (хотя реалии сильно изменились) как равных, полноправных партнеров». Американская иллюзия заключалась в том, что «мы всегда можем маневрировать с Россией или вокруг нее. Должно было пройти время, пока они соберутся дать отпор. . . В наше уравнение было заложено определенное количество трения и определенное количество столкновений».

Оглядываясь назад, удивляет не то, что отношения России  с Америкой закончились катастрофой, а то, что на это ушло так много времени. Путин не был прирожденным либералом, но он был реалистом и, обдумывая доступные альтернативы после распада Советского Союза, пришел к выводу, что единственно разумной политикой было сотрудничество с Западом. Культурно, духовно и географически Россия принадлежала Европе. Деваться было больше некуда. Российская элита не отправляла своих детей учиться в Пекин или Шанхай. Их отправляли в британские или американские школы и университеты. Российские олигархи не оставляли свои нажитые нечестным путем доходы в Сеуле или Бангкоке, они инвестировали их в Лондоне или Нью-Йорке и покупали недвижимость в Челси, Манхэттене или Майами. Была и другая, личная причина нежелания Путина отказываться от сближения с Западом. Пытаясь наладить сотрудничество с бывшими противниками России, он преодолел сомнения многих своих ближайших коллег. Силовики,  государственная бюрократия и военные с самого начала сомневались в том, насколько разумно доверять западным правительствам во взаимодействии с Россией в качестве партнеров. Путин не торопился признать, что они были правы, и он ошибался.

США были в равной степени разочарованы. Вера в то, что Москва станет партнером, если не союзником, поддерживающим западные ценности в мире, возглавляемом Америкой, которая грела политику США в отношении России с начала 1990-х годов, оказалась тщетной. Американская исключительность обнаружила, что столкнулась с не менее стойкой русской исключительностью. Могло ли это быть сделано по-другому? Теоретически ответ мог быть положительным. Были ли упущены возможности, которые, если бы они были использованы, могли бы направить отношения в иное русло? Без сомнения. Тогда был бы другой результат? Возможно, но не обязательно. На практике идеологические убеждения администрации Буша, разделяемые не только Чейни, Рамсфелдом и Вулфовицем, но и самим Бушем, делали соглашение практически невозможным. К 2008 году, когда Путин завершил свой второй четырехлетний срок на посту российского лидера, раскол стал слишком глубоким, чтобы его можно было залечить.

В течение следующих десяти лет путинское разочарование в США усилилось. Большинство его внешнеполитических инициатив во время его третьего срока, с 2012 по 2018 год, были расплатой за то, что Кремль считал антироссийскими действиями Запада. Аннексия Крыма Россией стала расплатой за Косово, которое отделилось от союзника России Сербии. Для Путина это был первый из трех смертных грехов Запада (другие — расширение НАТО и выход Америки из Договора по противоракетной обороне), которые разрушили надежды обеих сторон на построение лучшего и более мирного мира после краха Советского Союза.

Решение о предоставлении убежища Эдварду Сноудену в 2013 году и запрет американцам усыновлять российских детей стали расплатой за закон Магнитского, позволивший Америке вводить санкции против российских чиновников, подозреваемых в коррупции или нарушениях прав человека.

Источник: https://newkontinent.org/the-miscalculations-and-missed-opportunities-that-led-putin-to-war-in-ukraine/

Окончание см. https://blogs.7iskusstv.com/?p=104617