Подозревал, что бог следит с балкона,
когда к подъезду шпарил от угла,
где на шестом ещё во время оно
слепая радость с присвистом жила.
Икона стиля там квартировала,
неотразимый ангел во плоти –
краса и гордость целого квартала
с необычайной жизнью впереди.
О, как она смеялась и курила!
И целовала в щёчку дурака.
И полыхали ногти из акрила
огнём беды у самого виска.
Вот это счастье сдуру обломилось!
Лихая чёлка, кольца, каблуки…
На божий гнев похожа божья милость.
Но рассуждать об этом не с руки.
В отливах парикмахерского шика,
в разводах забугорного шмотья
смотрелась восхитительно и дико
та, что любила сладко и шутя.
И было что-то этакое в пепле,
что стряхивала цепким коготком –
и мужики корёжились и слепли,
не вспоминая больше ни о ком.
Да он и сам – уже почти что в коме –
предполагал, что это навсегда.
И ничего нет правильнее кроме
всегдашнего явления сюда.
И рассуждать бессмысленно про это,
но разве с непривычки разберёшь,
как быстро пепелится сигарета
и наглухо накатывает дрожь.
И на груди тускнеют побрякушки.
И по кварталу журится листва.
И протрезветь охота как из пушки,
хоть — ясен пень – живём лишь однова.
И вся любовь – обратная дорога,
где дерева, красуясь и дрожа,
запоминают лишь улыбку бога
с последнего сквозного этажа.
Тяжёлые времена переходят в подлые.
Состав летит под откос. Нет пути назад.
Правитель умрёт. Но останутся верноподданные
И новым портретом украсят старый фасад.
Век золотой настанет. Но пока
Вокруг довольно средние века.
Сергей Плотов. Три стихотворения
* * *
Подозревал, что бог следит с балкона,
когда к подъезду шпарил от угла,
где на шестом ещё во время оно
слепая радость с присвистом жила.
Икона стиля там квартировала,
неотразимый ангел во плоти –
краса и гордость целого квартала
с необычайной жизнью впереди.
О, как она смеялась и курила!
И целовала в щёчку дурака.
И полыхали ногти из акрила
огнём беды у самого виска.
Вот это счастье сдуру обломилось!
Лихая чёлка, кольца, каблуки…
На божий гнев похожа божья милость.
Но рассуждать об этом не с руки.
В отливах парикмахерского шика,
в разводах забугорного шмотья
смотрелась восхитительно и дико
та, что любила сладко и шутя.
И было что-то этакое в пепле,
что стряхивала цепким коготком –
и мужики корёжились и слепли,
не вспоминая больше ни о ком.
Да он и сам – уже почти что в коме –
предполагал, что это навсегда.
И ничего нет правильнее кроме
всегдашнего явления сюда.
И рассуждать бессмысленно про это,
но разве с непривычки разберёшь,
как быстро пепелится сигарета
и наглухо накатывает дрожь.
И на груди тускнеют побрякушки.
И по кварталу журится листва.
И протрезветь охота как из пушки,
хоть — ясен пень – живём лишь однова.
И вся любовь – обратная дорога,
где дерева, красуясь и дрожа,
запоминают лишь улыбку бога
с последнего сквозного этажа.
Другие два стихотворения читать в блоге.