Тут я нашла нашу с Алешей фотографию, и вспомнилось… Летом двухтысячного года по пути из Питера домой, в Бостон, я заехала к Алеше в Прагу. До этого мы на протяжении ряда лет переписывались, а тут я решила, как это сейчас называют, «развиртуализироваться». Конечно, я была огромной поклонницей его стихов, и это, наверное, сыграло роль: он милостиво согласился меня принять и показать Прагу. От общих друзей я много знала про его прошлое: про стоический характер, про героическое поведение в Москве во время обысков и попыток ареста. Про настоящее же я только знала из его репортажей на «Свободе» и из переписки, где мы в основном обсуждали американскую прозу и поэзию, и нашли много общих любовей. Как человека я вообще его не знала. Самолет прилетел в Прагу ночью, я приперлась к нему в четыре утра, он открыл дверь, показал мою комнату. Она находилась рядом с кухней. Мы выкурили по сигарете и разошлись до утра.
Утром я проснулась часов в семь от звука его голоса за дверью.
— Катя, хватит прятаться, выходи, надо поесть!
Я пробормотала, что не голодна, повернулась на другой бок и собиралась снова заснуть, но не тут-то было. Он настаивал.
— Выходи, не заставляй меня ждать! Надо поесть!
Я села в некотором смятении на кровати, почесала голову.
— Алеш, я не ем так рано! – сказала я довольно громко.
Это не возымело никакого эффекта. Голос за дверью сказал:
— Ну, если так будет продолжаться, то придется ставить уколы!
Я себя ущипнула, не снится ли мне это. Дело в том, что накануне перед отлетом мы с друзьями, прощаясь, крепко выпили. Но мне, увы, не снилось. Уговоры выйти продолжались; при этом он разговаривал со мной странным ласково-механическим голосом, делая небольшие паузы между фразами. Во время пауз он еще издавал негромкий свист. «Боже, почему меня не предупредили, что у него такое бывает?!» — подумала я в тревоге Но да все равно, спать под его увещевания было невозможно, и я решилась. Натянув джинсы и футболку, я открыла дверь и робко выглянула в кухню. Там я увидела Алешу, стоявшего ко мне спиной. На нем был халат, в руке – металлическая миска.
— О, привет, проснулась! – буднично сказал он и снова заговорил, обращаясь к кому-то в углу кухни, где никого не было.
Была немая сцена… Потом из-за холодильника вышел чудесный кошачий черный зверь с белым треугольником на груди. Зверь вышел, и я выдохнула.
Алеша, показав на нее (она тоже звалась Катя), горестно заметил, что она в последнее время плохо ест, и ему приходится вот так тут стоять с миской по полчаса и уговаривать. Впоследствии мы много раз это вспоминали этот эпизод, и он каждый раз удивлялся:
— Ты что ж, решила, что я того?
— Ну, как тебе сказать… — уклончиво отвечала я.
Кстати, замечу, что более нормального и здорового в смысле головы человека, чем Алеша, я не встречала в жизни. У него не то чтобы каких-то странных приступов, но даже похмелья не бывало.
Мемуар Кати Капович об Алексее Цветкове
Тут я нашла нашу с Алешей фотографию, и вспомнилось… Летом двухтысячного года по пути из Питера домой, в Бостон, я заехала к Алеше в Прагу. До этого мы на протяжении ряда лет переписывались, а тут я решила, как это сейчас называют, «развиртуализироваться». Конечно, я была огромной поклонницей его стихов, и это, наверное, сыграло роль: он милостиво согласился меня принять и показать Прагу. От общих друзей я много знала про его прошлое: про стоический характер, про героическое поведение в Москве во время обысков и попыток ареста. Про настоящее же я только знала из его репортажей на «Свободе» и из переписки, где мы в основном обсуждали американскую прозу и поэзию, и нашли много общих любовей. Как человека я вообще его не знала. Самолет прилетел в Прагу ночью, я приперлась к нему в четыре утра, он открыл дверь, показал мою комнату. Она находилась рядом с кухней. Мы выкурили по сигарете и разошлись до утра.
Читать дальше в блоге.