Сергей Чупринин. НИЛИН (ДАНИЛИН) ПАВЕЛ ФИЛИППОВИЧ (1908—1981)

Переболев в детстве полиомиелитом, Н. не получил даже начального образования и грамоте был обучен матерью, воспитательницей в детском доме. В 1920-е годы дипломов и аттестатов зрелости однако еще ни от кого не требовали, так что, восемь дней отработав счетоводом, не прижившись в тулунском угрозыске, побывав и в кочегарах, Н. займется журналистикой – сначала в иркутской «Власти труда», потом, странствуя по Союзу, в самарской «Средневолжской коммуне» и в «Красном шахтере», что на Донбассе.

В 1929-м он переберется в Москву, станет сотрудничать с «Гудком», с «Известиями», с горьковскими «Нашими достижениями» и – поскольку плох тот журналист, кто не надеется стать писателем, — уже всерьез примется за прозу. Пойдут рассказы, короткие повести, а в 1936 году на страницах «Нового мира» (№ 8-11) появится его первый роман «Человек идет в гору».

Этот роман о донецких шахтерах заметного успеха не имел. Но Н. переработал его в сценарий, и фильм «Большая жизнь», поставленный Л. Луковым, прозвучал, как надо: в 1940 году стал лидером проката (18,6 млн зрителей), а в 1941-м получил Сталинскую премию 2-й степени. Благодаря замечательным актерам его, наверное, и сейчас можно смотреть – прежде всего, как образцовое произведение социалистического реализма: если безоговорочно положительный герой, то секретарь парткома, если конфликт, то между прогрессивным молодым инженером и ретроградом-председателем профкома, да и без вредителей, норовящих устроить обвалы в шахте, дело тоже не обошлось.

После войны, которую Н., ничем особым не отличившись, провел военкором «Правды», хотя написал повесть «Линия жизни» (1941) и несколько рассказов, триумф решили повторить, но Сталин вторую серию «Большой жизни» счел клеветнической, и 4 сентября 1946 года грянуло постановление Оргбюро ЦК: «Кинофильм порочен в идейно-политическом и крайне слаб в художественном отношении… дано фальшивое, искаженное изображение советских людей… выпуск на экран второй серии фильма “Большая жизнь” запретить».
Н. этот удар пережил вроде бы влегкую: «Я подумал, ну, посадят, что буду делать — брошу курить». Если о чем он и печалился, то о том, что изъятие «Большой жизни» лишило его гонорара в 440 тысяч, так что семья долгие годы, — по воспоминаниям сына, — жила «бедно, непразднично».

Положение надо было выправлять, и Н. мечется – сочиняет, ничего не зная о жизни послевоенной деревни, колхозную пьесу «На белом свете» (1947), которая совсем недолго продержалась на подмостках филиала Малого театра и в Театре имени Станиславского, печатает еще пару рассказов, а спустя семь лет, уже после смерти Сталина, выпускает сугубо «лакировочный», как тогда говорили, роман «Поездка в Москву» — и опять промах: «…ничего менее удачного, — говорит А. Нилин, — чем его “Поездка в Москву” (и название плохое), и придумать нельзя было в пятьдесят четвертом году».

То ли талант, как многим показалось, иссяк, то ли власти почувствовали, что в романе больше притворства, чем самозабвенной искренности. В общем, — пересказывает Н. Иванова фразу из домашних table-talks, — «на дорожке в Переделкино Вадим Кожевников после награждения — Павлу Нилину: ты, Павлик, хотел бы того же, но каждый раз, когда надо поцеловать начальство в жопу, ты сжимаешь зубы». В любом случае, братья-писатели охотнее повторяли туповатую, но запоминающуюся луконинскую эпиграмму: «В мозгах у Павла Нилина // Всего одна извилина…», — чем ждали от Н. чего-то выдающегося.

Но он вдруг очень быстро пишет и буквально за месяц до XX съезда печатает в «Знамени» (1956, № 1) повесть «Испытательный срок», а ближе к концу года там же появляется «Жестокость» (1956, № 11-12). И вот они-то были поняты современниками и как свидетельство незаурядности нилинского дарования, и как один из самых первых знаков оттепельной гуманизации общественной жизни и общественной морали, когда, — по словам М. Рощина, — становилось ясно, что «жестокость, непримиримость, вражда, бой не могут быть нормой человеческого существования».

Вероятно, еще три года назад эти повести были бы восприняты как крамола, но время переменилось, и они сейчас издаются и переиздаются массовыми тиражами, дважды выдвигаются на Ленинскую премию (1957, 1958), переводятся на иностранные языки и экранизируются, да и вторая серия «Большой жизни» после удаления из картины наглядных примет культа личности приходит на экраны (1958). В доме поселяется достаток, писателя выпускают в зарубежные поездки, производят в члены редколлегии журнала «Знамя» (1956) и правления СП СССР (1971), а по памятным датам награждают орденами (1967, 1971, 1978), хотя и не самыми увесистыми.

Следов общественной активности Н., впрочем, не много. Лишь 27 октября 1958 года – и то, надо думать, как дисциплинированный член партии – он принимает посильное участие в исключении Б. Пастернака из Союза писателей, а в 1969-м без колебаний ставит свою подпись под коллективным письмом в защиту А. Твардовского, изгоняемого из «Нового мира».

Что же новые книги? Их тоже немного – может быть, потому что, — процитируем дневниковую запись К. Чуковского, — Н. «пишет с упоением большую вещь, рассказывает оттуда целые страницы наизусть, а потом рукопись прячется в стол, и он пишет новое». И жаль, что немного, так как пронзительная повесть «Через кладбище» (1962), образцовые и к тому же отлично экранизированные рассказы «Дурь» (1973), «Впервые замужем» (1978), незавершенные «Загадочные миры» (1978-1980) свидетельствуют о писательском потенциале, раскрытом далеко не полностью.

Соч.: Сочинения в 2 тт. М., 1985; Испытательный срок. М.: Вече, 2014; Жестокость. СПб: Азбука, 2016; Впервые замужем: Рассказы. М.: Вече, 2017.
Лит.: Кардин В. Павел Нилин. М.: Советская Россия, 1987; Нилин А. Станция Переделкино: поверх заборов: роман частной жизни. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015.