Сын богатого дамского портного и любимый ученик Маяковского, К., уверовав в мировую революцию, в молодости симпатизировал троцкистам. Во всяком случае рассказывают, «как выпущенный на эстраду переполненной Большой аудитории Политехнического двадцатилетний одессит восторженно декламировал стихи, посвященные Троцкому, который поблескивал пенсне в первом ряду. Незадолго до высылки прославленного “творца революции” в Алма-Ату — и далее, в эмиграцию».
Это могло бы и жизнь погубить. Но обошлось, и в 1934 году, страстно защищая от Н. Бухарина социальную лирику на Первом съезде писателей, К. уже твердил, что «наша поэзия «призвана раструбить октябрьский гул по всему миру и быть боевым барабанщиком, трубачом за дело Ленина и Сталина».
Стихи, собранные в книги «Прицел» (1926), «Опыты» (1927), «Слово предоставляется Кирсанову» (1930), «Строки стройки» (1930), «Ударный квартал» (1931), многочисленные иные, поэмы «Пятилетка» (1932), «Товарищ Маркс» (1933) и опять же иные, по своему идеологическому наполнению были в массе своей соответствующими, хотя, — по оценке М. Гаспарова, — они часто «выглядят как сборник упражнений по фонетике, грамматике и лексике нового поэтического языка».
Словом, — напоминает С. Поварцов, — К. «довольно громко барабанил на разные темы, не чураясь рекламных текстов, агиток, «чекистских маршей» и проч. Он был стопроцентно советским по меркам своего времени и в точном смысле этого слова».
Соответствующим было и гражданское поведение К. Все коллективные заявления с требованием расстрелять врагов народа, как бешеных собак, он, разумеется, не мог не подписывать, а однажды – вместе с Н. Асеевым, Б. Корниловым, В. Инбер, В. Луговским, А. Сурковым, И. Уткиным, А. Безыменским, другими поэтами – поставил свою фамилию и под «Письмом в редакцию», с требованием «принять решительные меры против хулигана <Павла> Васильева, показав тем самым, что в условиях советской действительности оголтелое хулиганство фашистского пошиба ни для кого не сойдёт безнаказанным» (Правда, 24 мая 1935 года).
Поэтам пошли навстречу: П. Васильев был изолирован, а через два года расстрелян. Что же касается литературной жизни в стране, она продолжилась, и К. в 1930-1940-е не раз всыпали за «трюкачество» и вообще за злокозненный «формализм». Однако, — замечает М. Гаспаров, — «ему относительно повезло: жертвой номер один в таких критических кампаниях ему не пришлось побывать».
В войну К. работал во фронтовых газетах, потом в «Красной звезде», дослужился до звания майора интендантской службы и, хотя боевых наград, кроме медали «За победу над Германией», не снискал, писал много, а его листовки в стихах «Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата» (1942-1944) имели даже успех – впрочем, тоже относительный, как и книги «Поэма фронта» (1942), «Стихи войны» (1945), поэмы «Александр Матросов» (1946), «Небо над Родиной» (1947). Зато пересказ в стихах биографии героя-сталевара «Макар Мазай» был все-таки оценен Сталинской премией, пусть и 3-й степени (1950), и за К. уже окончательно закрепилось амплуа единственного у нас легального авангардиста.
Так к нему власть и относилась – поругивала за «штукарство» (мол, «фокусник — это заведомый мастер, но мастер пустяков»), а применительно к поэме «Семь дней недели» (Новый мир, 1956, № 9) еще и за очернение действительности, но за границу в творческие командировки и на лечение выпускала и не забывала награждать орденами Трудового Красного Знамени (1939, 1956), даже Ленина (1966).
Быть единственным лестно, но и обидно. Мечталось ведь двигаться в литературе не одиночкой, а как футуристы и лефовцы в составе сплоченной группы, направления. Так что еще в предоттепельную пору, когда звезда А. Твардовского, М. Исаковского, Н. Рыленкова, да хоть бы даже и Н. Грибачева, других поэтов — деревенщиков и традиционалистов стала затмевать все прочие, К. попытался призывать друга «Колядку» (как он называл Н. Асеева) к сплочению и сопротивлению: «Ужас как хочется написать что-нибудь необыкновенное и такое же услышать от других».
Однако Н. Асеев был к тому времени уже обескровлен, а появившиеся в дни Оттепели Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский, хоть и воспринимались как авангардисты, К. в числе своих учителей не числили. И вот записанная Д. Самойловым 10 февраля 1971 года выразительная сценка: «Кирсанов один за столиком в ЦДЛском баре. Перед ним рюмка коньяку. Ни друзей, ни собутыльников, ни учеников:
— Я горжусь тем, что не приобрел учеников».
Одиночество, впрочем, не худшее состояние для поэта. Перестав гоняться за убегающим веком, утратив публицистический задор, К. в последние свои полтора десятилетия вернулся к лирике, и в поздних книгах «Однажды завтра» (1964), «Искания» (1967), «Зеркала» (1970, 1972) немало стихотворений, замечательных по самому строгому счету. Это, — говорит Е. Евтушенко, — по-прежнему, совсем как в молодости «бравурный парад-алле акробатов, воздушных гимнастов, канатоходцев, коверных». Но это еще и исповеди, еще и собрание ума холодных наблюдений и сердца горестных замет.
Поэтому и современникам К. запомнился по-разному. Одним, — еще раз процитируем Д. Самойлова, — как «открыватель, ничего не открывший. Политехнический музей ритмов, рифм, метафор и прочего. Инвентарь для восхождения на Эльбрус».
Другим, — и это уже стихотворение А. Вознесенского «Похороны Кирсанова», — будто трагический артист в обличье циркача: «Один, как всегда, без дела, // на деле же – весь из мук, // почти что уже без тела // мучительнейший звук. // Нам виделось кватроченто, // и как он, искусник, смел… // А было – кровотеченье // из горла, когда он пел! // Маэстро великолепный, // а для толпы – фигляр… // Невыплаканная флейта // в красный легла футляр».
Соч.: Собрание сочинений в 4 тт. М.: Худож. лит., 1974-1976; Циркач стиха. М., 2000; Стихотворения и поэмы. СПб: Академический проект, Гуманитарная академия / Новая Библиотека поэта, 2006; Кирсанов до Кирсанова (стихи 1915—1922 годов). Одесса: Зодиак, 2007.
Лит.: Минералов Ю. Поэзия. Поэтика. Поэт. М.: Сов. писатель, 1984; Гаспаров М. Семен Кирсанов, знаменосец советского формализма // Кирсанов С. Стихотворения и поэмы. СПб, 2006, с. 5-18; Николаева О. Поэт и красавица: «Молодую догарессу старый дож ведёт» // Николаева О. Тайник и ключики на шее: Книга воспоминаний. М.: Рутения, 2022.
Сергей Чупринин. КИРСАНОВ СЕМЕН ИСААКОВИЧ (КОРТЧИК САМУИЛ ИЦЕКОВИЧ) (1906-1972)
Сын богатого дамского портного и любимый ученик Маяковского, К., уверовав в мировую революцию, в молодости симпатизировал троцкистам. Во всяком случае рассказывают, «как выпущенный на эстраду переполненной Большой аудитории Политехнического двадцатилетний одессит восторженно декламировал стихи, посвященные Троцкому, который поблескивал пенсне в первом ряду. Незадолго до высылки прославленного “творца революции” в Алма-Ату — и далее, в эмиграцию».
Это могло бы и жизнь погубить. Но обошлось, и в 1934 году, страстно защищая от Н. Бухарина социальную лирику на Первом съезде писателей, К. уже твердил, что «наша поэзия «призвана раструбить октябрьский гул по всему миру и быть боевым барабанщиком, трубачом за дело Ленина и Сталина».
Читать дальше в блоге.