ГАСАН ГУСЕЙНОВ. ПРЕДВОЕННЫЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ ЛЬВА ТРОЦКОГО И ТОМАСА МАННА

Неужели хоть что-то могло быть у них общего, кроме того, что оба они бежали — один от Сталина, другой от Гитлера — в западное полушарие, один — в США, другой — в Мексику?

Пожалуй, только одно: оба они, пользуясь очками с разными диоптриями, вовремя увидели то, чего не хотело видеть большинство их современников.

Троцкий уже в 1933 году понял, что Сталин будет искать союза с Гитлером. Политики в Америке и Европе воспринимали этот союз как вывих истории, вместо того чтобы прислушаться к аргументам коммунистического волка-одиночки. Троцкий утверждал, в частности, «что международная политика Кремля определяется интересами самосохранения новой аристократии».

В начавшейся сразу после заключения пакта Молотова-Риббентропа мировой войне «Гитлер уверенно рассчитывает на сырье СССР. Заключению политического пакта не случайно предшествовало заключение торгового договора. Москва далека от мысли денонсировать его. Наоборот, в своей вчерашней речи перед Верховным Советом Молотов сослался прежде всего на исключительные экономические выгоды дружбы с Гитлером. Соглашение о взаимном ненападении, т. е. о пассивном отношении СССР к германской агрессии, дополняется, таким образом, договором об экономическом сотрудничестве в интересах агрессии. Пакт обеспечивает Гитлеру возможность пользоваться советским сырьем, подобно тому, как Италия в своем нападении на Абиссинию пользовалась советской нефтью. Военные эксперты Англии и Франции только на днях изучали в Москве карту Балтийского моря с точки зрения военных операций между СССР и Германией. А в это самое время германские и советские эксперты обсуждали меры обеспечения балтийских морских путей для непрерывных торговых сношений во время войны. Оккупация Польши должна в дальнейшем обеспечить непосредственную территориальную связь с Советским Союзом и дальнейшее развитие экономических отношений. Такова суть пакта».

Все это Троцкий говорит в радиообращении из Мексики 2 сентября 1939 года, на следующий день после начала Второй мировой войны. Впереди — раздел Польши между Сталиным и Гитлером.

Энергичными мазками Троцкий рисует смену внешнеполитического вектора Советов от Чичерина через Литвинова к Молотову.

Троцкий напоминает, как «вскоре после мюнхенского соглашения секретарь Коминтерна Димитров огласил — несомненно, по поручению Сталина — точный календарь будущих завоевательных операций Гитлера. Оккупация Польши приходится в этом плане на осень 1939 г. Дальше следует: Югославия, Румыния, Болгария, Франция, Бельгия… Наконец, осенью 1941 г. Германия должна открыть наступление против Советского Союза».

Троцкий признает, что эту «схему никак нельзя, разумеется, понимать буквально: ход событий вносит изменения во все плановые расчеты. Однако, первое звено плана: оккупация Польши осенью 1939 г., подтверждается в эти дни».

И тут Троцкий затрагивает неожиданную тему — роль, которую должен сыграть в войне относительно новый медиум.

«Одно из величайших отличий нынешней войны от прошлой — это радио. Только сейчас я отдал себе в этом полный отчет, слушая здесь, в Койоакане, в предместье мексиканской столицы, речи в берлинском рейхстаге и скупые пока еще сообщения Лондона и Парижа. Благодаря радио народы сейчас в гораздо меньшей степени, чем в прошлую войну, будут зависеть от тоталитарной информации собственных правительств, и гораздо скорее будут заражаться настроениями других стран».

Ледоруб оказался эффективнее новейших технологий, и голос Троцкого затих.

По-другому складывалась радийная судьба Томаса Манна.

Манн был старше Троцкого на пять лет, но сумел в полной мере использовать медиум радио в годы второй мировой войны. Томас Манн сжег в этом медиуме всю свою, так сказать, национальную репутацию. Часто обиду немцев на Томаса Манна объясняют текстом его последних радиопередач весны 1945 года, когда писатель, в сущности, объявил о коллективной ответственности немцев за преступления национал-социализма. Но мне кажется, разрыв произошел после первого радиовыступления Томаса Манна в марте 1941 года, когда Гитлер потерпел свое первое крупное поражение во Второй мировой войне — в «битве за Британию». От Мартина Лютера до наших дней никто в Германии не осмеливался так говорить со своими согражданами (пер. С. К. Апта):

«Что будет с вами?

Если вы проиграете, то мстительность всего мира обрушится на вас за все, что вы причинили людям и народам. Если вы победите, если Англия падет, и даже если вы выиграете войну континентов и завоюете Запад и Восток, то неужели хоть один из вас верит, что это будет прочная победа? Такая, какая создаст порядок и какая будет приемлемой для вас и для других, — победа, после которой можно жить? Может ли один народ стать судебным приставом для других народов, полицейской армией на всем порабощенном земном шаре, в то время как другие народы будут заняты рабским трудом на расу господ? Нравственно ли это для какого-либо народа? И особенно для вас, немцы?

Об истории и человечестве можно думать сколь угодно низменно и скептически. Но поверить в то, что весь мир признает окончательную победу зла? И потерпит свое превращение в камеру гестапо, во всеобщий концентрационный лагерь, где вы, немцы, будете охранниками? Такого не сможет и величайший скептик.

Ваши лидеры осуждают сопротивление Англии и ту помощь, какую она получает от Америки, как „затягивание войны“. Они требуют „мира“. Те, с кого каплет кровь их собственного народа, кровь других народов, осмелились произнести это слово! Под „миром“ они понимают порабощение, легализацию их преступлений и признание человечески неприемлемого.

Этого не будет.

С Гитлером не будет мира, потому что он глубинно неспособен к миру. И само это слово в его устах — не более чем грязная патологическая ложь, как и всякое слово, когда-либо произнесенное им. До тех пор, пока Гитлер и его режим поджигателей остаются у власти, вы, немцы, не будете иметь мира никогда, ни при каких обстоятельствах. Всегда, как и сейчас, вам надо будет идти вперед и вперед среди презренных дел насилия, совершаемых пусть лишь ради предотвращения мести, для того чтобы колоссальная и все возрастающая ненависть народов не поглотила вас.

Предупредить вас, немцы, означает укрепить вас в ваших собственных мрачных предчувствиях.

Сделать большего я не могу».

Томас Манн. 19 марта 1941 года.