Сергей Чупринин. ЗЛОБИН СТЕПАН ПАВЛОВИЧ (1903-1965)

Сын эсеров, З. часть детства провел в Башкирии, куда был сослан его отец, а после победы большевиков и сам дважды (1918 – в Уфе, 1924 — уже в Москве) ненадолго попадал в тюрьму. В промежутке между арестами осваивал живопись в мастерской Ф. Малявина, занимался в театральной студии, учился в промышленно-экономическом техникуме в Уфе и Высшем литературно-художественном институте имени Брюсова в Москве (1921-1924), пока снова не был выслан в Уфу, где начал печататься.

Не всё было гладко, и если детская сказка в стихах «Переполох» увидела свет (1924), то роман «Дороги» (1927), где рассказывалось о событиях на Южном Урале с конца XIX века до нынешнего времени, был возвращен из набора самим автором. Так что успех пришел лишь в Москве с публикацией поначалу еще детской повести «Салават Юлаев» (1929) о полулегендарном башкирском герое – сподвижнике Емельяна Пугачева. Эту повесть издали и переиздали на многих языках народов СССР, а когда в 1930-е друг за другом в печать пошли новый роман «Здесь дан старт» (1931), рассказы, сборник очерков «Пробужденные дебри» (1932), З. приняли в Союз писателей (1934) и даже поставили сначала помощником С. Маршака по секции детской литературы, потом председателем секции художественно-исторической литературы.

Поступило лестное предложение написать киносценарий для Я. Протазанова, и, — вспоминает З., — он «снова поехал в Башкирию, чтобы встряхнуть старое вино и заставить его бродить. И тема „Салавата“ вдруг „забродила“. Я понял, до какой степени был наивен тот двадцатипятилетний автор детской повести о Салавате, как не сумел он справиться с раскрытием исторического процесса и до чего же необходимо всё это сделать заново, совершенно иначе переосмысливая события крестьянской войны XVIII века. Эту работу я делал параллельно с работой над сценарием. Фактически совершенно новый роман „Салават Юлаев“ увидел свет лишь в 1941 году, когда я был уже на фронте. Весной 1941 же года появился на экране и фильм „Салават Юлаев“, над сценарием которого я работал в соавторстве с моей женой».

Привычка заново переписывать свои старые книги сохранится у З. и позже, но пока была война, события которой сложились для него драматически. Уйдя на фронт в составе «писательской роты» народного ополчения, он был почти сразу переведен в дивизионную газету и, контуженный, раненый в ногу, уже в октябрьских боях под Вязьмой попал в плен: один концлагерь, второй, третий, и всюду З. пытается организовать подполье, готовит побеги, срывавшиеся раз за разом.

Освобождение пришло только в январе 1945-го, и, — рассказывает А. Турков, — поскольку среди советских солдат «оказался знавший его брат писательницы Веры Васильевны Смирновой», то «вызволение Степана Павловича произошло быстрее и легче, чем обычно случалось в его время». З. вновь берут на службу в «дивизионку», в июне демобилизуют, и, вернувшись в Москву, он с лихорадочной поспешностью дорабатывает начатые еще до войны рукописи книг о крестьянских войнах XVII века и с еще большей поспешностью в перебивку пишет повесть «Ожившие мертвецы» — первое в нашей литературе произведение об узниках фашистских лагерей смерти.

К. Симонов принимает повесть к печати в «Новом мире», но настороже цензура, так что рукопись конфискуют и возвращают ее автору лишь в конце 1953 года, уже после ухода Сталина из жизни. Зато исторические романы «Остров Буян» (1948) и «Степан Разин» (1951) имеют успех, в первом случае относительно скромный, а во втором оглушительный.

«Разина» выдвигают на Сталинскую премию, и К. Симонов вспоминает, как в 1952 году при обсуждении на Политбюро Маленков внезапно сообщил, что «во время пребывания в плену, в немецком концлагере, Злобин плохо себя вел, к нему есть серьезные претензии». Сталин будто бы несколько раз переспросил сам себя: «Простить или не простить?» Выбрал «Простить» и дал ему премию 1-й степени, «даже не снизив премии до второй или третьей».

Лауреатская медаль на недолгое время перевела З. в статус людей, к мнению которых нельзя не прислушаться, и, — по свидетельству Е. Таратуты, — все эти годы он «писал характеристики своим товарищам по лагерю. Многие из них не могли доказать свое участие в подпольной организации, <…> и вот теперь он вызволял своих соратников из беды. Беспартийного, его часто вызывали в ЦК КПСС, и своими характеристиками он спасал людей».

Проснулся и бойцовский темперамент – 10 мая 1954 года на дискуссии в Центральном доме литераторов он докладом, длившемся два с половиной часа, громит «фальшивый», с его точки зрения, роман Л. Леонова «Русский лес», 29 июня того же года в письме Хрущеву защищает объявленную «вредоносной» критическую линию журнала «Новый Мир» А. Твардовского и обличает «групповщину бюрократической верхушки» Союза писателей, а 6 декабря, незадолго до Второго писательского съезда, выступает на собрании с речью столь громокипящей, что «Правда» на следующий день назвала ее «идейно порочной».

Результат тот, какого и следовало ожидать: книги З. на несколько лет исчезают из издательских планов, кормиться приходится переводами и редактурой. К трибуне же его, — вспоминает Г. Свирский, — и вовсе перестали подпускать: еще бы, ведь «каждый раз Злобин бранил “руководящих писателей” “перегенералившимися генералами”, “гнилыми пеньками”, “держимордами”… Когда слова ему более не давали, он начал использовать для своего словесного “нокаута” все возможные двух-трехминутные процедурные сообщения, скажем, для отвода делегатов на какую-нибудь конференцию». Да и своего возмущения расправой над В. Дудинцевым и Б. Пастернаком, атаками на молодых писателей З., — как рассказывают, — не скрывал тоже.

И писал, конечно, до последнего дня писал: в очередной раз правил свои старые вещи, переработал повесть «Ожившие мертвецы» в двухтомный автобиографический роман «Пропавшие без вести» (1962), задумал дилогию «Утро века» о первой русской революции, но подготовил к печати только начальный том «По обрывистому пути», который вышел уже после его смерти (1967).

Большого успеха новые книги З., увы, не имели. Впрочем, и «Салават Юлаев», и «Степан Разин», некогда переиздававшиеся с завидной регулярностью, не выходят в свет уже почти 30 лет. Но память о писателе осталась – в названии улиц в Уфе и Минске, а также в коротком мемуарном очерке Ю. Домбровского «Степан Павлович», где он назван одним «из тех недрогнувших, неподдавшихся, которые воистину “смертью смерть поправ”», большим писателем и истинным героем «нашего путаного, страшного и самоотверженного века!»

Соч.: Собрание сочинений в 4 тт. М.: Худож. лит., 1980-1981; По обрывистому пути. В 2 тт. Уфа, 1985; Степан Разин. М.: Рипол, 1993; Остров Буян. М.: Пресса, 1994; Салават Юлаев. М.: Рипол, 1994.