Сергей Пархоменко. ГОТОВАЛЬНЯ С ЗОЛОТЫМИ ГВОЗДИКАМИ

Несколько раз в жизни, когда мне случалось вдруг найти давно исчезнувшую из виду вещь, я задавался вопросом, куда же все-таки от нас девается то, что пропадает навсегда, безвозвратно.

Вот, например, недавно один из моих взрослых сыновей принес мне школьные дневники и тетради, найденные при разборе старой рухляди в квартире, где я прожил свою предыдущую жизнь. За несколько лет, в комплекте. Большой картонный ящик. Я их зачем-то рассортировал в хронологическом порядке и по предметам.

В тот момент я подумал: ну хорошо, дневники и тетради нашлись, но где же фломастеры? Ведь были в то же самое время, в ранних школьных классах, толстые шестигранные болгарские фломастеры в плоских жестяных коробках. Вот где они?

Прошло сорок лет. Они же не могли просто исчезнуть, улетучиться, распасться на атомы за это время. Я видел однажды на пляже в Таиланде большой плакат, на котором написано было, сколько лет живут, пока природа не растворит их в себе без следа, разные вещи, выброшенные или оброненные человеком в океан. Банка из-под кока-колы — год. Нейлоновые плавки с металлической пряжечкой — три года. Резиновый вьетнамский шлепанец — десять лет. Шина от мотороллера — двадцать пять лет. Пластиковый пакет из супермаркета — пятьдесят. Стеклянная пивная бутылка — вечность.

За сорок лет с толстыми-претолстыми фломастерами ничего не могло случиться. Где они? Лежат же где-то?
Так я думаю про разные вещи и пытаюсь представить себе, где именно они лежат и ждут меня. На загородной свалке — под стометровым курганом прочего мусора? У побережья Ирана, на дне Каспийского моря, куда вынесло их течением Москвы-реки, потом Оки, потом Волги? Или все-таки там же, на антресолях прошлой квартиры, но просто у дальней стенки, куда так и не добрались мои взрослые дети? Может быть, еще найдут.
Или вот была дедушкина готовальня фирмы Faber.

Левон Карапетович — дедушка — был архитектором. То есть он сам говорил, что он «никакой не архитектор, а вообще фортификатор». Потому что работал в специальной архитектурной мастерской, запрятанной в недра Министерства внутренних дел, а потом Министерства обороны. И строил он главным образом подземные бункеры для управления войсками в случае войны. Сначала — просто войны, потом — ядерной войны. Правда, пару раз ему доставался красивый заказ: правительственная дача, которой сверху был прикрыт очередной такой бункер. Для Ворошилова под Москвой. И даже, говорил он, для Сталина — на абхазском озере Рица.

А еще однажды мы шли с ним по Арбату, и он остановился, поднял голову и показал мне высоко вверх. Там, под самыми облаками, торчал, красиво освещенный желтыми ртутными прожекторами, шпиль высотного здания на Смоленке, где МИД.

— Это я нарисовал,— сказал дедушка Левон Карапетович.
— Такой огромный дом?
— Ты что?! Дом — не я. Я — только шпиль. Дом построили уже, подвели под плоскую крышу, тогда в Нью-Йорке положено было такие небоскребы строить, как бы срезанные. Тут тоже такой же должен был быть по проекту. Но Сталин ехал мимо и спросил: «а шпиля не будет, что ли?». Ничего не хотел, никому не приказывал, просто спросил. Поинтересовался. Ну нас всех по тревоге собрали, на казарменное положение перевели, и мы за четыре ночи этот шпиль спроектировали, рассчитали, расчертили. Бетонную конструкцию сверху здание не выдерживало. Так мы придумали металлический каркас, обшитый стальным листом и раскрашенный под гранитную облицовку. У меня прямо с кульмана строители рвали листы, я не успевал расписаться в уголке: надо было на завод металлоконструкций везти. Так и построили — и стоит до сих пор. Вон слегка ржавеет в швах облицовки, между листами. Подтекает по краске…

Я посмотрел и разглядел, как подтекает. Оно, кстати, и теперь подтекает, если сзади, со стороны переулков смотреть. Ржавчина до конца не закрашивается.

Шпиль, и домик на Рице, и дачу Ворошилова, и бункеры дедушка чертил инструментами из очень хорошей немецкой готовальни Faber. Когда работа кончилась, а началась пенсия, он ее принес с собой домой.
Она лежала в книжном шкафу, за стеклом, поверх собрания сочинений Эмиля Золя в светло-коричневом переплете. Иногда разрешалось ее достать.

Надо было снять красный бархатный чехол, слегка обсыпающийся короткими нитками по краю, с вытертым золотым вензелем Faber’а. Выложить совсем без стука на стол футляр из толстой черной кожи, специально морщинистой и пупырчатой, шершавой и теплой, с таким же вензелем, оттиснутым в середине. Подцепить ногтем по передним углам и выдернуть в стороны два золотых гвоздика с круглыми шляпками. Когда они выдвигались на нужную длину, щелкала пружина — и футляр приоткрывался, как морская раковина, чуть-чуть. Теперь поднять крышку.

Там, прикрытые листочком тончайшей замши, лежали циркули разных размеров с прямыми или коленчатыми ножками, рейсфедеры разной толщины, разные перья для туши, ножичек для очинки грифелей, сами грифели в круглом пенальчике. Еще что-то, еще что-то, еще что-то — такое же матово светящееся полированной сталью, с тончайшими клеймами, волосяными мерными делениями, иглами опасной и злой остроты, зубчатыми колесиками в тугих сочленениях.

Чертить мне было нечего и незачем. Но можно было смотреть и время от времени прикасаться кончиками пальцев к этим таинственным инструментам, каждый из которых покоился в специально для него предназначенном неглубоком ложе, выдавленном точно по мерке в бархатном дне футляра.
Потом крышка тихо закрывалась — и золотые гвоздики со стуком возвращались на место.

Где-то же она есть, эта готовальня. Не может же ее не быть больше нигде.
Где она? Где она?
Найдите мне ее. Верните ее мне. Я с нею проживу, что осталось.

2 комментария для “Сергей Пархоменко. ГОТОВАЛЬНЯ С ЗОЛОТЫМИ ГВОЗДИКАМИ

  1. Грустно. Когда-то и у студентов были, хоть и не такие, но достаточно большие готовальни, которые покупались за свои деньги. Сейчас, стоит бросить взгляд, увижу маленькую готовальню жены, которая не нужна ни для какой практической цели. Но ещё грустнее — вот логарифмическая линейка Logarex самого высокого класса, привезенная сотрудницей из Чехословакии, с логарифмами и тригонометрией. Никакой студенческий проект, никакую лабораторную работу нельзя было выполнить без этого единственного счетного приспособления, и я артистически ею владел. Сейчас максимум, что могу сделать, это умножить два на два. Получается четыре…

  2. Сергей Пархоменко. ГОТОВАЛЬНЯ С ЗОЛОТЫМИ ГВОЗДИКАМИ

    Несколько раз в жизни, когда мне случалось вдруг найти давно исчезнувшую из виду вещь, я задавался вопросом, куда же все-таки от нас девается то, что пропадает навсегда, безвозвратно.

    Вот, например, недавно один из моих взрослых сыновей принес мне школьные дневники и тетради, найденные при разборе старой рухляди в квартире, где я прожил свою предыдущую жизнь. За несколько лет, в комплекте. Большой картонный ящик. Я их зачем-то рассортировал в хронологическом порядке и по предметам.

    В тот момент я подумал: ну хорошо, дневники и тетради нашлись, но где же фломастеры? Ведь были в то же самое время, в ранних школьных классах, толстые шестигранные болгарские фломастеры в плоских жестяных коробках. Вот где они?

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий