Сергей Чупринин. АНДРОПОВ ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ (1914—1984)

В кругу партийной и советской художественной элиты А. слыл интеллектуалом, а то и либералом.

Ну как же: ценил джазовую музыку, коллекционировал живопись, в том числе абстрактную, и даже стихи писал, причем, и это отмечалось особо, был скромен и практически никому их не показывал, не претендовал ни на членство в Союзе писателей, ни на Ленинскую или Государственную премии. Что еще? По просьбе дочери, занимавшейся в лермонтовском семинаре у В. Турбина, способствовал устройству М. Бахтина в Москве. Дружил с некоторыми литераторами – например, с Ю. Семеновым, и, — по словам О. Семеновой, дочери писателя, — «это был скорее интеллектуальный флирт просвещенного монарха с творцом».

Да и вообще читал, говорят, много. «Однажды, — свидетельствует В. Сырокомский, — увидев на его письменном столе том со множеством закладок, я спросил, что это за книга. — Плеханов, очень интересные и даже актуальные мысли. Почитайте, не пожалеете… Думаю, в Политбюро не было других поклонников Плеханова».

Поэтому неудивительно, что близкий к нему отставной генерал-майор КГБ В. Кеворков называет А. «человеком одиноким» и утверждает, будто «все в Политбюро его побаивались, видя в нем человека с сильным интеллектом», чуть ли не защищавшего интеллигенцию и, во всяком случае, не желавшего ссориться с нею, ибо именно «она формирует общественное мнение».

Удивительнее другое – то, что и К. Чуковский, в июне 1959 года отдыхавший одновременно с А. в Барвихе, занес в дневник: «Умнейший человек. Любит венгерскую поэзию, с огромным уважением говорит о венгерской культуре. Был послом в Венгрии – во время событий. И от этого болен».

События известно какие. И пусть не лично А. в октябре 1956 года отдавал приказ стрелять по взбунтовавшимся венграм, в подготовке к карательным решениям он участвовал безусловно. Как внес свой немалый вклад и в решения по Чехословакии в августе 1968-го или по Афганистану в декабре 1979-го. И уж точно на его ответственности как председателя КГБ (1967-1982) всё, что произошло с отечественным вольнодумием: оно при вступлении А. на должность поднялось до своего пика и его же, в первую очередь, усилиями было частью развеяно, частью беспощадно подавлено.

«Он, — со знанием дела говорит А. Н. Яковлев, — постепенно диссидентское движение насыщал своими работниками. Вот на том дело и кончилось». При А., — тщательно выбирает слова В. Семичастный, его предшественник, — «одних профилактировали, других пытались лечить, а третьих отправляли за границу».
Сказано деликатно, но мы-то знаем, что стояло за этими словами: карательная психиатрия, принуждение к эмиграции и запугивание, да, запугивание, в чем, собственно, «профилактирование» и состояло. Пятое, «идеологическое» управление КГБ, созданное по личной инициативе А. еще 17 июля 1967 года, работало без устали, причем доставалось не только тогдашним «иноагентам», боровшимся за попранные права человека, но и националистам, в том числе русским, пытавшимся оппонировать власти с полусталинистских-полумонархических позиций.

И они, рассчитывавшие на тайную поддержку как раз во власти, были этим, правду сказать, огорошены. Настолько, что пустились в привычные для себя генеалогические разыскания и пришли к самому простому выводу, что всемогущий А. на самом деле, оказывается, Файнштейн. Или, по другой версии, Флекенштейн. Или Либерман. Или греческий еврей Андрополус. В любом случае, разумеется, сионист, не случайно окруживший себя консультантами-космополитами (А. Бовин, А. Арбатов, Г. Шахназаров, Ф. Бурлацкий и др.), которые, — как говорит М. Лобанов, — «разлагая государственные устои», готовились «к захвату власти изнутри, в недрах ЦК».

Взгляд, согласно которому А. был русофобом и главным врагом «Русской партии», конечно, варварский, но он дожил до наших дней, отчего Ю. Поляков и сейчас рассказывает, что «генсек Андропов решил наводить порядок в культуре с обуздания “русской литературной партии”, которая страшила его куда больше прозападного диссидентства».

Не всякий варварский взгляд, впрочем, верен, и следов особенной ненависти А. к «руситам», как их тогда называли, в документах не обнаруживается, как не обнаруживается и особенного протежирования «иудейскому крылу, начиная с “Литгазеты”» и вообще пятой колонне «вроде шатровых, юриев любимовых, евтушенок». Не вполне даже понятно, был ли А. «классическим неосталинистом», «стопроцентным сталинистом», как утверждает А. Н. Яковлев, или, наоборот, «сталинистом не был», как думает Р. Медведев.

Эта недопроявленность позиции как раз и указывает на то, что А., как и его товарищам по Политбюро, были в равной степени чужды, в равной степени опасны, в равной степени враждебны все, кто – справа ли, слева ли, с любой стороны – покушался на основы власти и правящую идеологию. Увы, но тот режим мог существовать только в подмороженном состоянии, только при условии отсутствия не то что какой бы то ни было политической конкуренции, но даже мировоззреческой толерантности.

Полуграмотные соратники А., возможно, пришли к этой (спасительной для себя и режима) мысли интуитивно, тогда как интеллектуал А., опять-таки возможно, с помощью Плеханова или Монтеня и Макиавелли, которых он, — по сведениям Дж. Баррона, — любил перечитать перед сном. Какая, в сущности, разница, если итогом и тех догадок, и этих размышлений был сознательный отказ от оттепельных волюнтаризма и плюрализма и сознательное, с каждым днем все более последовательное ужесточение или, по выражению того времени, «закручивание гаек».

Пятнадцать месяцев, которые были выданы А. на самовластное управление державой – срок слишком малый, тем более что провел он их по большей части не в Кремле, а в кремлевской клинике. Поэтому судить о том, куда при нем развернулась бы страна, невозможно. Но можно понять, почему в общественном сознании этот палач-интеллектуал так и остался «сфинксом», «человеком-загадкой», вождем, отношение к которому до сих пор не определилось.

Лит.: Медведев Р. Андропов. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 2006; Семанов С. Председатель КГБ Юрий Андропов. М.: Алгоритм, 2008; Млечин Л. Андропов. М.: Пальмира, 2017.