Михаил Берг. РОССИЯ КАК ШАРИКОВ, КУРОЧКА РЯБА И СТЕНЬКА РАЗИН, БРОСАЮЩИЙ ЗА БОРТ ПЕРСИДСКУЮ КНЯЖНУ

Попробуем примерить на Россию, начавшую войну в Украину и поссорившуюся со всем цивилизованным миром, ряд объяснительных моделей, которые содержатся в похожих на анекдот сюжетах типа волшебного превращения собаки в человека и обратно, в ряде сказок, таких, как о царевне-лягушке, курочке-рябе или сказки о мертвой и живой воде. А также в песенном сюжете о Степане Разине, бросившим в набежавшую волну персидскую княжну.

Понятно, что объяснительный потенциал анекдотического или сказочного сюжета является ограниченным: что бы вы ни сравнивали с анекдотом, на выходе вы получите никак не больше, чем этот анекдот содержит. Скажем, если Россию, совершившую агрессию против Украины и попавшую под нарастающий вал санкций, сравнить с сюжетом Булгакова о превращении пса в человека и обратно, то ограничителем выступит выбор точек сравнения. В какой момент Россия может быть уподоблена псу Шарикову, ставшему человеком по воле профессора Преображенского, и в какой соответствует обратному превращению неудачной версии человека обратно в собаку?

Предположим, что первый момент – это начало перестройки, когда Россия, столкнувшись с огромными проблемами при обрушении советской системы, погрузилась во мрак нищеты при попытке быстро совершить трансформацию псевдосоциалистической системы в капиталистическую, а отсутствие демократии и политической свободы в их реинкарнацию или имитацию. В этот момент Россия вызывает огромное сочувствие и желание помочь, ей действительно направляют тонны гуманитарной помощи, включают в сеть мировой торговли, выдают кредиты, то есть возвращают в общечеловеческую цивилизацию, что в какой-то мере соответствует ситуации, когда дворняжка Шарик, добродушный и вызывающий симпатию у окружающих, в волшебных руках профессора Преображенского превращается в человека Шарикова.

Понятно, здесь может быть несколько вариантов уподобления: скажем, Швондер, выступающий в оригинальном сюжете как отчасти теоретик, отчасти предводитель местного варианта революции, может быть уподоблен Александру Дугину, предоставившему Путину с компанией теоретическую базу для превращения России из страны с трудно идущими реформами в страну-реваншиста и империалиста, решившей, что способна воевать со всем миром.

Но можно представить Швондера в качестве самого Путина, инициировавшего превращение России, только-только вступившей на быстро прокладываемые демократические рельсы, в обиженного и переживающего Версальский синдром жестокого агрессора, убедившего себя, что его ядерные арсеналы достаточны для того, чтобы шантажировать весь мир и грозить ему ядерным возмездием.

В этом случае вторым моментом сравнения, а именно обратным превращением распоясавшегося Шарикова в собаку, может стать некая точка в будущем, когда демилитаризированная и денацифицированная Россия будет лишена возможностей для агрессии кому бы то ни было, что и можно сравнить с превращением в добродушного и вызывающего симпатию окружающих пса. Понятно, что в таком уподоблении есть немалая доля спекулятивности, но она содержится в самом потенциале анекдотического сюжета, превращенного писателем в яркую метафору, которой мы и воспользовались.

Теперь примерим на историческую российскую действительность сюжет ряда сказок: например, о Курочке Рябе. Здесь по уже апробированной схеме важно выбрать точки уподобления: в какой момент истории России она похожа на снесенное Курочкой Рябой золотое яйцо, которое, однако, разбилось от мышиного хвостика, а в какой – на простое яйцо, такое же, как все. Скорее всего, имеет смысл уподобить золотому яйцу замысел Путина по превращению России из страны третьего мира, в какую она превратилась на фоне реформ и цен на нефть, в нижнем пределе достигавших 8 долларов за баррель, в страну, грозящую миру ядерным пальцем возмездия после десятилетия высоких цен на нефть, порой превышавших доперестроечную цену почти в двадцать раз. То есть вот этот проект по интерпретации России не как одной из многих стран, совершающих трудный путь по возвращении демократии и политической свободы после семидесятилетия советского тоталитаризма, а как страны, недовольной мировым порядком и считающей, что место России выше того, что она заслужила экономической конкуренцией, и требующей большего на фоне ее ядерного арсенала.

Так как этот процесс вызвал огромной энтузиазм населения России, то это состояние вполне можно уподобить стадии золотого яйца, как стадии России после войны в Грузии, аннексии Крыма и Донбасса и решения забрать всю Украину, на которое решился Путин при поддержке и энтузиазме миллионов.

Понятно, что золотых яиц не бывает, они только кажутся такими, и, значит, сказитель использует этот образ как описывающий неустойчивое равновесие, им созданное. Золотому яйцу нет возможности существовать, оно хрупкое по своей сказочной природе, и при первом же падении оно разбивается. Это как раз и возможно сопоставить с происходящим сегодня, когда Россия в самоубийственном порыве вошла с войной в Украину и постоянно грозит миру ядерной войной, что неминуемо окончится катастрофой. Золотое яйцо падает, разбивается, но Курочка Ряба, этот инкубатор по производству яиц, сносит после перезагрузки программы простое яйцо, что может символизировать возвращение России к стадии нормальности.

Понятно, что эти же две фазы содержатся и в других сказках, например, о мертвой и живой воде. Мертвая вода в этой объяснительной модели – это доведение Путиным своего визионерства и ложного мессианства до агрессивной стадии, которая неизбежна и эсхатологична, ибо Россия таким образом окропляется мертвой водой. Понятно, почему понадобилось сама процедура окропления: в постперестроечной России присутствовал отчетливый дисбаланс между материальной и символической сферами. Россия, воспрянувшая после роста цен на энергоносители, превращалась в растущий организм, ничем, однако, не примечательный, а ее амбиции, ее символические представления о себе не соответствовали этому уровню способного ученика в школе капитализма и либерализма.

И Путин как исторический выбор — это попытка потребовать уважения не за достижения жизни (материальный уровень), а за возможности причинять смерть (символический уровень). Этот вариант реваншизма отчетливо самоубийственный, он, конечно, мог бы сам медленно сойти на нет, но он соединился со сложно проведенной приватизацией, приведшей к неравномерному и несправедливому (по мнению большинства) распределению богатств после нее. Что заложило в фундамент изменений потенциал бомбы, когда следующая же после Путина власть могла заявить о несправедливости реформ, потребовать их пересмотра и, следовательно, возможности лишить новоявленную элиту не только власти, но собственности и свободы (если бы суды, что более чем вероятно, определили бы, что собственность получена в результате преступлений или хотя бы финансовых нарушений).

Именно поэтому (в том числе) Путиным был выбран вариант превращения России в государство, недовольное распределением ролей и требующее реванша, дабы сделать невозможным смену власти демократическим путем на фоне конфликта с повышающимся градусом противостояния с миром, именуемым цивилизованным.

Именно эта стадия и соответствует окроплению мертвой водой, потому что путь на мировой шантаж и превращение России в государство-агрессор был и может быть очень коротким из-за самоубийственных интенций, в этом пути присутствующим, но в любом случае катастрофическим. Понятно, что живая вода будет соответствовать возвращению России на путь нормальности. Но, как и в предыдущем случае, это точка поворота еще не наступила; пока Россия находится в стадии ускоренного восприятия окропления мертвой водой и как бы только готовится к умиранию, неизбежному в рамках своего выбора.

Естественно, что эти две стадии содержатся и в других сказках, например, о царевне-лягушке или в пушкинском сюжете о старухе, дырявом корыте и золотой рыбке. Они тоже интерпретируют два состояния – трудовой бедности (если использовать потенциал пушкинского сюжета) и одновременно копящейся обиды, а затем растущих на глазах амбиций и претензий к миру, которые кончаются неизбежной катастрофой.

Эту же метафорику двух противоположных состояний использует и банальная метафора маятника, колебаниям которого часто уподобляется Россия. И такая вполне академическая модель позднего Лотмана, предложившего использовать объяснительную модель бинарной системы как соответствующей истории России, мечущейся между двумя полюсами и неспособной использовать достижения на любом из них, как это происходит внутри тернарной системы, по мнению Лотмана, соответствующей истории европейских, в частности, стран.

Ну, а о том, как может быть понята ситуация с войной в Украине на фоне песенного сюжета о Стеньке- Разине, кидающего в волну любимую женщину, имеет смысл поговорить отдельно.