Сергей Чупринин. АЙГИ (ЛИСИН) ГЕННАДИЙ НИКОЛАЕВИЧ (1934-2006)

А. из тех, кого называют «поэтами без биографии». Рассказывать почти что не о чем: чуваш, сын деревенского учителя, погибшего в годы Великой Отечественной войны. Рано стал писать стихи на родном языке, с 15 лет печатался в чувашской периодике и, окончив Батыревское педагогическое училище, в 1953 году по рекомендации национального классика П. Хузангая поступил в Литературный институт.

Был он пока похож на всех, и С. Бабенышева, рецензируя рукопись, поданную на конкурс, особо выделила в ней посвящения Сталину, в которых «молодой поэт сумел найти новый поворот темы, найти для передачи этого всеобщего чувства любви – новые слова».

Был он — еще лучше, наверное, сказать — как tabula rasa. «В моей, — вспоминает А., — “чувашской глуши” очень плохо было с книгами. <…> В столицу я приехал, зная из русских поэтов XX века только Маяковского». А тут – музеи и библиотеки, антикварные издания Ницше и будетлян, институтские занятия под руководством М. Светлова, дружеское расположение Б. Пастернака и Н. Хикмета, круг Б. Ахмадулиной, Е. Евтушенко, Р. Рождественского, других сумасшедше талантливых сверстников.

Душа пошла в рост, стихи отныне и навсегда стали иными, ни на кого уже не похожими. Сначала написанные еще по-чувашски, а ближе к пятому курсу уже и по-русски, которые либо вырастали из подстрочников, либо, оставаясь по своему происхождению подстрочниками, притворялись стихами.

Непохожесть ни на кого тоже по тем временам крамола, и дипломному сборнику «Завязь» не дали дойти до защиты: мало того что разгромили на комсомольском собрании, мало того что исключили из ВЛКСМ, так в мае 1958 год отчислили еще и из института — «за написание враждебной книги стихов, подрывающей основы метода социалистического реализма». В комсомол А. уже не вернулся, а диплом, год помотавшись по Сибири, пробив в Чебоксарах книгу стихов «Именем отцов» на чувашском языке (1958), все-таки получил.

Ни кола ни двора, ни столичной прописки, ни постоянного заработка, и слава Богу, что друзья А. устроили его в Музей Маяковского, где он, никуда не высовываясь, проработал десять лет в должности заведующего изосектором (1961-1971). Переводил на чувашский «агитатора, горлана, главаря» и – исключительно для заработка — поэму «Василий Теркин», выпустил на родине несколько книг опять-таки на чувашском («Музыка на всю жизнь» — 1962; «Шаг» — 1964; «Проявления» — 1971). Но всесоюзному читателю удалось показаться всего лишь раз – 26 сентября 1961 года в «Литературной газете» с предисловием М. Светлова вышла подборка стихов, переведенных Б. Ахмадулиной.

На этом, собственно, и всё. А для самиздата его загадочные стихи, напрочь лишенные сюжетности и социального нерва, не годились совсем. Зато уже в 1962 году одно стихотворение А. вышло на польском. И дальше больше: Чехословакия, Швейцария, Франция, Англия, Венгрия, Югославия, Нидерланды, Швеция, Дания, Финляндия, Болгария, Турция, Япония…

Понятно, что переводчиков привлекал, прежде всего, талант А., действительно самородный. Но надо и то принять во внимание, что его верлибры с их ребусным наполнением, простым словарем и причудливой архитектоникой для перевода хороши, воспринимаясь западными ценителями как явление не столько чувашской и русской, сколько европейской поэзии.

Можно предположить, что и у нас чиновники, смотрящие за литературным базаром, понимали стихи А. так же: во всяком случае, вступить в Союз писателей его не приглашали, но и не мытарили особо. Лишь после того как подборки А. – на русском, естественно, языке — стали появляться в эмигрантской периодике, после того как В. Казак выпустил сборник «Стихи 1954-1971» в Мюнхене (1975), а М. Розанова собрание стихотворений «Отмеченная зима» издала в Париже под грифом «Синтаксиса» (1982), тучи над А. стали вроде бы сгущаться.

Но и то злобились не столько московские, сколько чебоксарские власти: «после публикации моих стихов в журнале «Континент» в 1975 году, — как рассказывает поэт, — я ни разу не смог поехать в Чувашию в течение десяти лет, – друзья предупреждали, что не будет для меня “жизненных гарантий”».

Свой удел поэта, признанного на Западе, но в России почти никому неизвестного, А. переносил стоически. Официально принял вместо отцовской родовую фамилию Айги (1969). Жил впроголодь, конечно, но дружил с такими же изгоями, как и он сам: поэтами «лианозовской школы» и С. Красовицким, художниками Вл. Яковлевым, А. Зверевым, И. Вулохом, композиторами А. Волконским и С. Губайдулиной. Собрал из своих переводов на чувашский язык внушительные антологии «Поэты Франции» (1968), «Поэты Венгрии» (1974), «Поэт Польши» (1987), составил «Антологию чувашской поэзии», которая была издана на английском, венгерском, итальянском, французском и шведском языках. И писал себе, зная и надеясь, что его «стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед».

С началом перестройки этот черед действительно настал. И поэт, который, — по его признанию, — провел «три десятилетия вне официальной “литературной жизни”», в конце 1980-начале 1990-х годов ненадолго оказался публичной знаменитостью. Пошли – сначала бурно, но становясь, впрочем, все более редкими — публикации в толстых литературных журналах, появилось больше десятка – малотиражных, впрочем, — сборников в России, и домосед, казалось бы, А. «объездил полмира, много раз бывал в Германии, Франции, Америке, Швеции…

Общенародная слава его однако же обогнула. Не могла не обогнуть, учитывая состав его стихов, которые способны понять (и уж тем более полюбить) только немногие званые и избранные. И учитывая модус вивенди, жизненную философию, о которой А. так сказал в одном из своих интервью: «Никакая “Перестройка”, никакая “Гласность” не меняет давнее русло моего жизневыдерживания, — скажем, в “творческо-экзистенциальном” смысле. Мешать — может. И мой “труд” — не дать вторгнуться этим силам (“Перестройке” и “Гласности”) в продолжающееся подспудное движение моей творческой судьбы, — ничто внешнее не должно нарушить его внутреннюю обособленность. Вот всё».

Таким он и вошел в историю. Для одних как местночтимая святыня, лауреат республиканской Государственной премии (1990) и народный поэт Чувашии (1994). Для других как безусловный гений и обновитель русского стиха, намного опередивший свой век. А для большинства как одна из самых неразгадываемо загадочных, непостижных уму фигур в русской поэзии.

На его могильном камне написано просто – АЙХИ.

Соч.: Разговор на расстоянии: Статьи, эссе, беседы, стихи. СПб, 2001; Поля-двойники. М., 2006; Стихотворения: Комментированное издание. М., 2008; Собрание сочинений в 7 тт. М.: Гилея, 2009.
Лит.: Новиков Вл. Так говорил Айги. Устный дискурс поэта // Russian Literature. 2016. № 1. Vol. 79. P. 73 -81; Робель Л. Айги / Перевод с французского О. Северской. М., 2003; Творчество Геннадия Айги: литературно-художественная традиция и неоавангард: Материалы международной научно-практической конференции. Чебоксары, 2009; Капитонова И. Поэтический мир Геннадия Айги. Чебоксары, 2009.