Статья В.ФЛЮССЕРА, отрывок из которой приведен ниже,знакома мне лет 30 и время от времени я хочу о ней поведать стране и миру, но до теперешнего Исхода все было недосуг.
Да и сейчас не готов поставить все точки, остановлюсь только на двух мыслях, кот. представляются оригинальными: первая состоит в том, что Родина представляется неким мистическим телом, соединяющей в себе подобно телу Христову (т.е. верующих в единую Церковь) — аллюзии со славянофилами и Достоевским очевидна (если кто знает первоисточник, смиренно откажусь от авторства).
Вторая мысль навеяна строками Галича «не зови меня, я и сам приду» — вот как бы не гнобили тебя, негоже бросать в трудный час ту мать, что на поверку-то злая мачеха!
Припоминая Тынянова, который работая над книгой о Грибоедове сделал русских солдат, бежавших в Персию от шприцрутенов, злейшими врагами России. Тынянов спорил с официозом, что «даже бежавшие солдаты не пожелали воевать против» — оказалось еще как желали!
Документов не было — нашлись позже! — но чутье художника и понимание психологии их заменило, но это негоже обсуждать наспех.
***
Флюссер заходит с другого конца — он отказывает самому понятию «Родина» в праве на существование, лишая это слово содержания и говоря, что «Кажется, что эра Родины близка к завершению».
Для меня это чересчур радикально, но, насколько знаю, статья малоизвестна и не обсуждалась широко.
Вилем ФЛЮССЕР
РОДИНА И ЧУЖБИНА*
*Доклад прочитан на Международном симпозиуме по проблемам эмиграции в Вейлере (ФРГ) в aвгycтe 1985 г. Впервые опубликовано в журнале «Страна и мир», № 1—2,1986 г.
Затем «Еврейский журнал»,1993 (кажется #1)
Я уроженец Праги; мои предки жили в этом городе больше тысячи лет .
Я еврей, и фраза «в будущем году — в Иерусалиме» знакома мне с детства .
Я был воспитан в немецкой культуре, и она была моим поприщем несколько лет. Я провел на пути в изгнание один год в Лондоне; англосаксонская культура стала частью моего духовного мира. Я бежал в Бразилию. Более тридцати лет я прожил в Сан-Паулу, основал там Высшую школу коммуникации и философский журнал, выпустил несколько книг, заведовал отделом самой крупной газеты и был автором ежедневных публикаций во второй по значению газете; я занимал ряд общественных постов и являюсь членом Бразильского института философии. Сейчас живу во Франции, в провансальской деревне .
И здесь, в этом захолустье, я тоже не остался в стороне от местной жизни .
По меньшей мере четыре языка — для меня родные, мне то и дело приходится переводить с одного языка на другой, с другого на третий мои работы. Короче говоря, я имею достаточно конкретное представление о том, что описывается словами родина и потеря родины.
Этот мой опыт был одним из мотивов, побудивших меня заняться исследованием проблем коммуникации. Я увидел в человеческой коммуникации попытку перебросить мосты между людьми и группами, попытку, которая вновь и вновь терпит крах. Такой провалившейся попыткой помочь наведению мостов была и моя долголетняя жизнь и деятельность в Бразилии.
Человек — существо, нуждающееся в жилье, но не обязательно — в родине.
Он вынужден проживать где-то, где-нибудь, дабы остаться человеком, ибо только жилье и привычки житья в нем позволяют ему перерабатывать шумы мира в информацию, другими словами, — воспринимать мир. Человеческая жизнь есть безостановочное движение между жилищем и миром, от личного к общественному и от общественного к личному, непрерывная приватизация общественного и социализация личного. Это маятникообразное движение есть «несчастное сознание» Гегеля, попросту говоря — обыкновенное человеческое сознание .
Открывая себя, я теряю мир, открывая мир, теряю себя. Жилище, сеть привычек и всего, что обставляет домашнюю жизнь, играет роль приемника шумов внешнего мира, это сеть для улавливания всего недомашнего, непривычного и авантюрного. Жилище — трамплин для прыжка в хаос пространства, который мы можем упорядочить лишь с помощью навыков домашнего житья. Тот, кто не проживает, не имеет жилья, — не сможет и вобрать в себя мир, не может совершить этот прыжок; он лишен сознания.
Человек может жить везде: под парижскими мостами, в цыганских кибитках, в fa velas — трущобах и развалинах на окраинах бразильских городов, даже в Освенциме. Человек, как крыса, жилец мира: космополит. О «родине» человечества, идет ли речь о местах обитания первобытного человека в Восточной Африке или о самых ранних следах присутствия вида Homo sapiens на юго-западе Европы, можно говорить лишь метафорически. Со времени неолитической революции, приблизительно десять тысяч лет, часть человечества живет оседло .
Промышленная революция сорвала с места огромное множество людей, привязанных к земле как к родине, сгруппировала их вокруг промышленных предприятий, образовав новые географические связи. Нынешнюю информационную революцию можно рассматривать как освобождение от географии. Во все большем количестве человеческий род странствует, и не только в голодной и страждущей от жажды Африке, но и в снедаемых голодом по сенсациям и жаждущих приключений Соединенных Штатах Америки. Кажется, что эра Родины близка к завершению. Вьетнамцы в Калифорнии, турки в Германии, бывшие жители Палестины в Арабских эмиратах, северяне в Сан-Паулу, интеллигенты из отдаленных стран здесь, в этом зале, в городке у подножья Альп, — предтечи и предвестники новой исторической эры.
Родины — это места проживания, в которых привычки житья образуют особый тайный код. Родины — это святилище привычек. Уроженец родины «встроен» в сеть, которая тайно связывает его с людьми и вещами на родине.
P.S.Как ни странно, об этом же и Лука в «На дне» — «Где тепло, там и родина».