Автор: В самом конце лета или начале осени, когда от неимоверного количества выкопанной, перебранной, вымытой, просушенной и затаренной в мешки картошки у дачника ломит от усталости не только спину, но даже черенок лопаты, когда опустеют теплицы и большая часть грядок, когда от банок с клубничным, черничным, вишневым вареньем, солеными огурцами, помидорами, патиссонами и маринованным луком, которыми забит подвал, вспучивается пол на веранде, когда дельфиниумы, астильбы, флоксы и другие многолетники разделены на трехлетники, двухлетники, однолетники и от последних аккуратно отрезаны даже крошечные трехмесячники, двухмесячники и микроскопические однодневки и рассажены по разным углам сада, когда… Короче говоря, в самом конце лета или начале осени, когда небо с самого утра обложит тяжелыми ватными тучами и пойдет шуршать, моросить и накрапывать мелкий, противный и надоедливый дождь, усядется дачник в свое продавленное кресло в углу, станет пить крепкий чай из полулитровой кружки, грызть окаменевший тульский пряник, читать пыльные и старые, чудом не сданные в макулатуру и не выброшенные на свалку советские журналы, отгадывать кроссворды с древними, уже полузабытыми советскими словами и слушать радиоприемник.
Дачный радиоприемник не имеет ничего общего с городским. Внутри городского приемника, который на самом деле плоский, тонкий и вообще смартфон с крошечными наушниками, только курсы валют, реклама прокладок, недвижимость, депутаты, коррупция, фьючерсы, акции, реклама прокладок, политика, реклама прокладок, коррупция, реклама прокладок, политика, коррупция… В дачном ничего этого нет. У дачного приемника, который на самом деле старая-престарая радиола и вообще старше городского лет на тридцать, а то и на сорок, зеленый моргающий глаз, белые, громко щелкающие клавиши, большие ручки, которые так здорово было крутить в детстве*. Тогда казалось, что там, под стеклянной светящейся шкалой с названиями близких и далеких, наших и ненаших городов, где-то в глубине деревянного лакированного ящика с теплыми светящимися лампами и спрятаны все эти шумные города, машины, корабли, самолеты и люди – только очень маленькие. В те далекие времена все они там хоть и с трудом, но еще могли умещаться. В одном из углов приемника жил радиотеатр. Тот, который у микрофона. Там, в этом волшебном углу, время от времени, шумело море, страшно скрипел грот-марса-рей под тяжестью повешенного пирата, с помощью двух половинок кокосовой скорлупы или картонных стаканчиков изображали топот копыт, д’Артаньян так страстно и так по-французски целовал Констанцию Бонасье, что у динамиков втягивалась внутрь прикрывавшая их декоративная ткань, хитроумный Мегрэ допрашивал убийцу, Холмс гулко стрелял доской по столу в рычащую собаку Баскервилей и прекрасная Сибила Вейн юным голосом Марии Бабановой говорила Дориану Грею: «Как скверно я сегодня играла, Дориан!».**
С тех пор мир стал таким большим, что теперь помещается только во всемирную паутину внутри компьютера, а приемники делались все меньше и меньше, пока не превратились в телефоны или исчезли совсем. С тех пор кончился дождь, выглянуло солнце, и давно пора идти собирать с грядок свекольную ботву, чтобы потом утащить ее на компостную кучу.
* На крышку старого радиоприемника можно положить кружевную салфетку и поставить на нее маленькую хрустальную вазу с конфетами «Каракум» или фарфоровую русалку или мраморных слоников. Старый радиоприемник греется во время работы и вместе со свистящим чайником на плите составляет не менее сорока или даже пятидесяти процентов домашнего тепла и уюта. Вокруг него можно собраться. Попробуйте поставить на свой смартфон слоников или накрыть его кружевной салфеткой. Да хотя бы попробуйте собраться вокруг него… То-то и оно.
** Как я потом узнал, на самом деле Сибилу Вейн озвучивала совершенно другая актриса, а восьмидесятилетняя Бабанова читала текст от автора, но прошло уже лет сорок с того дня, как я впервые услышал этот спектакль, и в моей памяти теперь ничего не исправить. Чернила, которыми там написана фамилия Бабановой напротив фамилии Вейн, не выцвели, но окаменели. Их не вырубить и топором.
Как всегда превосходная лирика.
Но есть одна серьёзная ошибка. Хранить запасы изумительных продуктов дачного труда в дачном погребе — просто безобразие. Обчистят полностью в первую же зиму. И тогда, и сегодня тем более.
Проверено!
Михаил Бару в связи с приходом осени
В самом конце лета или начале осени, когда от неимоверного количества выкопанной, перебранной, вымытой, просушенной и затаренной в мешки картошки у дачника ломит от усталости не только спину, но даже черенок лопаты, когда опустеют теплицы и большая часть грядок, когда от банок с клубничным, черничным, вишневым вареньем, солеными огурцами, помидорами, патиссонами и маринованным луком, которыми забит подвал, вспучивается пол на веранде, когда дельфиниумы, астильбы, флоксы и другие многолетники разделены на трехлетники, двухлетники, однолетники и от последних аккуратно отрезаны даже крошечные трехмесячники, двухмесячники и микроскопические однодневки и рассажены по разным углам сада, когда… Короче говоря, в самом конце лета или начале осени, когда небо с самого утра обложит тяжелыми ватными тучами и пойдет шуршать, моросить и накрапывать мелкий, противный и надоедливый дождь, усядется дачник в свое продавленное кресло в углу, станет пить крепкий чай из полулитровой кружки, грызть окаменевший тульский пряник, читать пыльные и старые, чудом не сданные в макулатуру и не выброшенные на свалку советские журналы, отгадывать кроссворды с древними, уже полузабытыми советскими словами и слушать радиоприемник.
Читать дальше в блоге.