Михаил Бару о сборнике прозы «Попутчики» Фридриха Горенштейна

Бог знает, как писать об этой книге. Написать, что прочел на одном дыхании, уж точно нельзя. Не на одном и даже не на двух. Чтение тяжелое, трудное. Приходится часто останавливаться и переводить дыхание со страницы на страницу. После прочтения первой повести «Попутчики» такое ощущение, будто тебя трамвай переехал. Это какой-то Ветхий Завет со всеми его каинами, авелями и мелхиседеками. Мне не нравится слог, мне почти все в этой повести не нравится, но оторваться невозможно. С такими же ощущениями читаешь Достоевского. Жизнь обычного человека меж двух, меж трех и даже меж четырех зол. У Лескова странник очарованный, а у Горенштейна полураздавленный, хромой, но… все-таки выживший. Конечно, есть между Иваном Флягиным и Олесем Дубинцом разница – первого трепала жизнь, а второго – ломали и давили два чудовищно жестоких государства, две бесчеловечных системы.
Вторая повесть «Астрахань – черная икра»… Ужаса нет, но есть страшная советская духота, которая передана в мельчайших подробностях. Когда я читал эту вещь, у меня было такое ощущение, которое, я думаю, бывает у тех, кто нюхает клей «Момент», надев на голову полиэтиленовый пакет – и задыхаешься и тащишься одновременно. Быков правильно писал о советизмах Горенштейна. Они неуклюжие и режут слух, но… со всем тем удивительно точные складываются образы. Точно автор тебе подбросил пару-тройку слов, а ты уже сам дошиваешь из них предложение. Что мне нравится у Горенштейна — позволяет тебе быть в некотором роде соавтором своей книги. У Толстого, как мне кажется, такого нет. Там на всех страницах Толстой занимает каждое слово и каждое пустое место между словами, а здесь можно протиснуться и поговорить с героями повести и с самим автором.
Рассказ «Кошелочка» — это совсем другой и даже третий Горенштейн. Чудесный, легкий язык. Что-то есть в нем от языка Зощенко. И тема, я бы сказал, зощенковская – старушка, вечно стоящая в очередях. Образованный литературный критик наверное проведет какую-нибудь хорду или касательную к «Очереди» Сорокина, но я не из их числа. Меня больше всего пронзили узнаваемые детали. Вернее, до боли знакомые каждому, кто помнит бесконечные, злые, скандальные советские очереди, в которых пихались локтями строители коммунизма и кричали «Вас здесь не стояло!», «В одни руки больше пачки не давать!». Очередь, в которой тебя могла оставить мама, а сама уйти занимать очередь в другом отделе. Я помню этот ужас. Вернее, я никогда их не забуду. Повернись дело чуть-чуть иначе — и мы могли бы в этих очередях состариться.
Так я своим умом понимаю, что у таких книг много читателей не бывает, но это проза такого качества, что ее можно, нисколько не кривя душой, называть русской классикой. Ее только сейчас и читать. Прочел недавно в фб: в любой плохой ситуации читайте русскую классику – там все у всех еще хуже. Как раз тот самый случай. Это с одной стороны, а с другой – прочтешь и станет легче. Не знаю почему. Старушку через дорогу не переведешь, но легче, может быть, и станет. Или не станет. Или заглянешь внутрь себя с фонариком и такое там увидишь…
И это неизбывное еврейство Горенштейна. Он его несет, как тяжкий крест на себе. Не знаю – можно ли носить на себе еврейство, как крест. Наверное, на такое только русские писатели и способны. Если они, конечно, настоящие. Буду ли я читать еще Горенштейна? Да ни за что, если, конечно, случайно не открою одну из его книг. Ее ведь потом не закрыть.
Что же до издательства «Захаров», напечатавшего Горенштейна здесь и сейчас, то безумству храбрых поем мы славу! Безумство храбрых — вот мудрость жизни! Действительно мудрость. Все пройдет, а книга останется. Книгу, как известно, топором не вырубить. Не знаю, станет ли богаче тот, кто прочтет ее, но тот, кто не прочтет – станет беднее. Ну, это мне так кажется. Те, кто не прочтут, думают иначе.
Image may contain: text that says 'DP/ рридрих горенштейн попутчики тчики'

Один комментарий к “Михаил Бару о сборнике прозы «Попутчики» Фридриха Горенштейна

  1. Михаил Бару о сборнике прозы Фридриха Горенштейна «Попутчики»

    Бог знает, как писать об этой книге. Написать, что прочел на одном дыхании, уж точно нельзя. Не на одном и даже не на двух. Чтение тяжелое, трудное. Приходится часто останавливаться и переводить дыхание со страницы на страницу. После прочтения первой повести «Попутчики» такое ощущение, будто тебя трамвай переехал. Это какой-то Ветхий Завет со всеми его каинами, авелями и мелхиседеками. Мне не нравится слог, мне почти все в этой повести не нравится, но оторваться невозможно. С такими же ощущениями читаешь Достоевского. Жизнь обычного человека меж двух, меж трех и даже меж четырех зол. У Лескова странник очарованный, а у Горенштейна полураздавленный, хромой, но… все-таки выживший. Конечно, есть между Иваном Флягиным и Олесем Дубинцом разница – первого трепала жизнь, а второго – ломали и давили два чудовищно жестоких государства, две бесчеловечных системы.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий