Дмитрий Быков. Увещевание

  Писано в день смерти Блока.

«Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?»

 
Милые братья мои белорусские!
В воздухе пахнет восстанием масс.
Сколько уж лет вы терпели без устали —
Видимо, можно замучить и вас.
Вы собираетесь вашего гоблина,
Лидера ваших глубинных пластов,
Выгнать из Витебска, Минска и Гомеля —
И поместить, предположим, в Ростов.

Мёртвое дело. Не стоит и пробовать.
Врос, полагаю, за тридцать-то лет.
Вам же придется всё это расхлебывать,
А привлекательных выходов нет:

Либо в объятия нашего кремлина,
Что, окончательно ороговев,
Примет — но это для вас неприемлемо, —
Либо на Запад, в жерло МВФ.

Сколько ни манят небесные выси нас,
Всюду маячит холодный прием.
Так ли, иначе — повсюду зависимость,
А независимость только при ём —

Чудище облом, озорном, проверенном,
Свойском, привычном, как запах клопа,
Сделавшим ваше Отечество мерином —
Вялым, покорным, но тянет пока.

Им-то и держится — пища ли, войско ли…
Вольница дразнит, но больше — грозит.
Главное слово, по-моему, — «свойское».
Свойский. Савейский. Как свой паразит.

Он-то привычный, а после-то что ещё?
Тридцать уж лет просвистело при нём.
Старое, злое, ручное чудовище:
Вместе корячились, вместе помрём.

Словно уткнешься в подушку вонючую,
В старую простынь, родное белье:
Пахнет козлиной, подмышкой, онучею,
Но ничего не попишешь — своё.

Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Вместе. Субстанцией стали одной.
Глядя глазами пожившего заица,
Рядом с охотником волк — как родной.

Он — воплощенье вождя и повытчика,
Низкого неба и близкого дна,
Он же — как жизнь. Роковая, привычная,
Тоже ужасная, тоже одна.

Если вглядеться — такая немилая!
Вечная изморось, вечный бардак,
Вечная бестолочь… Но отними её —
Как-то неправильно. Лучше уж так.

Тоже ходили мы с белыми лентами,
Словно у Ханеке в страшном кино, —
Женщины с лицами великолепными,
Дети с горящими взорами… Но —

Надо смиряться с веленьями высшими!
Так что при взгляде на ваш огород
Было бы славно, коль тоже не вышло бы.
Пусть он хотя б шестьдесят наберёт.

Если сбежите, как Анна Каренина, —
Вы между нами вбиваете клин,
Мы же останемся только с Кореею.
Хоть и заслуженно — горько же, блин.

Верьте же свойскости — подлинной истине,
Плоской, нагой, как сухая стерня.
(Страшно задуматься: это я искренне?
Видимо, искренне. Тьфу на меня.)

Так что признайте: не стоит и пробовать.
Всюду рисуется страшная месть.
Если б вы жили действительно впроголодь…
Но ведь не впроголодь? Что-то же есть?

Один комментарий к “Дмитрий Быков. Увещевание

  1. Дмитрий Быков. Увещевание

    Писано в день смерти Блока.

    «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?»  

    Милые братья мои белорусские!
    В воздухе пахнет восстанием масс.
    Сколько уж лет вы терпели без устали —
    Видимо, можно замучить и вас.

    Вы собираетесь вашего гоблина,
    Лидера ваших глубинных пластов,
    Выгнать из Витебска, Минска и Гомеля —
    И поместить, предположим, в Ростов.

    Мёртвое дело. Не стоит и пробовать.
    Врос, полагаю, за тридцать-то лет.
    Вам же придется всё это расхлебывать,
    А привлекательных выходов нет:

    Либо в объятия нашего кремлина,
    Что, окончательно ороговев,
    Примет — но это для вас неприемлемо, —
    Либо на Запад, в жерло МВФ.

    Сколько ни манят небесные выси нас,
    Всюду маячит холодный прием.
    Так ли, иначе — повсюду зависимость,
    А независимость только при ём —

    Чудище облом, озорном, проверенном,
    Свойском, привычном, как запах клопа,
    Сделавшим ваше Отечество мерином —
    Вялым, покорным, но тянет пока.

    Им-то и держится — пища ли, войско ли…
    Вольница дразнит, но больше — грозит.
    Главное слово, по-моему, — «свойское».
    Свойский. Савейский. Как свой паразит.

    Он-то привычный, а после-то что ещё?
    Тридцать уж лет просвистело при нём.
    Старое, злое, ручное чудовище:
    Вместе корячились, вместе помрём.

    Словно уткнешься в подушку вонючую,
    В старую простынь, родное белье:
    Пахнет козлиной, подмышкой, онучею,
    Но ничего не попишешь — своё.

    Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
    Вместе. Субстанцией стали одной.
    Глядя глазами пожившего заица,
    Рядом с охотником волк — как родной.

    Он — воплощенье вождя и повытчика,
    Низкого неба и близкого дна,
    Он же — как жизнь. Роковая, привычная,
    Тоже ужасная, тоже одна.

    Если вглядеться — такая немилая!
    Вечная изморось, вечный бардак,
    Вечная бестолочь… Но отними её —
    Как-то неправильно. Лучше уж так.

    Тоже ходили мы с белыми лентами,
    Словно у Ханеке в страшном кино, —
    Женщины с лицами великолепными,
    Дети с горящими взорами… Но —

    Надо смиряться с веленьями высшими!
    Так что при взгляде на ваш огород
    Было бы славно, коль тоже не вышло бы.
    Пусть он хотя б шестьдесят наберёт.

    Если сбежите, как Анна Каренина, —
    Вы между нами вбиваете клин,
    Мы же останемся только с Кореею.
    Хоть и заслуженно — горько же, блин.

    Верьте же свойскости — подлинной истине,
    Плоской, нагой, как сухая стерня.
    (Страшно задуматься: это я искренне?
    Видимо, искренне. Тьфу на меня.)

    Так что признайте: не стоит и пробовать.
    Всюду рисуется страшная месть.
    Если б вы жили действительно впроголодь…
    Но ведь не впроголодь? Что-то же есть?  

Добавить комментарий