Автор: http://www.iliavoit.narod.ru/books_ilia/BOOK001/Book001u.htm
ЧЕЛОВЕК НЕОТСЮДА
Фрагмент первый – Челябинск, 195? год.
От Свердловска до Челябинска ночь пути. Поезд тащится медленно, средняя скорость двадцать-двадцать пять километров в час. Можно выспаться на третьей полке общего вагона в соседстве с чьими-то сумками, узлами, чемоданами – не раздеваясь, не поворачиваясь с боку на бок, вдыхая чужие выдохи и выхлопы, едкий табачный дым, перегоревший сивушный дух, колбасно-чесночную отрыжку, настоенную на огуречном рассоле, угольную пыль, проникающую снаружи, и запахи незакрывающегося вагонного гальюна.
Особое удовольствие доставляет утреннее просыпание. Прыжок из-под потолка на колени или на голову сидящего внизу пассажира (или сидящей внизу пассажирки), недовольство, ворчание, нарекания, ругань, мат, проклятия, угрозы – когда как, когда что, кто как и кто что, но многолетняя привычка вырабатывает иммунитет к любым возможным проявлениям недоброжелательности.
– Доброе утро, папаша! Доброе утро, мамаша! Доброе утро, трудящиеся нашей прекрасной родины! Братья и сёстры, соотечественники и соотечественницы, к вам обращаюсь я, друзья мои! С благополучным прибытием вас! Вас и нас, нас и вас. Нас улица шумом встречала, шумела бульваров листва, вступая под своды вокзала, шептали мы: «Здравствуй, Москва!» И Челябинск тоже – здравствуй!
Теперь – потянуться. Поднять руки, выгнуть спину, напрячь до «не-могу» ноги, сжать в тугой ком ягодицы, крякнуть, непременно крякнуть: «Кря!»
Пассажиры уже стоят в проходах, толкают друг друга, стягивают с верхних полок на свои и чужие головы узлы, кошёлки, сумки, чемоданы – перевязанные верёвками, бечёвками, брючными ремнями, электрическими шнурами. Наступают один другому на ноги, отрывают пуговицы, роняют шапки, теряют калоши (теперь разрешено писать «галоши»! – но теперь мало кто знает, что это такое…)
На перроне – мама. Встала ни свет, ни заря, первым автобусом приехала из Копейска, примчалась на вокзал, чтобы успеть к прибытию поезда, чтобы встретить, чтобы пораньше увидеть сына, чтобы прижать к груди непутёвую его голову, замереть, улыбнуться, всплакнуть… – Мама!
Сейчас троллейбусом до центра города, к телеателье, к городским авиационным кассам, там остановка автобуса на Копейск, потом ещё минут сорок тряски по ухабистой дороге, которая хуже любого бездорожья, а там – дом, там ждёт не дождётся отец…
Около авиационных касс пришлось подождать: один автобус прошёл переполненный, не остановился, второй – тоже. На дворе ноябрь, предоктябрьские дни (советский идиотизм: предоктябрьский ноябрь!), скоро великий революционный праздник, улицы уже украшены красными флагами, портретами классиков марксизма-ленинизма и очередных временщиков, дежурными лозунгами и призывами. Снега нет, но по земле змеится жидкая позёмка, морозно, ветренно. Мне почти двадцать один года, я пижоню – на плечах лёгкое пальтишко нараспашку, на ногах хлипкие туфли. Стараюсь выгнуть грудь колесом, а дрожь подло потряхивает тело и вгоняет его куда-то за рёбра, под диафрагму. Бр-р, холодно (как теперь добавили бы – «блин!»).
Каждый прибывающий троллейбус выплёвывает на остановку ещё порцию пассажиров. «Вы на Копейск?» «На Копейск.» «Давно ждёте?» «Да уж с полчаса.» «Ух ты!»
Перехватываю взгляд невысокого коренастого мужчины в светлом импортном плаще на меховой подстёжке. У мужчины смуглый, очень тёмный цвет лица, какой-то нездешний загар – не только не уральский, но даже и не черноморский, какой-то отливающий золотом, и – вообще – весь он, этот мужчина, какой-то НЕ НАШ.
Задумываюсь, задаюсь вопросом: откуда здесь, в закрытом, застёгнутом на все пуговицы Челябинске, такой чужой гражданин? На эту землю отродясь не ступала нога чужестранца. Город, напичканный «почтовыми ящиками», пуще огня боится взгляда «из-за кордона»!
К слову: пройдут немногие годы, и герой Первого конкурса имени П.И.Чайковского Вэн Клайберн, почти наш русский Ван Клиберн, изъявит желание присутствовать на каком-то Всесоюзном музыкальном мероприятии, проведение которого готовится в столице Южного Урала.
Среди отцов города начнётся переполох. Отказать победителю? Неудобно, хотя, ради безопасности любимого отечества, патриоту позволительно совершить любой неблаговидный поступок. Но – ведь это Ван Клиберн, ведь он собственноручно играл «Подмосковные вечера» для руководителей Партии и Правительства, и они дружно подпевали и рукоплескали ему!
Пленум обкома прозаседает целую ночь. Кто возьмёт на себя ответственность за пребывание гражданина почти вражеской западной державы на секретной Челябинской земле? Есть желающие взять на себя подобную ответственность? Нет таких желающих!
И мероприятие перенесут – в Куйбышев. Пусть себе приезжает, слушает, играет, берёт свои знаменитые аккорды в пять октав (не в пять? в полторы? пусть в полторы!), пусть восторгается истинно русским гостеприимством – там, на радушной волжской земле. А к нам на Урал – ни в коем разе!.. Ведь у них там, в Куйбышеве, что? Течёт река Волга издалека долго! А у нас на земле Уральской? Вечер тихой песнею над рекой плывёт… То-то и оно.
Однако, вот он, странный гражданин, который – явно НЕ НАШ гражданин, стоит на автобусной остановке в центре почти несуществующего Челябинска и смотрит на меня – долго и пристально, смотрит и улыбается…
Перехватываю его НЕ НАШ взгляд – НЕ НАШ, но – очень тёплый, дружелюбный, доброжелательный, и невольно улыбаюсь в ответ.
– Калт? – вдруг спрашивает меня НЕ НАШ гражданин. (– Холодно?)
– Калт, – соглашаюсь я. (– Холодно.)
– Ун дортн из варм, – говорит он. (– А там тепло.)
– Ву – дортн? – уже почти догадываюсь я – со страхом и радостью. (– Где – там?)
– Ин Эрц-Исрóэл (– В Стране Израиля.), – подтверждает он мою робкую догадку: да какой же он НЕ НАШ? – НАШ он, НАШ, конечно, НАШ!
– Зайнт ир фун дортн?! – восторженно ору я. (– Вы оттуда?!)
– Йо, – улыбается он мне в ответ. (– Да.)
В это самое время к остановке подходит копейский автобус. Он ещё не остановился, он только притормаживает, его дверь вздрагивает и делает несмелую попытку распахнуться и впустить внутрь пассажиров.
И тут моя мама, моя героическая еврейская мама – аидише мамэ – повторяет подвиг Героя Советского Союза Александра Матросова: всем своим телом она бросается на амбразуру автобусной двери, взламывает её и с несвойственной ей силой вталкивает меня в ещё движущееся, в ещё неостановившееся, в ещё не до конца открывшее свою утробу транспортное средство. Мама тяжело дышит, моей маме страшно: на дворе всего-навсего 195… кажется, седьмой год, ещё и пяти лет не прошло со смерти великого вождя и всего двадцать лет – с тридцать седьмого и десять – с сорок седьмого, и вокруг красные знамёна и портреты, и лозунги, и призывы, и… маме страшно – за сына, за меня.
Автобус отходит от остановки, я смотрю в узкое дверное оконце, а НАШ-НЕ-НАШ гражданин отъезжает назад, улыбается и машет рукой в ненашей жёлтой замшевой перчатке. Шóлэм! Шалóм! До встречи – на родной земле…
До встречи?
(Окончание следует)