http://www.iliavoit.narod.ru/books_ilia/BOOK001/Book001u.htm
…На дворе февраль 1970 года, моему младшему сыну Саньке 4 года. Я привёл его из садика. Он в чёрной цигейковой шубке стоит в прихожей, растаявшие снежинки сверкают на ворсинках, как маленькие искорки, снег тает, и вода течёт с валенок по галошам на пол. Я разматываю с его шеи красный мохеровый шарф.
– Папа, правда – мы должны любить Владимира Ильича Ленина?
Этому их учат в садике.
– Маму с папой вы должны любить, – ворчу я.
Из кухни доносится голос тёщи:
– Зачем ты учишь ребёнка глупостям! Завтра он придёт в садик и слово в слово повторит то, что ты ему наговорил. Пора бы уже иметь голову на плечах!
На всё, что бы я ни говорил или делал, у моей тёщи аллергия.
– Владимир Ильич Ленин – лучший друг детей, – продолжает сын обучать меня политграмоте.
– Владимир Ильич Ленин давно умер. Покойник не может быть ничьим лучшим другом.
Кажется, я всерьёз озадачил моего младшего сына.
Спустя год Боря Рабинович привёз из Москвы флажок Израиля и подарил его мне вместе с карандашным портретом Сильвы Залмансон работы, кажется, художника Кузьковского. Юлик Кошаровский сунул в карман моего плаща машинописные листы – материалы Ленинградского «самолётного» процесса. Из Вильнюса прислали с оказией маленькие значки: эмалированный бело-голубой развевающийся флажок с крохотулечкой-шестиконечной Звездой Давида.
Я не знал, куда повернётся перст Судьбы, в сторону какого Востока – Ближнего или Дальнего, но, готовясь к худшему, мы все надеялись на лучшее.
Летом Вера решила напоследок махнуть на Северный Кавказ на воды.
– Санька, поехали за билетами! – предложил я сыну.
– А мороженого купишь?
– Две порции!
– Ура-а-а! – Довольный Санька умильно лыбится.
– Две порции, – уточняю я. – Одну тебе и одну мне.
– Хи-итрый, – тянет сын, но, за неимением иного, соглашается и на такой вариант.
В городском агентстве Аэрофлота толкотня, духота, гул.
Мы стоим в очереди, в неорганизованной толпе, в массе потного галдящего люда.
Какая-то женщина, очевидно, коллекционер, углядела (надо же!) на Санькиной рубашечке значок.
– Что это у тебя, мальчик? – Она наклоняется, чтобы разглядеть получше.
– Флаг Израиля, – гордо заявляет пятилетний шкет. – Мы уезжаем в Израиль.
Лето 1971 года. «Израиль», «сионизм» – более ругательных слов в русском языке не существует.
Взрыва я не услышал. Было такое впечатление, что я вмиг оглох, потому что наступило гнетущее, обморочное безмолвие, а на мои барабанные перепонки навалилась тишина, беззвучье – до ощущения физической боли в ушах.
Однако, взгляд продолжал фиксировать происходящее.
В центре зала образовалась воронка. Людей разбросало по сторонам и прижало к стенам. Только одинокая маленькая фигурка стояла посреди опустевшей площадки и показывала пальчиком на бело-голубое эмалированное пятнышко на груди.
Я сгрёб сына и бросился вон из кассового зала.
Позади, за ещё не успевшей захлопнуться дверью, я услышал, наконец, грохот взрыва – рёв искреннего народного негодования.