Борис Херсонский. Покойная мама покойного критика Топорова…

Покойная мама покойного критика Топорова
защищала в суде покойного великого тунеядца.
Сколько лет прошло! но нет над нами ни милости, ни покрова:
посадят десяток, и миллионы молчат, боятся.

А тогда сошлют что чукчу с полярной льдины,
потому как стихи не славят, да и поэт картавит,
и уже маячит слава и хлеб нескудный чужбины,
но пока физический труд-чародей беднягу исправит.

И улыбнется Анна: нашему рыжему на поварне
приготовлена биография в старорежимном стиле.
Видно, что-то такое было в этом нелепом парне,
что другим прощали, а вот ему — не простили.

Ему б добровольно в тайгу, на комсомольскую стройку.
Родина-гадина- мать от него отвернулась в гневе.
Но вот приехала Маша — прямо в ссылку и прямо в койку,
и, как в церкви поется, дева име во чреве.

Ему бы включиться в великую пятилетку
и век зимовать там, где зимуют раки.
Так нет же, нет, он «входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке».

Ни родителей, ни их могил он никогда не увидел,
он не вернулся на белом коне на площадь —
нарисовал на бумаге кружок и ластиком вытер,
и где-то там остался запойный разгульный Питер,
и Петр Первый, и его знаменитая лошадь.

2 комментария для “Борис Херсонский. Покойная мама покойного критика Топорова…

  1. Судилище — суд над И.Бродским, запись Ф.Вигдоровой
    http://www.agitclub.ru/museum/satira/samiz/brod2.htm
    …Они не встретились — Иосиф Бродский и Фрида
    Вигдорова (1915 – 1965) …
    С У Д И Л И Щ Е
    — Прекратите записывать! — требование судьи.
    Фрида Вигдорова не прекращает.
    — Отнять у нее записи! — выкрик из зала. Вигдорова записывает. Иногда украдкой, иногда открыто.
    — Эй, вы, там, которая пишет! Отнять у нее записи, и все тут!
    Фрида продолжает упорно. Да и как же не писать, удержаться? Тут каждая фигура из Гоголя, Салтыкова-Щедрина или Зощенко. Заседатели, общественный обвинитель, судья. Что ни слово судьи — то образец беззакония, что ни слово обвинителя — то бессвязный рык воинствующего невежества. Что ни справка — то подлог. Судят литератора, а собрана аудитория, наименее подготовленная к восприятию литературы.
    Жизнь — великий художник, но и ей редко удается создать явление такой выразительности, такой безупречной оконченности. Судят не кого-нибудь, а поэта, и не за что-нибудь, а за безделье, за тунеядство. На суде столкнулись две силы, извечно противостоящие друг другу: интеллигенция и бюрократия. Сила одухотворенного слова и сила циркуляра, казенщины…Вступились за Бродского литераторы и ученые, члены и не члены Союза писателей, побывавшие на суде или только прочитавшие после суда запись Вигдоровой: Н. Грудинина, Н. Долинина, Э. Линецкая, Д. Дар, Б. Бахтин, Я. Гордин, Р. Орлова, Л. Копелев, В. Иванов, А. Ивич, Е. Гнедин, И. Рожанский, Н. Кинд, М. Поливанов и др. Высоко отозвались на суде о его даровании такие мастера, теоретики, знатоки художественного перевода и стиха, как члены Союза писателей профессора Педагогического института имени Герцена В. Г. Адмони и
    Е. Г. Эткинд… Но что они все со всеми своими писаниями и ученостью для высокопоставленных секретарей? Грош им цена. Правда, деятельно вступались за Бродского и до, и во время, и после суда такие знаменитые люди, как Анна Ахматова, Д. Шостакович, К. Паустовский, С. Маршак,
    К. Чуковский… На их мнение плевать неудобно. И потому судьи прибегли к другому способу: не дали прозвучать в зале их именам… Бродскому выпал завидный жребий отстаивать — и отстоять! — честь русской поэзии. Дома и за рубежом. Честь вооружить интеллигенцию для отпора бюрократии выпала Фриде Вигдоровой. Настойчивые адвокаты Бродского помешали бюрократии доконать поэта. Бродский вернулся из ссылки не через пять лет, а через полтора года.
    Они не встретились — Иосиф Бродский и Фрида Вигдорова. Она скончалась от рака 7 августа 1965 года, за месяц до его освобождения. — Лидия ЧУКОВСКАЯ

    Первый суд над Иосифом Бродским
    Заседание суда Дзержинского района города Ленинграда
    Улица Восстания, 36. Судья — Савельева. 18 февраля 1964г.

  2. Борис Херсонский

    Покойная мама покойного критика Топорова
    защищала в суде покойного великого тунеядца.
    Сколько лет прошло! но нет над нами ни милости, ни покрова:
    посадят десяток, и миллионы молчат, боятся.

    А тогда сошлют что чукчу с полярной льдины,
    потому как стихи не славят, да и поэт картавит,
    и уже маячит слава и хлеб нескудный чужбины,
    но пока физический труд-чародей беднягу исправит.

    И улыбнется Анна: нашему рыжему на поварне
    приготовлена биография в старорежимном стиле.
    Видно, что-то такое было в этом нелепом парне,
    что другим прощали, а вот ему — не простили.

    Ему б добровольно в тайгу, на комсомольскую стройку.
    Родина-гадина- мать от него отвернулась в гневе.
    Но вот приехала Маша — прямо в ссылку и прямо в койку,
    и, как в церкви поется, дева име во чреве.

    Ему бы включиться в великую пятилетку
    и век зимовать там, где зимуют раки.
    Так нет же, нет, он «входил вместо дикого зверя в клетку,
    выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке».

    Ни родителей, ни их могил он никогда не увидел,
    он не вернулся на белом коне на площадь —
    нарисовал на бумаге кружок и ластиком вытер,
    и где-то там остался запойный разгульный Питер,
    и Петр Первый, и его знаменитая лошадь.

Добавить комментарий