Фрагмент стенограммы выпуска программы Дмитрия Быкова «Один» от 3 июля 2020 года о ситуации в России после обнуления

Доброй ночи, дорогие друзья. Вопросов крайне много, и, понятное дело, что прежде всего просят меня как-то высказаться об «обнуляже». Видите, конечно, никакой катастрофы не происходит в том смысле, что такое положение вещей де-факто существовало уже давно: и несменяемая власть, и неисполняемая Конституция, и презрение к любого рода процедурам и институтам, но тут есть одна небольшая деталь; нюанс, о котором почему-то немногие говорят. Нюанс этот скорее психологического толка, нежели политического. Когда вещь существует де-факто, когда она не конституирована, когда она не прокламирована, она не оказывает определяющего влияния, она не является руководством к действию. Как только она признана и закреплена, она уже есть некоторый образчик поведения. Скажем иначе: во всем мире что не разрешено, то запрещено, и наоборот. В России что разрешено, то приказано.

Понимаете, как только в России разрешили мало-мальски свободу слова, эта свобода слова тут же перешла все барьеры и, по сути дела, разорвала всю систему, всю теплицу. Когда в России разрешат ношение оружия, на улицах начнутся интенсивные перестрелки, потому что если оружие разрешено, значит, надо им пользоваться, пока не запретили. Как только в России был конституирован, разрешен свободный бизнес, тут же в бизнес полезли люди, которым не то что совершенно не надо было, а противопоказано было им заниматься, и они начали разоряться немедленно.

И вот здесь есть некоторая опасность, скорее, морально-психологического плана. Видите ли, когда презрение к институтам и к народным голосам, и к основному закону страны официально закреплено, когда первые лица государства в этом отметились, когда при таком подсчете голосов (я не буду его оценивать), при такой процедуре голосования, при таком отношении даже к неправильно или правильно – не важно – голосующим «против» (отношении абсолютно науськивающем), – когда это все возводится в закон, закон перестает существовать. Конечно, мы не проснулись в другой стране. Мы проснулись в стране, в которой закон не работает, он не работал и до этого, но теперь такое положение признано нормой, принято, как официальное. И поэтому, понимаете, в сегодняшней России добиться исполнения какого бы то ни было закона будет уже крайне сложно.

В общем, надо признать откровенно, что мы существуем сейчас в системе заново формирующейся этики, и эту этику придется формировать, без преувеличения, с нуля. Понимаете, говорят: «Уставы пишутся кровью». Но дело в том, что законы тоже пишутся кровью. Понимаете, и чаще всего они пишутся кровью невинных жертв. Для того чтобы в стране отстоялась, осуществилась сколько-нибудь сбалансированная судебная система, надо пройти через этап самосуда, через суд Линча, через процесс постепенного установления и формирования общественного мнения относительно того, что закон лучше соблюдать. Но процесс выработки правил – это всегда процесс очень кровавый. И то, что в сегодняшней России станет гораздо больше просто уличных столкновений (уже не фейсбучных, не теоретических, а просто кому-то что-то не понравилось в вашем лице или поведении на улице), – это все будет, и ничего с этим поделать нельзя. «Нет теперь закона», как пел Высоцкий на эту тему. И не важно, основной это закон или еще какой-то.

Мне кажется, что следующий этап в развитии российского реформаторства (назовем это так, хотя, конечно, это не реформаторство, а очередное закрепощение), – это будет стремительное изменение уголовного кодекса. Во-первых, мне кажется, что в течение этого года кто-нибудь из Госдумы, кто-нибудь из особенно ретивых (необязательно Жириновский, но он спец по таким вбросам) обязательно инициирует возвращение смертной казни. Либо за особо крупные хищения, либо за государственную измену, то есть в том или ином виде вернется 58 статья с ее десятью или двенадцатью (сколько их там было?) подпунктами. Дальше, естественно, произойдет глобальное ужесточение системы наказаний при полном таком же функционировании или квазифункционировании судебной системы. Ну а дальше, вероятно, или большая война, или закрытие границ, но какой-то очередной сеанс повышения ставок, потому что пока все идет именно по линии нарастания, взвинчивания ставок, осуждения всех партнеров, ощущения осажденной крепости. То есть будет сделана некоторая попытка крайней невротизации населения.

Я не хочу сказать, что в России действительно огромное большинство людей относятся к закону пофигистически. Это совершенно не так. Скажу больше: вот эти все разговоры о том, что победил «глубинный народ»… Понимаете, сам термин «глубинный народ» нуждается в существенном уточнении. Мне хотелось бы как-нибудь при случае сделать лекцию на эту тему, написать даже, возможно, книгу: «Глубинная книга», по аналогии с «Голубинной». Что они называют «глубинным народом» с легкой руки Владислава Юрьевича [Суркова]? (с тяжелой, конечно, потому что его термины плохо приживаются, но что он называет «глубинным народом»?) Понимаете, в каждом из нас живет глубинный, пещерный человек, он где-то есть безусловно. Это человек, который еще не воспитан, который не учен, который не получил элементарных навыков, который на все сложное и сколько-нибудь delicious, уточненное, деликатесное отвечает: «Нам это без надобности» или «Мы академиев не кончали».

Он в каждом из нас сидит, как в каждом принце сидит свинопас, как в каждом аристократе сидит воин, викинг или ключарь, или прислужник, постельничий, – за каждым человеком тянется довольно длинный шлейф его пещерных предков. В нас сидит этот пещерный человек, и именно поэтому – это, кстати говоря, абсолютно всемирная черта – совершенно нет никакой трудности, это абсолютно не бином Ньютона, этого пещерного человека разбудить. Гораздо труднее – как показал Шаламов – удержать на человеке этот тонкий флер цивилизации, тонкий блестящий покров культуры, который наброшен на сидящего в нем троглодита. Но ведь для того, чтобы этого троглодита разбудить, как правило, достаточно противопоставить друг другу взаимно обусловленные вещи, например, свободу и порядок или закон и свободу опять же. И немедленно по этому признаку раскалывается любое общество, и мы в Штатах сейчас видим то же самое.

… Михаил Глебович Успенский, царствие ему небесное, сказал, что фашизм – нормальное состояние всякого общества. Нормальное, потому что очень легко воспроизводимое. Этот «глубинный народ», этот «глубинный человек» расчищается в любом обществе элементарно, и главное откровение XXI века заключается в том, что победить его нельзя: его можно загнать вглубь, его можно с помощью довольно резких катаклизмов отбросить назад, загнать в ад, как говорил Атос: «Вы не женщина, вы демон, и этого демона мы загоним обратно в ад». Его можно ненадолго загнать в ад, но оттуда появляется Мордаунт, его сынок.

Это, к сожалению, непобедимая в человеке структура, потому что мы не можем победить генетическую зависимость от зверя, свое происхождение, свою принадлежность к тварному миру, свой, если хотите, первородный грех. Поэтому та система, которая удачнее других загоняет пещерного человека в пещеру, где ему и быть надлежит, является успешной и триумфальной. А та система, которая его упускает, – ничего не поделаешь, она рано или поздно становится жертвой этого троглодита, потому что троглодит в общении любит соблюдать законы: ему показываешь законы, а он говорит: «Ха! А мне это зачем?» И культивация этих пещерных качеств, которые некоторые называют пассионарностью, хотя, на самом деле, пассионарность и есть самая вонючая, самая грубая пещерность. И культивация этих качеств чревата только одним, как у Толстого в замечательно рассказе «Союз пяти»: сначала появилась система, которая ниспровергла закон, а потом люди, привыкшие к этому, ниспровергли систему. Не надо расшатывать доверие к Конституции, не надо вытирать ноги об нее, потому что дальше ноги будут вытирать об вас.

Вот самоубийственность такого поведения для многих почему-то очевидна. Тут же пришел вопрос: «Каковы ближайшие последствия?» Ближайшие последствия очень просты: когда на ваших глазах торжествует зло (мы уже привыкли к этой цитате Томаса Манна), то это благотворно в нравственном отношении, потому что внутренние процессы добра, внутренние противоречия добра на этом фоне как-то упорядочиваются, и люди перестают выяснять отношения по пустякам, а против абсолютного зла быстренько объединяются. Это безусловное благо. Но есть и безусловное зло, безусловный минус: когда зло торжествует – нагло, публично – это очень плохо влияет на общественную нравственность.

Именно поэтому общественная мораль в Штатах находится в таком бедственном положении, потому что восторжествовал там человек, который торжествует очень неприлично, который ликует очень как-то… Который тоже называет себя триумфатором, который тоже все говорит: «Это триумф» (как Песков сегодня сказал: «Это триумф»). Люди, которые не умеют рыцарственно торжествовать. Правда, надо сказать, что с ним боролись тоже не рыцарственно. Когда зло торжествует, это в моральном отношении очень неприятный урок. Когда на ваших глазах сильный и наглый топче умных и сложных – это просто на климат в обществе влияет очень дурно. Когда на ваших глазах, сидя на вас верхом, заклеив вам рот, еще попинывая в бок, говорят: «Надо уметь проигрывать, старичок», – это просто довольно дурно в смысле нравственного климата. Понимаете, эти люди под собой же пилят сук; они пилят сук самим понятием системы, потому что институты, процедуры и системы сдержек и противовес, законы, логика – это все как-то останавливает человека.

Ведь почему, так сказать, был так печален был крах советской власти? Советская власть была старой, глупой, архаичной училкой, которая как-то сдерживала еще этих школьных бандитов. А потом вылезли братки, и появились эти аллеи на каждом провинциальном кладбище, и пошли эти братковские войны, гражданская война в режиме самоубийства. Это было в моральном отношении омерзительно. Поэтому сколько бы ни говорили, что 90-е были свободным временем… Они были свободным от закона временем, свободным от правил, от милосердия, они были временем, в общем, довольно омерзительным, что говорить. А нынешнее время лишилось и той небольшой свободы, которая была в 90-х, и сегодня это такое же глумление и право сильного.

Что сегодня делать людям, которые живут? Мне тут сразу же пишу: «Какой практический совет вы можете дать?» Практический совет только один – готовиться к самозащите. Потому что когда нет закона, когда нет в обществе никаких регуляторов, когда вы не можете обратиться в полицию, потому что полиция первым делом интерпретирует вас как потенциальную жертву, вы должны, естественно, заботиться о какой-то самозащите: сбиваться в отряды самообороны (но тихо, чтобы об этом никто не знал), запасаться средствами какими-то. Естественно, разрешать оружие в России (я уже говорил), опасно, потому что, как сказано у Горчева, «половина начальников тещ будет гнить в лесополосе». Но действительно, надо как-то думать о защите, о самообороне.

Да тут нас еще припугнули тем, что по законам военного времени можно вклады не выдавать… Не знаю, на что они рассчитывают и кого этим попугивают. Но первое, что нужно сейчас делать, – это думать о защите себя, своих друзей, своей семьи, престарелых родителей, жен, детей. По крайней мере, сделать так, чтобы их нельзя было безнаказанно ограбить на улице: или не выпускать на улицу, или выпускать с телохранителям, или самому везде с ними ходить. Потому что страна, в которой нет закона, не гарантирует ни от чего. Раньше этого закона не было, но это не признавалось официально. Сегодня мы отмену закона объявили триумфом, ведь это не триумф Конституции, это триумф над Конституцией, назовите вещи своими именами. В этих условиях, конечно, каждый должен думать только о собственном спасении.

…Кстати говоря, мне тут прислали хороший вопрос, от Анны: «В чем исторический смысл этих поправок в Конституцию?» Знаете, иногда продемонстрировать максимальную отвратительность полезно в том смысле, чтобы от нее сильнее оттолкнуться. Помните, как Искандер учит: «Когда тонешь, главное – быстрее достичь дна. Тогда есть шанс оттолкнуться и выплыть». Но мы, конечно, дна достигаем ежемесячно, и это – одно из доньев, из донец, и отталкивание нужно. Путинизм должен показать свое лицо. Путин и путинизм действительно вытаскивают из людей худшие. Сами по себе они не так плохи: они создают стимулирующие условия, чтобы плохи были мы. Потому что нами плохими им легче управлять. Когда все виноваты, когда нет правых, когда не может быть морального авторитета, это, разумеется, так. Когда ты не можешь шагу ступить, чтобы не оказаться преступником в своих или чужих глазах. Страна тотальной виноватости; страна, где постоянно одних натравливают на других. Страна, где люди не умеют сами (эти руководители) ни творить, ни работать, поэтому не уважают ни работу, ни творчеству, а уважают подлость, стукачество, умение себя поставить, то есть умение наорать. Так называемые «шаляпинские права», мерзость. И вот эта мерзость нужна, чтобы ее продемонстрировать, чтобы нам было, от чего отталкиваться.

В 1985 году мы получили не свободу, а энтропию. А для того чтобы научится ценить свободу, надо пройти через опыт отвратительного, иначе никак. Знаете, я даже думаю, что опыт в любви, например, полезен главным образом потому, что как-то научаешься распознавать чужое, не лететь больше не этот такой фальшивый огонь. Научаешься ценить то, что действительно свое, не попадаться на мимикрию, на имитацию. Вот и нам сейчас надо перестать попадаться на демагогию, перестать попадаться на стокгольмский синдром, перестать попадаться на архаические культы и выработать какие-то противоядия. Мы получили лошадиную, конскую дозу яда. Организм достаточно здоров, чтобы выработать противоядие. Особенно еще и потому, что любое неумение себя вести, любой культ беззакония – это такая улитка, это такое заворачивающееся в спираль… это такая спираль самоуничтожения, она сводится в точку. Потому что это как пилить собственный сук. Так что жить в мире Полдня очень хотелось бы.